Страница 11 из 17
– Пропустите! – Марфа Кондратьевна попробовала зайти с другой стороны. – Я многодетная мать! Я правозащитница!
– Вы всё равно опоздали! – сказал парень, нахмурившись.
– Убирайтесь отсюда! – рявкнул дядечка и помахал перед нами дубинкой.
– Как ты, плебей, только осмелился произнести подобное в присутствии Завоевателя?! – возмущенно вскричал раскрасневшийся Христофор. – Ты – смерд, а я – гроза океана. Я никого не боюсь! Получай, милицейская крыса! И он со всей мочи врезал ребристой подошвой сапога по лодыжке пожилому охраннику. От неожиданности оба охранники оторопели, а тот, что получил сапогом, скорчился и прошипел:
– Удавлю паскуду! Своими руками порешу!
– Да как вы смеете! Это ребенок! – пришел в негодование Лев Арнольдович.
В этот момент Аксинья схватила молодого охранника за плечи и, повалив на пол, начала душить.
– За мной! – скомандовала Марфа Кондратьевна и бросилась в лабиринты школьных коридоров.
Я, Ульяна, Христофор и Любомир в какой-то момент обогнали Тюку и помчались впереди, а за ней, ругаясь на чем свет стоит, несся Лев Арнольдович, таща за собой с упоением завывающую Аксинью.
Охранники кинулись следом, но в запутанных коридорах нас потеряли: мы с воспитанниками заскочили в подсобку, где не горело электричество. Дверь за нами захлопнулась. Мы лихорадочно стали искать другой выход, сдвинули пластиковую ширму и оказались на сцене, где разворачивалось театральное действо.
– Нельзя вкушать манящий грешный плод! Господь всевидящий немедленно настигнет! И будет кара! Кара всем грядет! – продекламировал смуглый Адам лет десяти.
Оробев от софитов, Любомир поскользнулся и, запутавшись в декоративном плюще райского сада, неуклюже свалился в зрительный зал. Детишки в партере довольно захохотали.
Сообразив, что произошла нелепая ошибка, я, Христофор и Ульяна попятились назад, к ширме, но тут, как назло, в подсобку влетела Тюка, а за ней Лев Арнольдович с Аксиньей. Оттого, что двигались они стремительно, а мы пятились им навстречу, произошло опасное столкновение: наша компания завертелась клубком и кувырком.
Зал взорвался аплодисментами.
Лев Арнольдович первым сумел вскочить на ноги и заголосил, не обращая внимания на зрителей:
– Вы опозорили отца! Позор вам! Позор!
– Что он сказал? Творца? – зашептались в зале. Маленькая белокурая Ева в розовой накидке растерялась, широко раскрыв голубые глаза и в ужасе схватившись за животик.
– Этот мужик с бородой – Бог! Он шибко разозлился, – с настоящим актерским мастерством подыграл нам юный Адам. – Настал для грешников час расплаты!
– Вон отсюда! Вон! – орал Лев Арнольдович с перекошенной физиономией и от досады топал ногами.
Марфа Кондратьевна, я, Христофор, Ульяна и Аксинья, согнувшись в три погибели, поползли со сцены.
– Браво! Браво! – раздавались голоса родителей, которые вместе с детьми пришли на спектакль. – Оригинальная постановка! Сильно!
В черной рясе к нам торопливым шагом приближался хмурый священник.
– Учитель! – признал его Христофор и заполз за чьи-то ноги.
Дети на сцене, которые играли херувимов и демонов, стояли с открытыми ртами, совершенно позабыв слова пьесы. Ева в смятении прижалась к Адаму. Лев Арнольдович театрально взмахнул рукой, потряс бородой и спрятался в подсобке. Зрители продолжали хлопать.
– Так и знал, что вы натворите дел! – недовольно забормотал священник.
– Извините, – сказала я. – Мы от школьной охраны убегали.
– Занавес! – громко произнес он.
Марфа Кондратьевна тщетно пыталась найти сумку, оброненную в суматохе.
– Знаю я эту семью, – кивнул мне батюшка. – Вы их помощница?
– Да.
– Святой вы человек. Пойдемте к столу, дети-то, скорее всего, голодные.
– Спасибо, – сказала я.
– Не буду вас ругать, вылезайте. – Священник вытащил Христофора и Любомира из-за кресел, где те прятались. И представился: – Меня отец Феофан зовут.
– Полина, – сказала я.
