Alia tempora

Похоже, начинался новый тур вальса, и демоны учтиво разбивались на пары, кивая друг другу — позвякивали дорогие тяжелые украшения на рогах. Музыканты, расположившиеся на балкончиках сверху, похоже, решили окончательно поразить, выворачивая сердце первыми пронзительными звучаниями. В Аду магия была везде, невидимо разливалась в воздухе, горела кругом яркими всполохами, и она проникала во все — и в мелодию тоже. Раскрашивала на свой манер, питаясь воспоминаниями о гражданской войне. На какой-то миг Яну показалось, что он снова оказался на поле боя среди бушующей грозы, грозно рычащей сверху, сыплющей ветвистыми молниями…

— Когда же ты танцевать вздумаешь, капитан моей распущенной души? — оскалился Влад, возвращая его в душный тесный зал. Запросто увернулся от тычка локтем под ребра: они выучили повадки друг друга наизусть; рассмеялся слишком уж громко, привлекая внимание нескольких ближайших демонов. Если прислушаться, можно было заметить, как зашуршал шепот: вокруг Гвардии всегда любили сочинять небылицы, это со временем ничуть не изменилось.

Отпустив чрезмерно ехидного от выпитого вина Влада, Ян сам остался один в укромном уголке зала. Он еще смутно помнил пьяный вечер, когда ему наконец-то дали капитана в Инквизиции, там, в сыром и сером, но оттого не менее дорогом сердцу Петербурге; Влад включил проклятую «Безвоздушную тревогу» и уволок его танцевать — и это был единственный раз, когда Ян пытался неловко изображать нечто похожее на вальс. Тогда, дома, с приглушенным светом, он согласился, но в громадном зале с сотнями демонов, хищных, готовых обглодать кости за любую ошибку, он ни за что не отважился бы. Не хватало смелости и, быть может, исключительной наглости, не хватало уверенности движений, с которой Влад сейчас кружил Ишим. Вихрилось алое платье с самоцветами, и зрелище это было смертельно красивое…

Проходясь по залу, Ян мучительно считал время до конца праздника; хотелось курить, но шанса незамеченным выскользнуть на балкон не было ни единого: каждый из гвардейцев удостаивался самого пристального внимания. На исходе таких блужданий, с головой, уже ноющей от бесконечных разговоров, с пересохшим горлом, он столкнулся с Карой. Судя по лицу, зеркалом отражавшему его выражение, она тоже искала уединенное место, и они вцепились друг в друга, как в последнее спасение.

В Каре с трудом признали бы Сатану: она не носила короны, напоминающей терновый венец, даже на такие пышные праздники, предпочитала неброские мундиры Гвардии — черная плотная ткань да серебряная канитель. Она по-прежнему держалась как командор, а не как владыка всего бесконечного Ада. Небрежные, резкие движения, по-мужски коротко стриженные черные волосы, несколько шрамов на молодом лице, самый заметный — над глазом, — все это выдавало в ней воина, а не одного из аристократов, собравшихся здесь.

— Господин инквизитор, — обрадованно выдохнула она; Ян протянул было руку, чтобы отдать честь, как полагается, но Кара просто порывисто обняла его, не заботясь, сколько Высших глазеет на них. — Рада, что выбрался в наш, прости Денница, светский круг. Уже наслышана про ваши гонки под стенами, — насмешливо напомнила она. — Как дети малые, что с вами будешь делать?

Оставалось только промолчать, состроив уязвленное выражение, и умно кивать на ее слова. О том, что поддался на спор, Ян нисколько не жалел и догадывался, что и Кара выговаривает из-за правил и приличий, потому что вокруг так много любопытных глаз и чутких ушей.

Кара шла по залу медленно, точно оглядывая свои владения; эти властные, хозяйские замашки были в ней всегда, но в полной мере раскрывались в последние годы, когда она, кажется, в полной мере осознала, что держит в руках целый Ад. Ад, самые главные лица которого собрались в одном зале, мирно разговаривали, кивали друг другу и передавали привет женам и мужьям. Еще недавно кто-нибудь рухнул бы с белой бешеной пеной на губах или заколотым под ребра тонким стилетом, но все было спокойно. И музыка пела переливчатым соловьем о новом: о мире, о красоте неба, о чьей-то счастливой любви — и впрямь странная мелодия, ведь обычно все они играют о горе.

