Королевна

Веселой Фили ее еще не видел: смеющаяся и растрепанная, она, для него всегда девица, стала девчонкой, и он долго смотрел на нее, видя вдруг по-новому. Крепко сжав еще улыбающиеся губы, Сигрид отвернулась, но все равно взгляд ее как будто поперек ее воли то и дело возвращался к нему. Щеки ее и даже лоб внезапно залил румянец. И его вдруг повлекло на этот розовый огонь в ее лице, неловко и жаждуще, как будто впервые. Голос Ойна грянул громом в переполненной тишине между ними, и Фили дернулся прочь от нее так резко, что едва со стула не слетел. Он услышал, как Сигрид хихикнула, и сам засмеялся, а Ойн, скрестив руки, наблюдал за этим непонятным ему весельем и с улыбкой качал головой.

Камнебинт застыл, и лекарь позволил Сигрид подняться на ноги. Она хромала, но скорее из страха ощутить боль, а не чувствуя ее всерьез. Фили отвел ее к воротам. Он собирался проводить ее в Дейл сам, но оказалось, его компания не потребуется: Ойн, должно быть, послал весть, и у ворот сестру ждал Баин. Фили не видел его с того самого дня, как отряд Торина явился в дом Барда, и едва признал его, слишком взрослого и высокого, в богатой одежде и верхом. Он растерянно задумался, сколько же времени прошло с той поры. Неужто так много?

Сигрид поблагодарила его за помощь и попрощалась, сдержанно и важно, как и полагалось дочери короля. Баин поднял ее в седло и, склонив голову на легкий поклон Фили, послал коня вперед.

Вернувшись в лекарский чертог за своими брошенными там вещами, Фили заметил что-то блестящее на постели, где недавно лежала Сигрид. Это был гребень, совсем простой, деревянный, украшенный перламутровыми блестками из рыбьей чешуи. Она носила богатые нарядные платья, но никаких украшений, а это, единственное, оказалось памяткой из прежней, озерной жизни, а не драгоценностью из жизни нынешней, богатой. На длинных зубцах гребня золотой паутинкой накрутился длинный светлый волос. Можно было бы к ведьме какой пойти и приворожить, мелькнула в голове Фили неизвестно откуда взявшаяся мысль, и он улыбнулся этой глупости, сам перед собою смутившись вдруг, как перед кем-то старшим и насмешливо всеведущим.

Сегодня Эребор принимал гостей, стоило бы спуститься в тронный зал и быть на положенном ему месте, но сейчас это было невыносимо даже для его выдержки. Вместо того поднявшись на стену над вратами, на воздух, Фили сел, откинув голову на холодные обындевевшие камни, и уставился в небо, перевернутой чашей накрывавшее весь его взор, темное и чистое, без единого облака. Слабый ветер касался лица, невесомо теплый, как далекое дыхание. Было тихо, мирно и устало тихо вокруг, и в своем отстраненно отрадном одиночестве Фили подумал, что был бы счастлив, если бы Сигрид была сейчас здесь. Просто была, не чтобы говорить с ней или видеть ее, а… Прежде он любил компанию и свою в ней тишину. Пиры, торжества, дружеские гулянки, танцы и песни - он жил в этой звонкой стихии, как рыба в воде, но сам из нее, как и рыба из воды, не состоял. Теперь, после железного грохота войны, даже этот веселый шум мучил слух, и он, не очень понимая это, искал тишины вокруг, чтобы услышать, впервые в жизни, себя самого.

Поклонившись, мимо него прошла незнакомая девушка в богатом синем плаще. Вздрогнув, Фили обернулся ей вслед: длинные вольные волосы ее были холодно-золотого цвета, и в сумеречных голубых тенях она ослепила его узнаванием, показалась той самой, верно ограненным камнем образ ее как влитой лег в готовую в памяти его оправу. С отчаянно колотящимся сердцем Фили вскочил на ноги и бросился за незнакомкой.

- Подожди!

Что-то хрустко треснуло под его ногой, и Фили остановился, поймав взглядом тускло мерцавшие искорки на темном полу. Гребень Сигрид упал с его коленей, и, не заметив, он наступил на него. Сломанное украшение розбрызгом щепок лежало на камнях.

Девушка в синем плаще обернулась. Фили не помнил черт лица, не смог бы описать ту, что спасла его, но привык думать, что узнает, если увидит, узнает сразу, безошибочно, и дальше все будет хорошо. Это был конец песни, край сказки, за который рассказчик не заглядывает словами, потому что не для чего, там и без того все ясно. Вот и он думал так же - найти бы ее, встретить, а дальше все ясно. А сейчас он, глядя на сломанный гребень Сигрид, впервые подумал другое.

