Северный приют

Мастерская по изготовлению надгробных памятников. Выходной день. По территории разбросаны и расставлены полуготовые плиты, громадные куски гранита и мрамора – все это напоминает древний разрушенный город.

Алексей идет по разрушенному городу следом за сторожем дядей Васей. Оглядывает продукцию.

– Какие-то типовые плиты. Как типовые дома в нашем микрорайоне…

– Так можно заказать по индивидуальному проекту, – возразил дядя Вася.

– Сделают? – усомнился Алексей.

– А как же? У нас очень хороший скульптор есть. Черниченко. Он на выставке «Москва – Париж» выставлялся.

– С надгробными памятниками?

– Зачем? Со своими работами. А тут он просто деньги зарабатывает. Без денег скучно.

– Когда он будет?

– В среду. С одиннадцати до часу. Вот его навес.

Прошли под навес, где в глине стояли полуготовые работы.

– Можно бюст заказать, – предложил дядя Вася. – Можно деву плачущую. Можно розу. Можно лиру. Смотря кто помер. Тебе кому памятник?

– Себе.

– Так ты живой.

– Пока живой. Скоро помру.

– Да… дело житейское. Ты закажи бюст. Он тебе с натуры сделает. С натуры легче, чем с фотографии.

– А это дорого? – спросил Алексей.

– Зато навсегда. Памятник-то один раз себе справляешь.

– Это так.

– А чего ты сам-то хлопочешь? Тебя что, похоронить некому?

– Неудобно людей затруднять. Сейчас все – проблема. Любая мелочь. Будут мотаться туда-сюда по грязи. Если бы я мог, я бы сам себя похоронил.

– Ничего с ними не станется. Пусть побегают один раз. Ты же не каждый день помираешь.

– Это да… Но все равно.

– А чего помирать-то собрался? Пожил бы еще… Какие твои годы?

– Надо.

– Ну, если надо…

– А как вы думаете… ТАМ что-нибудь есть?

– А как же!

– А почему вы так думаете?

– Так это по науке. Ломоносов вывел. Закон сохранения энергии. Помнишь?

– Забыл. Давно проходили.

– «Ничто не создается и не исчезает, а переходит из одной формы в другую». Даже лужа испаряется и переходит в облако. А тут целый человек. Не может же он никуда не деваться. Обязательно перейдет в другую форму.

– В какую?

– Это каждый в свою. Думаешь, покойники все одинаковые? Нет, они все разные.

– А от чего эта форма зависит?

– Не знаю. Но думаю: как жил, такая и форма. У нас недавно индус памятник заказывал. Так он говорил: «Каждый несет с собой груз поступков».

– А почему индус у вас памятник заказывал?

– Родственника хоронил. Индусы тоже помирают, хоть и йоги. Все помирают. Как есть. Так что никому не обидно.

– Все же обидно… Стыдно перед своими. Я ничего для них не сделал.

– Ты хоть не сделал, а я делал, – покаялся дядя Вася. – Однажды жена с сыном отдыхать уехали. На юг. А я остался один, да и запил. Когда они вернулись – ничего в доме не было. Даже паркет продал. Содрал с пола – и пропил. Они вошли в комнату, а там ни мебели, ни пола. Один потолок. Вот тебе и все… А ты говоришь…

Алексей замечает, что сидит на плите с надписью. Читает:

– «Незабвенному мужу, брату, сыну, дедушке…» А кто у вас тут надписи придумывает?

– Родственники.

– А что это они все одно и то же пишут: мужу, брату, дедушке…

– Так ведь так оно и есть. Каждый кому-нибудь муж, брат. И каждый незабвенный.

– Нет. Мне не нравится. Это как памятник в складчину получается.

– Ну придумай что-нибудь сам. Или поэту закажи. Тут есть у нас один.

Появляется женщина с волевым выражением.

– А почему, – спросила она, – мой мрамор совершенно без прожилок, сплошной, как уголь?

– Кусок, значит, такой.

– А рядом с прожилками, очень красивый.

– Кусок, значит, такой, – объяснил дядя Вася.

– А почему кому-то достался хороший кусок, а мне за эти же деньги плохой?

– Не знаю. Выходной у нас сегодня. Завтра приходите, с каменотесом поговорите. С Фроловым.

– Нам дали место на Кунцевском кладбище. Очень престижный квадрат. Там просто неудобно в таком мраморе появляться.

– Кому неудобно-то? – спросил дядя Вася.

Женщина посмотрела на него с недоумением, поражаясь идиотичности вопроса.

– Завтра, – мягко сказал Алексей. – К каменотесу Фролову. С одиннадцати до часу. Он вам поменяет. Кому-то будет плохой кусок, а вам хороший.

