После жизни

Андрей Столяров

ПОСЛЕ ЖИЗНИ

Ходить, конечно, не следовало. Но сначала свалилось послание по электронной почте: «Уважаемый Игорь Михайлович!.. Такого-то числа в такое-то время состоится мероприятие, посвященное сколько-то там летию со дня чего-то... Предполагается присутствие (дальше шел ряд известных фамилий)... Будем рады видеть Вас в числе участников»...

Затем через пару дней позвонила обволакивающе вежливая девочка из оргкомитета и со страстными придыханиями, которые вполне можно было счесть за любовные, объяснила, как они будут счастливы, если уважаемый Игорь Михайлович смогут почтить. Ну, просто больше им ничего в жизни не надо... Девочку Басков слил – впрочем, также вежливо, обещав, что обязательно постарается. Ощущение было: приглашают исключительно для забутовки. Мероприятие тусклое. Хотят, чтобы в зале была более-менее представительная аудитория. Еще не хватало тратить на них время!.. Однако еще через пару дней позвонил уже непосредственно Леня Бергер, можно сказать, в натуре, собственноручно, живой, и в своей обычной манере, когда не поймешь то ли в шутку он говорит, то ли всерьез, спросил: Ну, ты что, старик, елки-палки? Зазнался совсем? Старых приятелей забываешь?..

Лене отказать было трудно. Во-первых, действительно старый приятель, не так уж много у Баскова осталось знакомых с того времени. Точнее – никого не осталось. А во-вторых, Леня, будучи человеком, умеющим создавать заделы, только что организовал ему небольшую, но, судя по всему, весьма содержательную поездку в Москву: провести тренинг для работников одного министерства. Это и в самом деле могло иметь перспективу. Додон уже полгода скрипел, что, мол, пора, пора нам осваивать этот рынок. Давняя его идея: работать в Санкт-Петербурге, но на Москву. Там можно снизить расценки, поскольку задраны до небес, а здесь – существенно прибавить людям зарплату. Разница все равно получается достаточно ощутимая. Опасно, правда. Не любят в столице таких, которые слишком высовываются. Однако эту часть Додон обещал взять на себя. Тоже – не с улицы, кое-какие возможности и у нас имеются. Взмахнул рукой, как отрезал: сказано – едешь!.. Додон любил брать все на себя. Косил под крутого. Только расхлебывать это потом приходилось вместе.

В общем, где-то без четверти три (тоже, назначат время – словно никто из них нигде не работает), Басков поднялся по лестнице в конференц-зал Дома прессы (кстати, не бывал здесь уже несколько лет), занял крайнее место в ряду – это чтобы ускользнуть где-нибудь с середины, пристроил портфель, прикинул – нет ли там чего-нибудь ценного, терпеливо вздохнул, глянул на полупустой зал и отправился искать Леонида Самойловича.

Леонид Самойлович, впрочем, пребывали неподалеку: распаковывали пачки книг и укладывали их стопками на столе президиума. Вот уж кто за эти годы нисколько не изменился: те же брюки гармошкой, как будто никогда не знавшие утюга, тот же вытертый джемпер с торчащими в беспорядке ниточками, та же темная клетчатая рубашка, мятым воротничком высовывающаяся из разреза. И улыбочка – точно все перед ним виноваты, но он прощает. Вахлак вахлаком, питерская интеллигенция, хранитель высокой духовности. Однажды Басков спешил куда-то по Загородному проспекту: морось – ни снег, ни дождь, хлюпает, подтекает, все отсырело, противно, лужи, не обойти, через весь тротуар, парочки, которые, как назло, ползут – нога за ногу, вдруг затормозила у поребрика новенькая вишневая иномарка, Леня приоткрыл дверцу и помахал с водительского сиденья – давай подвезу. Если у человека такая тачка, он может ходить в чем хочет. А джемперок, брюки, рубашка помятая – это демократическая униформа.

Вот и сейчас Леня сделал все сразу – спросил как дела, не дожидаясь ответа, выразил удовлетворение тем, что Басков, спасибо, нашел время к ним заглянуть, передал пачку книг хлопчику, стоящему с другой стороны стола, несколько озабоченно поинтересовался – останется ли Игорь Михайлович на фуршет, опять выразил удовлетворение тем, что Басков от подобной чести решил уклониться, и, потянув новую пачку, обернутую в хрустящую типографскую коричневую бумагу, сказал, что подумал над тем вопросом, который у них в последнем разговоре возник, тут – Марек Бортанский, он сейчас на одной популярной радиостанции, подойди – по-моему, это как раз то, что тебе требуется.

