Л плюс Н

— Господа театралы, мы вам червя принесли, — весело объявил профессор Кеттлберн. — Гляньте-ка, такой подойдет?

— Нужен червь, а не червяк! — измученно воскликнул профессор Бири, едва взглянув в принесенную Ньютом коробку. — Найдите уж кого-то повнушительнее, коллега!

Ньют сосредоточенно кивнул и ловко захлопнул крышку коробки прежде, чем сидевшее внутри существо успело выбраться.

— Ваш червь должен быть обязательно белый, как в сказке? — спросил он.

— Хотелось бы приблизиться к букве первоисточника елико возможно, так что…

— Просто альбиносы обычно плохо видят и из-за этого более тревожны и могут быть опасными.

— Тогда пусть будет хоть малиновый, — торопливо сказал профессор Бири. — Никого опасного не нужно, мы же не хотим жертв!

Ньют с улыбкой покосился на Литу, а та кивнула в сторону Пруэтт и чиркнула себя пальцем по горлу.

— Конечно нет, сэр!

Профессор Дамблдор наблюдал за этой сценой.

— Острый ум склонен к критике, а хороший критик — плохой актер, — сказал он. — Сдается мне, вы ищете своего героя не на том факультете, дорогой профессор. Оставьте когтевранцев зрителями.

— Но как же… — профессор Бири всплеснул руками. — Я ведь задумал… Четыре роли — четыре факультета, вместо соперничества работают вместе, объединившись.

— Не сомневаюсь, вы объедините всю школу в день премьеры.

Профессор Бири задумчиво потер подбородок.

— Что ж, и в самом деле, — протянул он, а Дамблдор повернулся к собравшимся уходить Кеттлберну и его помощнику.

— Ньют, — улыбнулся он, — ты не откажешься помочь нам? Я уверен, ты отлично справишься. И лично присмотришь за драконом.

Ньют уставился на него с чистейшим ужасом в глазах, а Лита вдруг подумала, что профессор Дамблдор прав. Ведь сир Невезучий безо всякого фонтана был храбрый и сильный, просто сам этого не знал. Совсем как Ньют.

— Нет! — панически воскликнул тот, обернувшись к Лите за поддержкой, но она радостно закивала в ответ. — Что вы, профессор, я же… Нет!

— Не всегда то, что нас пугает, в самом деле страшное. Уж ты это точно знаешь, Ньют.

Ньют затравленно смотрел на него, а Дамблдор только безмятежно улыбался.

***

Однако с обретением долгожданного четвертого исполнителя дела вовсе не пошли на лад. Первую часть пьесы Ньют исполнял как полагается, хоть и каждый раз спорил с профессором Бири об обращении с охранявшим фонтан червем и о том, так ли необходимо бросаться на него с камнями и мечами. Но вот финальная сцена была настоящим кошмаром. Лита стояла деревянная, как будто десять профессоров Дамблдоров сидело перед ней, а Ньют, глядя в пол или потолок и отказываясь обнаружить ее между ними, бормотал:

— Я не встречал прекрасней девы, в твоих руках моя судьба, Амата, я люблю тебя.

Ньют говорил это таким невыразительным тоном, как будто в аптеке просил завернуть ему полфунта крысиных селезенок, и уши у него пылали, а Лита, вся красная, слушала и старалась не обращать внимание на хихиканье за спиной.

В конце концов профессор Бири не выдержал.

— Мастер Саламандер, это ключевая сцена! Боюсь, ваше исполнение не вполне… М-м-м…

Отставка висела в воздухе, но перспектива снова разыскивать актера не давала профессору это озвучить. Тут ему пришла некая мысль.

— Нам нужна актерская алхимия! — воскликнул он. — Давайте попробуем с другими барышнями. Мастер Саламандер, вы уж постарайтесь!..

***

— У вас с Пруэтт хорошо получилось, — сказала наконец Лита голосом холодным, как давно остывший пирог у нее на тарелке.

Большой зал, уже украшенный к Рождеству, шумел множеством голосов, но вокруг нее и Ньюта с самой репетиции надувался пузырь неприятного безмолвия.

— Прости! Я не знал, что профессор Бири заставит вас поменяться ролями!