Встретит, узнает - ну и что?

Девушка в плаще ожидала его слов. Она была красива, синеглаза как ночь, с улыбкой как мед сладкой. Может быть, была той самой. Может быть, сказала бы да, спроси он ее, она ли склонялась над ним, раненым и раздавленным, она ли хотела, чтобы он остался жив. Но Фили не спросил.

- Прости, госпожа, - сказал он девушке. - Я ошибся.

Коридор опустел, она - та самая, кого он искал годами, может - ушла. Фили зачерпнул с пола переломанный гребень и, глядя на него, думал о Сигрид, о том, как они смеялись вместе этим утром, как страшно ему было, когда она упала там, на льду, и как горько - когда она ушла. Остро отколотый зубец гребня кольнул его ладонь.Что еще он разрушил бы, преследуя свой вымысел, мимо чего еще прошел бы, не увидев даже? И зачем так нужен ему этот вымысел, когда есть правда, есть настоящая, живая, а не привидевшаяся? Нет, хватит этой охоты за сном. Хватит.

Понимание это было правильным, хорошим, но отчего-то все равно тяжело было на сердце, тяжело и темно, как ночью.

Вернувшись к себе, до самого рассвета Фили сидел у огня, со сломанным гребнем будто со зверем-любимцем раненым на коленях, и минувший день не отпускал его, кружась и кружась в мыслях подкинутой монетой. Поутру он отнес гребень к Бифуру, но тот только руками развел — такое не починишь.

- А такой же сделать сможешь? - расстроенно спросил Фили и, когда Бифур кивнул (да еще и усмехнулся: мол, плевое дело), добавил: - Научи как.

Наставник справился едва ль не меньше, чем за час, ученик весь день просидел с горой деревянной стружки на коленях и круглым ножиком в руке, но все же справился. Вместо перламутра гребень украсил жемчужинами - они ведь родом тоже не из гор. Получилось богато и щедро, но легко, по-озерному. У детей Махала жених невесте дарит на свадьбу венец, который сам выковать должен, вспомнил Фили и посмотрел на свою работу с каким-то новым чувством. Гребень ведь тоже на голове носят…

В Дейл - отдать Сигрид гребень и проведать ее с раненой ее ногой - Фили отправился не скоро. Он сам не понимал почему, но увидеться с ней сейчас казалось ему едва ли не предательством. Он отказался, похоронил мечту, и не мог так быстро уйти от этой могилы. Едва ль не луна целая прошла с последней их встречи, когда Фили все-таки решился на новую.

Он не позволял себе больше думать о той, другой, так и не встреченной наяву — сделал ведь выбор, незачем оглядываться — но добровольное это прощание было раной, болело и кровоточило еще, и чтобы утешить боль эту, он свернул с дороги к Дейлу и направился к озеру, за теми цветами, что однажды исцелили его, не понимая даже, что не найдет их, что сейчас зима, и крупные снежные хлопья казались ему лепестками. Издалека он заметил на берегу фигуру, и поперек всей его воле надежда обожгла его - неужели она, вот сейчас, когда он уже и не ждал!..

Нет. Он узнал ее прямую спину и пушистое сплетение кос на затылке - это была Сигрид. Сидела на снегу, зябко обхватив себя руками, и смотрела на озеро. Снег прятал звук его шагов, и она не слышала его, не обернулась, все глядя на озеро в белом дыму взметенной ветром поземки. Она тихо напевала что-то, и едва различимая мелодия показалась Фили знакомой. А потом он услышал слова:

- В краях странных гулял я той ночью,

Деву дивную встретил в пути,

Голубее небес ее очи,

Белей пены цветы на груди.

Отец на ходу нарифмовал это, когда впервые увидел матушку на пиру, и она, королевская дочь, всем отказала и пошла танцевать с ним, безродным охотником, и белыми лентами вышит был ее праздничный плащ. Фили бормотал слова эти в бреду, решив, что тоже встретил свою дивную деву из странного края… Сигрид неоткуда было услышать это. Только от него самого. Но не это ошеломило его. Замерев на середине шага, Фили смотрел на нее и не понимал, как же мог он годами ее видеть и не узнать волшебную свою спасительницу в той, что живым его делала день за днем, не способна была пройти мимо даже страдающей птицы и видела бесценную красоту в каждой капле росы на траве, без этой последней подсказки.