– Мы не виноваты, – начала выкручиваться Тюка. – Мы вовремя пришли, а охрана нас не пускала.
– Вы на два часа опоздали, пришли к концу спектакля, – перебил ее отец Феофан. – Стыдно! Стыдно, Марфа Кондратьевна!
Он показал жестом следовать за ним.
– Приглашаем откушать с нами! Столы накрыты! – звонкий женский голос раздался из комнаты, смежной с театральным залом.
– Матушка Елена зовет, – подсказал Христофор. – Жена отца Феофана.
Батюшка посадил нас за свой стол. Он отличался словоохотливостью и дружелюбием, а матушка Елена – властностью и строгостью. Они идеально дополняли друг друга. Матушка Елена, накладывая нам внушительные порции картофеля с топленым маслом и запеченную рыбу, громко произнесла:
– Глупее и безобразней детей Марфы Кондратьевны я за всю жизнь не видывала! Все в нее!
Я, услышав резкие слова, обиделась за воспитанников, а Тюка молча уткнулась в свою тарелку.
– Внимание! Ну-ка, вспомним Господа и помолимся! – скомандовала матушка ученикам и многочисленным гостям. – Читаем хором «Отче наш»!
Все покосились на меня, как на нового человека, а я в общем гуле забормотала: «Аузу билляхи мина ш-шайтани р-раджим», а затем прочитала суру «Фатиха» из Корана.
– Дома вкусной еды нет, – шепотом напомнил мне Христофор. – Тащим отсюда всё, что можно.
Пока верующие отвлеклись на молитву, он беззастенчиво набивал карманы ватрушками.
Рыба, запеченная по старому русскому рецепту, оказалась вкусной, пряной. Лев Арнольдович и Аксинья ели с удовольствием, вычищая тарелки кусочками хлеба. Марфа Кондратьевна наскоро похватала рыбу, переложив ее на хлебец, и вышла, предупредив, что ей нужно отлучиться на минутку. Любомир заскучал и начал капризничать. И стоило мне повернуться к нему, как из виду сразу пропали Ульяна и Христофор. Оказалось, что они залезли под стол и стали щипать людей за ноги. Матушка Елена, перекрестившись, встала на четвереньки и решительно ринулась за ними. Первой она вытащила Ульяну, а за ней упирающегося Христофора.
К требованию сейчас же перестать баловаться Христофор остался глух. Возникло опасение, что он обчистит карманы и сумки одноклассников, и я старалась не спускать с него глаз.
Лев Арнольдович ушел по делам, предупредив меня, что Марфа Кондратьевна поможет довести детей до дома, но та как сквозь землю провалилась.
– Где Марфа Кондратьевна? – спросила я отца Феофана. Отец Феофан грустно вздохнул:
– Она сначала сумку искала. Как нашла, вызвала такси и на митинг отправилась.
В черной рясе, с бледным лицом отец Феофан походил на средневекового монаха.
– Христофор, немедленно отойди от чужого рюкзака! – Я поймала пирата за «делом».
– Мужайтесь, Полина, – молитвенно сложив руки, произнес батюшка. – Господь вас не оставит.
Домой детей я повезла сама. Что это была за дорога, можно легко представить: Христофор плевался как верблюд, норовя попасть подвернувшейся на улице жертве в пуговицу на пальто. Любомир наделал в штаны и громко ревел, а Ульяна обзывала его пищалкой и другими обидными словами. Аксинья вырывалась и норовила покусать пассажиров в автобусе.
Перестирав одежду, искупав Аксинью и младших, я падала от усталости, но дети не хотели идти спать.
– Мама забыла про нас! – плакала Ульяна. – Я хочу ее увидеть, а потом пусть идет в кабинет.
– Она нас совсем не любит! – вторил сестре Любомир. Марфа Кондратьевна появилась в два часа ночи с плакатом «Даешь на Руси демократию!».
– Ты где была?! – зарычал на нее Лев Арнольдович. Марфе Кондратьевне тон супруга не понравился.
Не отвечая на вопрос, она схватила со стола вымытые мной тарелки и стала их бросать прямо во Льва Арнольдовича. Тот решил обороняться гладильной доской, непонятно что забывшей в их доме. Вероятно, это был чейто нелепый подарок столетней давности.
Из позиции обороняющегося в какой-то момент он перешел в наступление и принялся с размаху охаживать бока жены гладильной доской. Пришлось их разнимать под неистовые крики Христофора, Любомира и Ульяны, к которым добавились проклятия соседей.