— Да и пусть. Аша гораздо интереснее, чем Амата. — Может, это была и правда, но Лита все равно ощущала себя преданной: профессором Бири, которому Пруэтт лучше нее, и, что гораздо хуже, Ньютом тоже. Играть ту дурацкую финальную сцену с ним было настоящим мучением, но почему вообразить, что прекрасная дева — она, для него непосильный труд, а вот что это Пруэтт — то запросто? Пруэтт! Та самая Пруэтт, которая три года отравляла ей жизнь и Ньют об этом знает. Враг моего друга — мой враг, разве нет? Однако они запросто отрепетировали ту жуткую сцену, и потом еще о чем-то говорили в коридоре. Все это бурлило у Литы в душе переварившимся жгучим зельем и омрачало все их совместные занятия, перемены, ужины и завтраки, даже возню с их зверинцем.

«Зачем ты сидишь и говоришь со мной, раз любовь ко мне тебе трудно даже изобразить?».

Ко дню премьеры Лита успела возненавидеть и пьесу, и барда Бидля, и профессора Бири, и все театральное искусство, как оно есть. Ньют с самого утра пропадал у профессора Кеттлберна, занимаясь их таинственным драконом, которого они собирались держать в тайне до самого его появления на сцене. Появился он, только когда пришло время переодеваться в костюмы, уже в кольчуге сира Невезучего и почему-то с обгоревшими бровями.

— Червь готов? — кинулся к нему профессор Бири, шурша украшавшей его шею мишурой.

— Да, — отрапортовал Ньют. — Профессор Кеттлберн наложил на него сонные чары, чтобы он не уполз. Мы разбудим его, когда будем с ним сражаться.

— Чудесно, — нервно потер ладони профессор Бири. — Не забудьте взять меч, мастер Саламандер, не как в прошлый раз. Дамы! Все готовы, все одеты?

Все были одеты. До нитки ограбленная злодеем «Алтеда» нарядилась в разномастные юбку и блузку, перчатки из разных пар и большущие мужские сапоги. Лите досталась черная газовая мантия, делавшая ее похожей не на болезненную даму, а скорее на дементора, и ведьминская шляпа с высокой тульей, драматично заломленной посередине: это должно было символизировать душевный и физический надлом персонажа. Романтическая героиня-Пруэтт была в лиловой мантии и к тому же с венком на завитой голове. Глаза у нее были красные, мстительно отметила Лита. Настолько вжилась в роль, что ревет еще за кулисами?

— Повторите напоследок свои реплики, — велел профессор Бири и поглядел на часы. — Совсем скоро начинаем!

Большой зал за занавесом наполнялся шумом множества голосов. Столы в нем уже сдвинули к стенам, освободив место для зрительных рядов, преподавательское возвышение превратили в сцену и отгородили нарядным пурпурным занавесом.

— Ему не лучше?

Лита подняла голову на голос Ньюта, но тот обращался не к ней, а к Пруэтт. Та что-то ответила, вытирая глаза, к ним подошла Этелинда и жалостливо обняла ее за плечи. Лита ошеломленно наблюдала это умилительное межфакультетское единение. Тут зазвучали первые ноты открывающей представление мелодии. Оборвав разговор, «Амата», чьи реплики были первыми, поспешила на сцену. Ньют отыскал глазами Литу и улыбнулся ей, не то ободряюще, не то сам надеясь на поддержку, но Лите от этого стало только хуже.

— Я и не знала, что вы с Пруэтт такие друзья, — не выдержав, прошептала она.

— Мы не… Конечно, мы не друзья! — ответил Ньют.

Лита с мрачным смешком отвела глаза, и он понизил голос и заговорил:

— У ее отца драконья оспа, уже давно. Сегодня ей прислали сову, что он у Святого Мунго и… Может, он уже….

Наверное, нужно было посочувствовать такой беде, но Лита ничего не могла с собой поделать, слишком много злости в ней накопилось.

— И поэтому она сразу стала хорошей?

Может, ей показалось, но Ньют смотрел на нее с недоумением.

— Она не хорошая, она просто… Ей ведь сейчас плохо!

У Литы вдруг перехватило горло.

— И ты теперь на ее стороне?

Тут занавес медленно пополз вверх, и Большой зал разразился аплодисментами, улюлюканьем и свистом.

Профессор Дамблдор постарался на славу: на сцене, полный таинственного шелеста, птичьих трелей и жутковатых зеленых огоньков, красовался настоящий лес. Трава, цветы и деревья только самую малость отличались от живых — немного слишком яркие, вытянутые и угловатые, они походили на рисунки из книги сказок. От самого края сцены к задрапированному магическим туманом потолку поднимался холм, по которому героям предстояло взбираться к Фонтану.