Страница 3 из 3
— Ну хватит! Акцио!
Нюхль плюхнулся ей в руки. Тина ловко перехватила его за задние лапы, потрясла, и злополучные кольца высыпались ей на колени вместе с фантиками из яркой фольги, монетами и блестящей бронзовой пуговицей. Тина встретилась с Ньютом глазами. В волосах у нее застряли листья, на щеку налип песок, и бисерная бахрома растерзанного платья расплескалась ей на шею и плечо. В ветвях над ними заливались взбудораженные фвуперы, и может, это было из-за них, но Ньют вдруг понял, что не может даже моргнуть, только бы не переставать смотреть на нее. Вот так себя и чувствуют нюхли, должно быть, когда видят что-то блестящее: оно такое…такое чудесное, что невозможно не прикоснуться. Осторожно, как будто она была бабочкой или дикой птичкой, Ньют протянул к Тине руку и вытер пыль у нее со щеки. И… и все, убрать руку уже никак не получилось, и отодвинуться тоже, и оставалось двигаться только вперед, и…
Неужели он правда поцеловал ее?
Щеки у Тины пылали, и Ньют все пытался и не мог посмотреть ей в глаза, и тут взгляд его упал на золотые ободки у нее на коленях.
— Мерлинова борода! — вырвалось у него. — Мы забыли про свадьбу!
Что было бы, задержись они еще хоть на минуту, Ньют побоялся себе даже представить. Взяв с летающего подноса два бокала, он поборол желание выпить залпом оба, не то для успокоения, не то как головокружительный торжествующий тост. Он поцеловал Тину! И она не рассердилась, не арестовала его, не сбежала в Париж! Он отнес ей шампанское, и они снова будто взялись взглядами за руки, смущенно улыбнулись друг другу и опять не нашли слов.
Едва заметные среди деревьев музыканты заиграли красивый старомодный вальс, освобожденную от стульев лужайку залило жидкое серебро из палочки свадебного распорядителя, образовав безупречно ровный танцевальный помост. Тесей и Лита под аплодисменты гостей закружились в первом танце, затем к ним присоединились другие пары. Как шафер, Ньют должен был бы пригласить на танец подружку Литы, но она обошлась без подруг, и с пришпоренной шампанским отвагой он повернулся к Тине:
— Потанцуем?
Она глубоко вздохнула и кивнула так решительно, как будто шла на опасное мракоборческое задание, а не на танцплощадку.
Если не считать брачных танцев взрывопотама, Ньют никогда не ощущал себя большим мастером в танцевальном вопросе, но сейчас это странным образом было не важно. Он поцеловал Тину! Танцы не могут быть страшнее этого!
Они медленно кружили по серебряной лужайке, под пальцами Ньюта была бисерная бахрома на талии Тины, и он чувствовал себя самым богатым нюхлем на свете. Над садом сгустились сумерки, в ветвях деревьев и на столиках зажглись разноцветные огоньки. Одна мелодия сменялась другой, то медленнее, то быстрее, и это было по-новому, необыкновенно и здорово: слышать молчание Тины так близко, что оно лучше всяких слов. Под конец очередной песни они оказались на самом краю танцплощадки, и Ньют, вынырнув из благоухающей зеленью и Тиной тишины, обнаружил в нескольких шагах Тесея и Литу. Они отдыхали от танцев и о чём-то разговаривали с Трэверсом из министерства. Удивительно: тот всё-таки умеет улыбаться, а не только наводить ужас на людей.
— Она красавица, — сказала Тина, тоже смотревшая на них. Она быстро взглянула на Ньюта и тут же опустила глаза.
— Да, — ответил он просто и взял Тину за руку. Он не представлял, как объяснить ей, что это все правда не важно больше: ни то, что Лита красавица, ни то, что было в школе, вообще ничего, кроме их с ней встречи в Нью-Йорке, и какао, и таракана в чайнике, и ее саламандровых глаз. Собравшись с духом, он договорил: — Но она не ты.
В этот раз Тина не отвела глаза и медленно, счастливо улыбнулась.
— А я думал, ты уже сбежал, братец! — Тесей под руку с Литой подошел к ним. — Мисс Голдштейн. Спасибо, что пришли.
— Желаю вам счастья! — вежливо сказала Тина. — Очень большого и долгого!
— Да, конечно! — присоединился к ней Ньют. — Мы… Я очень… Я счастлив за вас!
Лита улыбнулась ему, а Тесей, взглянув на нее, вдруг протянул руку Тине.
— Позволите вас на один танец? Уверен, нам есть о чем поговорить. О том заклятии из французского министерства, например!..
Засмеявшись, Тина пошла с ним на танцпол. После нескольких секунд тишины Лита мягко спросила:
— Потанцуешь со мной?
Вот теперь Ньют со всей определенностью понимал, что танцор из него никудышный, но Лита как будто не возражала.
— Я рада, что ты пришел, — сказала она.
Ньют собирался снова извиняться и объяснять про нюхлей, но понял, что вовсе не это хотел бы ей сказать.
— Я тоже рад, что я пришел, и… и вижу, что у тебя теперь есть семья. — Он оглядел танцующих гостей, отмечая среди них кузенов, тетушек, племянников, двоюродных бабушек. — Такая большая семья!..
Лита негромко засмеялась.
— Спасибо тебе.
— Да за что же… — смутился Ньют.
— Ты помог мне дожить до этого дня. Просто поверь! — Лита требовательно смотрела ему в глаза. — И согласись прийти на обед.
Улыбаясь, Ньют кивнул.
— Конечно.
— Профессор Слизнорт всегда меня хвалил, если помнишь, так что готовить я умею! Обед ведь не может быть сложнее в изготовлении, чем умиротворяющий бальзам?
Они оба засмеялись и заговорили о Хогвартсе, вспоминая те далекие годы, и оказалось, эти воспоминания больше не горчат, только греют: их общее прошлое, никак не спорящее с их разным будущим.
Музыка стихла. К Лите подошел ее отец, и Ньют, напоследок улыбнувшись ей, оставил их вдвоем. Тесей все еще о чём-то разговаривал с Тиной на другой стороне лужайки, и Ньют направился к ним, но тут его поймали родители.
«Как ты мог опоздать? Это же свадьба твоего брата! Теперь твой черед, дорогой! Волшебные звери, конечно, замечательные, но помимо них на свете и замечательные девушки бывают. Ты помнишь милую Анабель Браун? Она… » — зазвучала противоречивая растроганно-негодующая мамина речь, оборвавшаяся, когда к ним подошла замечательная девушка в синем платье.
— О!.. — Мама, отыскивавшая в толпе гостей какую-то Анабель, с любопытством воззрилась на Тину. — Простите, мы не знакомы.
Ньют снова взял Тину за руку и ощутил прилив той волшебной уверенности, которую разом терял и обретал рядом с ней.
— Это моя Тина. То есть… просто Тина. — Она тихонько засмеялась, взглянула на него, и Ньют забыл, где он и с кем разговаривает, и сказал то, что пытался сказать весь вечер, а может, и весь год: — И я ее люблю.