Страница 3 из 8
Борн показался из гримерки и приглашающим движением руки дал добро на аудиенцию.
Шаг. Второй. Третий. Отсчёт поступи отдавался гулкими ударами в голове. Переступая порог помещения, она оставила за дверью всю знакомую ей реальность. Казалось, этот главный шаг увяз во времени и пространстве, словно сбой в замедленной съёмке. В течение этих бесконечно длинных секунд не было ни сердцебиения, ни дыхания, ни других звуков, только ожидание чего-то очень важного, прекрасного и…
Тайлер увидела Её. Так близко. Глаза. Эти невероятные глаза. Большие, тёмные, глубокие, зачем они такие красивые?.. Изгиб ярких красных губ. Столько воли в этом прекрасном лице… Какая она миниатюрная… Её глаза смеются, в них нет ни капли раздражения. Она что-то говорит… Этот голос можно слушать бесконечно…
Откуда-то издалека, до сознания Тай донесся её собственный голос.
“Мисс Хилл-Богарт… простите мне… восхищение… никогда прежде… мы счастливы… примите…”
26-летняя Максин Хилл-Богарт приветливо смотрела на сидевшую перед ней молодую красивую женщину смеющимися глазами. Несмотря на усталость после спектакля , она охотно поддерживала беседу с неожиданной посетительницей. Максин узнала её. Да, это она, та сногсшибательная особа из партера, которая даже в разгоне представления зацепила взгляд актрисы. Надо же, какая смелая оказалась. (Внутренний смешок). И какие красивые глаза, зелёные. Волнуется. (Опять смешок).
Хорошо, что это оказались не журналисты. Впрочем, добросовестный и надёжный Борн и не допустил бы их к приме. Она не потерпит снова эти бестактные расспросы медиа-ищеек о её разводе, о последующем за ним переезде из Ноттингема в Лестер – пресса уже достаточно поворошила её жизнь.
А эта сидящая перед ней девушка очень милая, да. К тому же, по всей видимости она знакомая Оуэна Борна, а ему можно доверять.
Тайлер Морган и Максин Хилл-Богарт сидели в актёрской гримерке театра Sublime Opera города Лестер и вели беседу, лёгкую, плавную, глаза напротив, улыбки, вопросы, всплески рук, шутки. Тай пропустила в какой момент растаяло то невероятное, бросавшее её на грань обморока напряжение, с которым она входила в гримерную. И стоило так….
Резкий стук в дверь, громкие голоса снаружи.
“Мисс Хилл, прошу прощения! Это…. “ – Оуэна отпихнул в сторону бесцеремонно и раздражённо зашедший в гримерку высокий худой мужчина, колючий взгляд остановился на посетительнице.
“Добрый вечер!” – кивок в сторону удивлённой актрисы.
“Прошу прощения за вторжение, но мне хотелось бы донести до сведения своей запропастившейся супруги, что нам пора отправляться домой!”
Тай вспыхнула и закусила губы. Актриса понимающе хмыкнула.
“Ещё раз прошу меня извинить!” – прима оставила реплику визитера без внимания.
“Через пять минут в машине! “ – развернувшись Винсент Морган задел плечом стоявшего в дверях Оуэна и скрылся в проёме двери.
Оуэн удалился следом по кивку примы.
Тай прикрыла глаза.
Боже, какой стыд… Ненавижу…
“Миссис Морган” – та вздрогнула от прикосновения тёплой ладони, накрывшей её руку и открыла глаза. “Тайлер”, – повторила актриса, наклонившись к собеседнице. “Не переживайте, всё хорошо. Ступайте. Спасибо за то, что Вы оказались здесь.”
Гостья подняла глаза на Максин. Тёплая подбадривающая улыбка была так близко…
“Простите за…” – она слабо махнула рукой в сторону двери.
“Не извиняйтесь! Вы ни в чем не виноваты!”. – голос актрисы звучал решительно.
“Спасибо за Вашу смелость сегодня.“ Эти произнесенные на прощание с мягкой улыбкой слова Тай уносила с собой, покидая театр. Уносила бережно. Где-то в районе сердца.
Глава 4
В раю розы без шипов
У каждого человека есть свой персональный ад. Своя личная преисподняя, в которой клубятся наши страхи, неубиенные временем воспоминания, сожаления, невыплаканные слёзы, несказанные слова. Мы носим в себе это адское варево день за днем, с необъяснимым мазохизмом мысленно помешивая его в сознании перед сном, пряча от мира настоящего себя в безопасной и уютной темноте.
