Страница 10 из 17
– Не надо! – ласково попросила его стоящая рядом девушка с зелеными волосами и увесистым серебряным кольцом в носу.
– У нашего Булгакова памятника нет, а этому басеннику поставили… – продолжал возмущаться парень. – Где справедливость?!
– И нашему поставят! – загалдели другие сатанисты.
– Слава Михаилу Булгакову! – крикнул седой мужчина с орлиным носом, выглянув из-за спин молодежи.
– Слава! – мгновенно подхватили люди в черной одежде.
– Всё равно взорвать не получится, взрывчатки маловато… – сказал с горечью худенький мужчина в надвинутой на глаза фуражке.
Я прошла мимо, скатилась с детской извилистой горки и повернула к павильону, воссозданному по образцам столетней давности. Рельеф и лепнина придавали ему очарование и воздушность ушедшей эпохи.
Пора было возвращаться в дом Тюки.
Любомир то хохотал, то плакал, встретив меня в коридоре у соседской двери. Христофор забросил свою шапку на люстру, свитер – в кошачий лоток, а сапоги полетели на раскладушку Льва Арнольдовича. Приучить его складывать вещи в одно место я пыталась, но родители позволяли бросать одежду, где ему вздумается.
– Завоеватель, объясни, в чем дело, – попросила я. Оказалось, что таким образом братья требовали коробку жвачек, которую им не купили.
– Надо было купить, – каялась у икон Марфа Кондратьевна.
– В доме нет хлеба, – напомнил ей Лев Арнольдович.
– А тебе лишь бы брюхо набить, старый мерин! – Тюка махнула на супруга рукой.
Видя, что Любомир и Христофор перевозбуждены, я вывела их во двор.
– Скоро папа поведет нас к тете Зине! – сообщил, хлопая ресницами, Любомир.
– В гости?
– В кабинет, – уточнил Христофор.
– Тетя Зина – доктор? – догадалась я.
– Пси-ки-атр! – Любомир с трудом, коверкая, выговорил трудное слово.
– Это, наверное, Аксинья пойдет к психиатру?
– Мы все туда ходим, – вздохнул Христофор и, вытащив из носа соплю, невозмутимо съел ее.
– Не может быть! – вырвалось у меня.
– Ну да, мы ку-ку, – засмеялись мальчики.
– Всё будет хорошо! – сказала я.
– Мышки и птички тоже лечатся, у них тоже есть доктор, – поддержал беседу Любомир.
– Давайте в снежки поиграем? – предложила я.
– Лучше будем строить крепость! – обрадовался Христофор и побежал за лопатой к дворникам Давладбеку и Рузи.
О том, чтобы перепечатать тексты с дневниковых тетрадок в компьютер, не могло быть и речи. Глядя вслед Христофору, я понимала, что купаться мне придется в три часа ночи, но продолжала работать в свой единственный выходной, не в силах отгородиться от детей.
Голова болела нестерпимо, и вдруг яркой вспышкой вспомнился сон. Перед тем как приехать в Москву, привиделся мне мальчик, он сказал: «Родители не играют с нами, не делают уроки! Они бросят нас на тебя!» Сон был в руку.
В середине февраля после долгих зимних каникул Христофор отправился на занятия, а Марфа Кондратьевна настойчиво обзванивала детские сады с надеждой пристроить младших.
– Ульяну и Любомира к нам? Ну уж нет! – отвечали ей. – Мы еле вшей вывели с прошлого раза! На две недели сад закрывался на карантин!
Христофор тоже успел прославиться в районе – он сменил несколько школ. В одной заразил детей лишаем, в другой с упоением приклеивал на одноклассников козюли, и его выпроводили с пометкой «психическая неполноценность», а в третьей – обокрал завуча. Его пристроили в православный класс к знакомому батюшке, но даже там Марфа Кондратьевна ежедневно выслушивала горькие стенания верующего преподавателя.
Я рисовала с Ульяной и Любомиром гномов и великанов, учила их счету и грамоте.
– Это интересней, чем смотреть телевизор! – удивлялись дети.
Мы всё делали с помощью игры: узнавали названия птиц и зверей, морей и звезд во Вселенной.
– А когда подрастем, мы будем вести дневник, как ты! – обещали дети, наблюдая, как я украдкой делаю записи.
Христофор, придя домой из школы, зашвырнул сапоги на холодильник, к чайнику, и сообщил, что знает новую сказку.