— Хочешь, я коварно украду тебя ненадолго? — хмыкнула Кара. — Идем, давай, хоть свежим воздухом подышим. Ой, да никто не будет против!

Не успел Ян согласиться, а Кара уже устремилась куда-то вперед, уверенно лавируя между демонами. Ему оставалось или кинуться следом, или встать на месте и снова встретиться со светскими беседами, и решение далось чрезвычайно просто. Следом за Карой он выскользнул из зала, пробежал по каким-то лестницам и галереям, оказавшись в конце пути на широком длинном балконе. Кара облокотилась на перила, покачивая бокалом вина в вытянутой руке.

— Ловкость рук и никакого мошенничества, — заявила она, перехватив удивленный взгляд Яна: он и не замечал бокала все это время. — Хорошее вино, мне нравится. Боюсь представлять, что Баэл вытащит на сам праздник.

— Надеюсь, не из государственного бюджета, — проворчал Ян.

Кара удивленно вскинула брови:

— А, это ваши чиновники так делают? Нет, он сам хозяин, его дело, чем расплачиваться. Я полагаю, в сокровищнице Баэла столько золота, что праздник мог бы не заканчиваться целый месяц… Раз в год мы имеем право удариться в веселье, Ян. Мы жили в постоянной войне с ангелами, тысячи лет погибали на границе, а теперь празднуем победу как в последний раз.

— Ты свою коронацию никогда не отмечала…

— Едва ли это праздник, — Кара покачала головой тяжело, словно на ней сейчас был венец Сатаны. — А тут мы отмечаем свободу, Ян. Свободу, которую выгрызли зубами. Слава всему несвятому, ты этого не видел, ты не был с нами тогда. Не видел, как мы сражались из последних сил… Пусть и весь Ад не знает тех времен: теперь в нем новые люди и демоны.

— Я… могу помнить, — признался Ян. — Та, предыдущая Смерть, знала ваш — наш — мир до Исхода, до победы над ангелами. Она помнила, как золотая кровь текла по улицам, помнила крики горящих заживо…

— Крылья, перышки их белые очень легко занимались, — горько усмехнулась Кара. — Не помни, Ян. Забудь как страшный сон. Нам довольно своих преступлений, ни к чему держать в памяти чужие.

Взгляд у нее был тоскливый, как у старого волка, завывающего на тяжелый, латунный диск луны. Кара и впрямь поглядывала наверх, устало, обреченно. Пила не залпом, как прекрасно умела, а медленно цедила вино.

— Ты удивительно спокойна и доброжелательна. Что-то не так? — чутко уточнил Ян.

— Не чужой же, господин инквизитор; вы моя семья, так что имею право дать пару мудрых советов, — покачала головой Кара, но призналась: — Да настроение, что ли, непонятное. И вместе с тем чувство, как будто чего-то постоянно ожидаешь…

— Бурю? — понимающе уточнил он. — Снова? Как пятнадцать лет назад? Мы проверяли, ни одного ангела или архангела не осталось в наших мирах, весь Ад живет в спокойствии. Мы притащим тебе любого мятежника, командор, для этого тебе и нужна Рота Смерти, хоть я и не люблю это название: глупые хвастливые дети наши солдаты… Никто не поднимет мятеж — незачем. Ты любишь войну больше нас всех, но дала им мир. И Ад сейчас празднует благодаря тебе, почему бы не расслабиться тоже? Хотя бы на вечер.

Он закурил, поделившись с Карой. Наконец-то горло перестало голодно драть желание затянуться крепким адским табаком. Глядя вниз, Кара медленно смаковала и вино, и сигарету, и лицо у нее наконец-то было спокойное, расслабленное, настоящее, — не как в зале среди толпы ее подданных.

— Я всегда удивлялась тебе, господин инквизитор, — усмехнулась Кара, показывая чуть выдающиеся клыки, сейчас дико похожая на Влада, как родная сестра. — Силе воли, что ли. Когда-то ты пришел в Ад наивным мальчишкой и шугался каждой тени, а сейчас ты только посмотри, как рыба в воде среди нас, рогатых да хвостатых…

— Что это, материнская гордость?

— А это что, знаменитое войцековское ехидство? — в тон отозвалась Кара. — Вот видишь, научился у нас всему… К слову, как вы все-таки расправились с той бандой из западных пустошей? — внезапно вспомнила она. — Надеюсь, рапорт уже скоро будет у меня?