И, как другая, светлая сторона луны, есть рай. Свой собственный эдем, в котором такие же настоящие мы заполняем карстовые провалы в своей душе особым сортом абсолюта: будь то музыка, горные тропы, книги, ветер автотрассы или разведение улиток. И, наверное, не познав тьму и отчаяние собственного эреба, мы не могли бы в полной мере ценить кусочки своего земного парадиза.
Тай обожала блуждать среди райских кущ своего обожаемого розария. Там так хорошо и спокойно думалось. Она уходила туда побродить среди торжественной безмятежности роз, чтобы успокоить мысли, забыться в благоухании восхитительных соцветий. Здесь, в царстве молчаливого великолепия, не было ни колкого равнодушия, царящего в её доме в последние годы, ни окриков мужа, ни всего того, что наполняло её жизнь в прекрасном и холодном особняке.
Стоя перед кустом пышных белых роз, она размышляла.
“Белые. Да, белые. Элегантно, нейтрально, утонченно. По темпераменту скорее подошли бы красные. Но остановимся на белых. У извинений белый цвет. Цвет поражения, вины и… И?… “
Ответ не находился. Он был где-то совсем близко, окружал её прозрачным облаком, щекотал сознание, но оставался невидим.
… Спустя несколько дней, Тайлер заметно волновалась, подъезжая к театру. Рядом с ней на заднем сидении автомобиля лежал роскошный букет белых роз. Она посматривала на цветы с какой-то особой, непонятной ей самой нежностью, аккуратно поглаживая плотные белые лепестки кончиками пальцев.
Спасибо за Вашу смелость сегодня….Спасибо ….смелость….сегодня… смелость…
Окруженная тонким благоуханием, она мягко улыбалась своим воспоминаниям. Мерное покачивание авто, шуршание шин, за окном машины сменялись улицы, дома, шли по своим делам люди… Мир пребывал в плавном и непрерывном движении.
Поджидавший в холле театра Оуэн Борн всплеснул руками.
“Боже, какие розы! Они восхитительны! Я завидую мисс Хилл.”
“Обещаю привезти тебе такие же!” – Тай заверила друга, рассмеявшись.
“Дилан обожает белые розы, ты же знаешь”. – мило смутился Оуэн и осторожно провел пальцем по одному из изящных соцветий. “Они приводят его в непонятный мне восторг.“ – мужчина мягко улыбнулся своим мыслям и на секунду будто забыл о присутствии владелицы букета.
“О, милый трогательный Дилан!” – гостья расплылась в восторженной улыбке, вернув Оуэна в реальность. И заговорщически продолжила. “Ты уже шесть лет кружишь парню голову, сердцеед! Как насчёт окольцевать этого красавчика? Дилан без ума от тебя!”
Оуэн вскинул на неё ставший серьёзным взгляд.
“Я думаю, Ти. Я много думаю об этом. Ты считаешь, Дилан согласится?” – он напряжённо потёр пальцами лоб и сам себе ответил. “Конечно, да, я не сомневаюсь, я знаю. Но… Серьёзнее шага не было в моей жизни!“ – с обречённым вздохом покачал головой Борн.
Девушка успокаивающе положила руку на его плечо.
“Оуэн, ты знаешь моё мнение. Что бы ты ни предпринял – я поддержу. Если понадобится – поговорю с Молли. Хотя, с этой сверхромантичной особой проблем не будет!” – смеясь продолжила она. “Как раз ей-то давно стоило рассказать о вас с Диланом. Я уверена, Молли будет отважно отстаивать ваше счастье перед лицом семьи, если понадобится!”
“Надеюсь, всё обойдётся мирными переговорами в рамках парламентских выражений. Обойдёмся без тяжёлой артиллерии в лице Молли.” – отмахнулся Оуэн. И, встрепенувшись, кивнул в сторону служебных помещений театра: “Мисс Хилл у себя, пойдём.”
Двигаясь по коридорам в сторону заветной двери, Оуэн рассуждал на ходу:
“Ти, позволь мне сказать пару слов. Это, конечно, не моё дело. Пни меня, я пойму. Но ты не можешь всю жизнь извиняться перед людьми за Винсента. Ты так переживала из-за той его выходки в картиной галерее. Ты извинялась перед владельцем галереи, перед автором картин, перед обслуживающим персоналом. И так всегда. Ти, мне больно это видеть. Но ты ведь не виновата. Дело в Винсе. У него проблемы. Ты попала в воронку его злонравия, и… “