– Катится Колобок по лесу, а навстречу ему разные звери, но на самом деле это никакие не звери!
Мы со Львом Арнольдовичем переглянулись. Я готовила обед, а он, сидя на лавке в кухне, читал свежий выпуск «Новой газеты».
– Батюшка сказал, что Колобок – это Иисус Христос, – многозначительно поведал нам Христофор.
– Как это? – спросила я, раскатывая тесто на вареники.
– Медведь идет навстречу Колобку. Медведь – это сладострастное искушение. Его можно избежать, если не поддаться на влечение плоти. А за медведем – топ-топ – идет волк, его никто не избежит. Волк – лютая болезнь, испытание от Господа.
– А лиса? – поднял брови Лев Арнольдович.
– Лиса – смерть. Ее нельзя обхитрить, все попадут к ней на язык. Колобок – Иисус Христос! – радостно продолжил Христофор.
– Иисус был худощав! Он постился, – встряла я.
– Колобок! Иисус – Колобок! – стоял на своем Завоеватель.
– Точно батюшка такое рассказал? – Тюка заглянула на кухню, недоуменно качая головой.
– Это старая сказка на новый лад, – объяснил Христофор.
– Ну тогда ладно, – успокоилась Марфа Кондратьевна.
– Я играю в православном спектакле! – сообщил Христофор, чем окончательно поверг нас в шок.
– Трехгрошовая пьеса? – скептически поинтересовался Лев Арнольдович.
– Нет! – Христофор надулся. – У меня одна из главных ролей! Я – херувим! Пьеса называется «Изгнание из Рая»!
– Когда премьера? – уточнила я.
– Завтра!
Назавтра все встали поздно, и, как я ни подгоняла домочадцев, они опаздывали, потому что Марфа Кондратьевна никак не могла отыскать среди транспарантов целые колготки и приличную шапку и пошла на спектакль в рваных колготках, черной водолазке и черной юбке, которые не снимала несколько недель, и в кепке, как у Ленина. Носки она натянула разные – черно-белый полосатый на правую ногу и оранжевый с красным бантиком – на левую. Какие отыскались! Лев Арнольдович тоже всегда ходил в разных носках.
В автобусе нас ждали приключения.
– Дамочка, – сказали Марфе Кондратьевне, – ваши дети скачут по сиденьям, как обезьяны, качаются на поручнях! Сделайте что-нибудь!
– Не понимаю вас, – ответила Марфа Кондратьевна с блаженной улыбкой на лице. – Дети ведомы Господом…
– Что это такое! Прекратите ноги вытирать о мою шубу! – истошно вопила какая-то старушка.
Тюка продолжала улыбаться.
– Женщина! Вы им мать или кто?! – возмутились пассажиры.
Я специально не вмешивалась, решив посмотреть, что будет.
– Мама! – Христофор свесился с поручня над сиденьями вниз головой. – Посмотри, как я могу!
Грязь с его ботинок потекла за шиворот пассажирам.
– Ой! Что же вы к детям пристали? Это ангелы, – выдала защитница прав.
– Христофор! Любомир! Ну-ка, живо сюда! – не выдержала я.
Через минуту они стояли рядом:
– Слушаемся, Полина!
Пассажиры посмотрели на меня с восхищением. Школьные охранники (мускулистый парень и пожилой, но крепкий дядечка) насторожились, увидев нашу внушительную компанию, и наотрез отказались пропускать Аксинью.
– Сумасшедшую впустить не можем, она детям вред причинит! – Нам перекрыли вход.
Аксинья от возмущения зацокала.
– Она не сумасшедшая! Она находится в своей вселенной, дураки! – обиделся на них Лев Арнольдович.
– А это еще кто? – охранники указали на меня, а затем потребовали: – Немедленно покажите паспорт!
– У меня с собой паспорта нет, – ответила я, подумав, что показывать документ нельзя: в нем написано, что я родилась в Чечне, а это все равно что черная пиратская метка.
– Я тридцать лет в милиции отработал, в девяностых бандитов крышевал и без паспорта даже не разговариваю. Уходите! – заявил пожилой охранник.
– Полина – моя старшая дочка! – не моргнув глазом, соврала Марфа Кондратьевна. – Она мне с младшими помогает!
– Нет! – охранники дружно взялись за дубинки. – Пошли отсюда! Живо!
Ситуация начала накаляться.