– Марек здесь?

– Да, вот он, у монитора...

Кто изменился за эти годы, так это Марек. Он не то чтобы вырос, но стал как-то значительнее, осанистее, по современному представительнее, в кожаном пиджаке, в дорогих джинсах, в бадлоне, скрывающем горло, а на запястье руки, делающей величавые жесты, как драгоценность, вспыхивал огоньками браслет явно не дешевых часов. Девушка, чье лицо было Баскову смутно знакомо по телевизионным обзорам, точно завороженная, кивала после каждого его слова. Речь шла о монтировании сюжета из разнородного материала. Басков немного послушал, отметил как специалист чрезмерную пространность Марекова разглагольствования – все это можно было сказать намного короче – а потом, чувствуя, что поучение может затянуться до бесконечности, деликатно покашлял и попросил Марека буквально на три минуты.

– Я же занят, вы видите, – недовольно ответил Марек.

Однако смилостивился и все-таки поинтересовался, в чем дело.

Задетый тоном Басков сухо объяснил суть вопроса.

– Аналитика? – сказал Марек. – Ну, знаете, аналитики сейчас много...

Сдерживая раздражение, Басков пояснил, что речь идет не столько об аналитике, коей и в самом деле хватает, сколько о социотерапии, рассчитанной на индивидуальное восприятие. Наработаны простые и достаточно эффективные методы очистки психики, и, наверное, знакомство с ними может быть интересно широкому кругу слушателей.

Это тоже была идея Додона. Не надо рекламы – во-первых, дорого, а во-вторых, реклама уже всех раздражает. Мы ведь работаем с более-менее интеллигентной публикой. Не будем ничего «втюхивать», будем просто, по-человечески объяснять, чем мы занимаемся. Вообще, время от времени появляться в эфире.

Мареку это, впрочем, было по барабану.

– Терапия? Терапии тоже сейчас хватает, – сказал он, пожевав темные, как у негра, неопрятные губы. – Так я все-таки не понимаю, чего вы хотите?

– Извините, я ничего не хочу, – вежливо ответил Басков и вернулся на место.

Он был зол – прежде всего на себя самого. Ну ладно, Марек, дурак-дураком, всегда был несколько туповат, хотя раньше это не так бросалось в глаза. Но он-то, Басков, тоже хорош. Нарушил одно из важнейших правил нового времени: никогда ничего не проси. Сам же и сформулировал его несколько лет назад. Просить можно только у самых близких друзей. И то не часто. А всем остальным либо представляй просьбу в виде проекта, который их может заинтересовать, либо сразу же предлагай оплату – не важно чем, но опять-таки, чтобы выглядело не просьбой, а деловым предложением. «Ты – мне, я – тебе», иначе нельзя. И вот – так глупо. Купился на то, что с Мареком когда-то были приятелями. Но это – когда-то. А ныне уже совсем иная эпоха.

Он был действительно так зол на себя, что даже не сразу отметил, что некая женщина из соседнего ряда смотрит на него как-то чересчур пристально. Тоже машинально на нее глянул – вроде лицо знакомое, отчужденно кивнул, сел, без надобности открыл портфель, переложил, просто чтобы остынуть, бумаги из первого отделения во второе, вытащил авторучку, снял с нее колпачок, снова надел. Такие вот обыденные операции успокаивают. И только когда вновь захлопнул портфель, поставил его у сиденья и чуть откинулся, чтобы профессионально расслабиться: все-таки впереди были час-полтора муторного сидения, до него, как от взмаха крыльев, прояснивших сознание, вдруг дошло, что – смотрит Мизюня.

Самое интересное, как Басков на это отреагировал. Он снова, будто во сне, поднял портфель, бесшумно положил его на колени, откинул крышку, неторопливо, будто ничего важней сейчас не было, переместил бумаги в прежнее отделение, расправил загнувшийся от перекладываний уголок методички, защелкнул замки, без стука опустил портфель рядом с сиденьем и лишь потом вновь откинулся, якобы превратившись в слух, положил руки на подлокотники, с силой сжал мертвое дерево.