– А вы кто? – поинтересовалась женщина.

– Я? Никто. Мамонт.

Женщина слегка пожала плечами. Ушла.

– А любовь там есть? – спросил Алексей.

– А как же!

– А чем любить? – усомнился Алексей. – Все же здесь остается.

– Душой.

– Вы так думаете?

– А как же… Думаешь, она тогда себя пожалела?

– Кто?

– Моя жена. Она меня пожалела. Она не по себе заплакала, что я за месяц спустил то, что за жизнь нажили. Она по мне заплакала. Вот я с тех пор – ни грамма. Душа – это есть человек. И тут. И там…

– Тогда я так и напишу: Алексей Коржиков. И все.

Дом Алексея Коржикова. Засохшие цветы – как символ запустения. Телевизор включен, играет симфонический оркестр. Звучит траурная музыка.

Алексей возле плиты варит обед. Он – заросший, запущенный, как бомж.

Звонок в дверь.

– Открыто! – крикнул Алексей.

Вошла Кира Владимировна.

– Почему вы не ходите в поликлинику? – строго спросила она. – Я вас несколько раз вызывала.

– А зачем? – спросил Алексей.

– Надо сдать повторный анализ крови.

– А зачем?

– Как «зачем»? Вы должны наблюдаться.

– Хотите борщика? – предложил Алексей.

Кира Владимировна подумала и ответила:

– Хочу.

Алексей расставил тарелки. Достал начатую бутылку водки.

– Пить будете?

Кира Владимировна подумала и сказала:

– Буду. Я замерзла.

Алексей разлил. Выпили. Принялись за еду.

– Безумно вкусно, – похвалила Кира Владимировна. – Вы чем заправляете?

– Я кладу обязательно лимон, сахар и чеснок.

– Гениально… – Кира Владимировна смотрит на пациента. – А вы почему не бреетесь?

– Зачем? В гробу все равно отрастет. У покойников быстро волосы вырастают.

– А вы что, умирать собрались?

– Естественно. Вы же сами обещали… Вы сказали, что я вымру, как мамонт.

– Но не завтра же…

– А когда? – Алексей положил ложку.

– Мамонты вымирали между седьмым и вторым веком до нашей эры. Они окончательно исчезли в эпоху позднего плейстоцена.

– Между седьмым и вторым веком – пятьсот лет, – посчитал Алексей.

– Да… – согласилась Кира Владимировна. – А что?

– Значит, я буду жить пятьсот лет?

Раздался звонок в дверь.

– Открыто! – крикнула Кира Владимировна.

Вошел Колька. Оглядел комнату: водку, застолье, Киру в домашних тапках, музыку, льющуюся из телевизора.

– Слушай, мамонт! – начал Колька. – Ты давай туда или сюда. А то я тебе помогу.

– Я и сам хочу понять: туда или сюда, – отозвался Алексей. – Она сказала, что я вымру, а теперь выясняется, что я буду жить пятьсот лет, как Вечный Жид.

– Вечный Жид тоже не вечный, – заметила Кира Владимировна. – Умер в конце концов.

– Значит, ты пятьсот лет будешь к нему ходить? – ревниво спросил Колька.

Отворилась дверь, и появился дядя Вася с памятником под мышкой.

– Ты умирать собираешься или нет? – громко спросил дядя Вася. – Я к тебе в третий раз захожу.

Дядя Вася ставит памятник на стол:

– Вот. В глине пока. Если одобришь, будем отливать.

– А это я? – спросил Алексей.

– А как же? Усы твои. Не видишь, что ли?

– Ну ладно. Пусть с нами посидит.

Алексей кладет к своему памятнику сухие цветы.

– Давайте его выбросим, – попросила Кира Владимировна.

– Пусть будет на память, – не согласился Алексей.

– Если бы человек получал при рождении место на кладбище, он бы по-другому жил, – сказал дядя Вася. – Ходил бы раз в неделю на свою могилу и думал о вечности. Меньше было бы зла.

– Глупости! – возразил Колька. – Если бы человек с рождения знал, что он умрет, ничего не стал бы создавать. Зачем? Если все равно все кончится могилой. А так человек бессмертен.

– Вот за это и выпьем, – предложил Алексей.

Все рассаживаются вокруг стола. Алексей принес гитару. Ударил по струнам.

– Тише! – потребовал Колька.

– Почему? – не поняла Кира Владимировна.

– Брежнев умер…

По телевизору показывают похороны Брежнева. Возле Кремлевской стены двое здоровых мужиков опускают гроб, довольно неуклюже. Гроб шумно грохается.