Alia tempora

— А я не знал, что вы умеете готовить, — несмело признался Ивлин, уважительно поглядел на Влада, занимающегося завтраком и деловито мечущегося по небольшой кухне. — Вкусно очень, спасибо…

— А ты думал, я только людей бить могу да боевой магией разбрасываться? — беззлобно насмехался Влад. — Белка, не отбирай, оставь Саньку немного… Вот вечно вас корми, дармоеды, меня ж на всех не хватит…

Белка недовольно заворчала, но подтолкнула к Саше тарелку с последним блинчиком, сама шумно отхлебнула чай. Они сидели бок о бок на кухонной лавке, с любопытством поглядывая на работающую на стене плазму: показывали новости, и Влад, хоть и кривился презрительно, решил их оставить. Было тесно: обычно тут завтракали они с Яном, а теперь гостей прибавилось, а Влад вынужден был срочно что-то соображать, поднятый далеко за полдень, измученный ночным дежурством, — но все равно оказавшийся у плиты. Внеочередная Масленица показалась неплохим выходом, хотя у него совсем не оставалось времени думать: как и всегда, любые попытки забивала спешка, действия, совершенно сторонние размышления… Чуть кривоватые пышные блинчики, румяные, поблескивающие джемом, который на них от души вылила счастливая Белка, стояли на столе; сковородка шипела маслом, а Влад тихо ругался, пытаясь не проворонить следующий блин: как бы не подгорел…

— Мы обычно монетку кидаем, так можно решить буквально любой вопрос по дому — проверяли, работает, — весело рассказывал он. — Свобода, равенство, братство… Вроде бы, ничего не забыл. Ну, и доверие фатуму. Но вот к плите инквизиторство нельзя подпускать, опасно для жизни, он мне как-то кофе приготовил, хорошо, я тогда уже… точнее, еще… мертвый был!.. Да я же любя! — сокрушался Влад, косясь на нахмурившегося Яна. — Это-то ты услышал…

— Все было не так плохо, ты же выпил.

— Ну выпил, — огрызнулся Влад. — Что мне, выливать надо было? Жалко. Ты ведь старался.

Готовка, да и вообще домашние дела, его немного успокаивали, заставляли ненадолго расслабиться, но вслух признаваться Влад ни за что бы не стал: не солидно как-то, особенно перед восторженной Белкой и стажером, жадно хватающим каждое, даже самое неосторожное слово. Мельком глянув на себя в зеркало, вздохнул. Домашний — одомашненный, смирившийся и присмиревший. В нем осталось мало что от человека, желавшего смерти Господу Богу и безудержно рвущегося в бой в первых рядах воющих, голодных до свежей горячей крови гвардейцев, и Влад не знал, оплакивать уход того мертвеца со стылыми, волчьими глазами или радоваться освобождению и почти обычной человеческой жизни…

Снова подпалил блины, поспешил переворачивать, ловко управляясь с раскаленной сковородой. Утро — бывшее днем несколько часов — на первый взгляд казалось мирным и спокойным; вчера, мотаясь по дождливому промозглому Петербургу, Влад мог мечтать о паре таких минут, домашних, размеренно текущих. И все равно он искал подвох: не могло быть так хорошо — не у них. Потому до неприятной черноты подгоревший блин Влад посчитал дурным знаком, хотя Джек радостно его сцапал.

— Жалко, у Николаева ничего узнать не удалось, — скорбно проговорил Саша, больше всех радеющий о деле — тут он мог посоревноваться с Яном, так и не отлипшим от ноутбука. — Но ведь понятно, что все происходило с его разрешения, почему мы не поместили его под стражу? Он недоговаривает, не отвечает на вопросы, ведет себя вызывающе. Через него можно найти организаторов… Если выйти на главных продавцов, мы сможем понять, у кого было кольцо Соломона…

— Родословной твой Николаев слишком вышел, — едко ответил Влад. — Что мы можем сделать? Какая-то Инквизиция, да все плевать на нас хотели. Нас сложнее подкупить, потому что официально не до конца понятно, кому организация подчиняется, вроде, когда-то — церкви, но сейчас точно нет… Это de jure. А de facto в этой стране ясно, что всегда можно надавить, извернуться. У Николаева тесть — какая-то крупная фигура в полиции, из самых верхов, а мы частенько работаем вместе. Не выгодно ссориться, Ирма ради нас на такое не пойдет, проблемы Ада — не совсем ее проблемы. Жаль, конечно, но мы обязательно придумаем что-нибудь.

Кивнув, Саша угрюмо ковырялся в тарелке. Влад остановился на мгновение, понимающе усмехаясь, присел на хлипкий на вид подоконник, помешивая свой кофе, покосился на телепанель лениво, зная, что там увидит: упакованную в строгий костюм девицу, с каменным лицом читающую новости, утешительные статистики… Владу, как и Саше, как и миллионам других, в молодости казалось, что он способен изменить мир, перестроить — быть может, где-то переломить, — но он нисколько не хотел делать его лучше, как Ивлин или Ян, он не желал творить справедливость своими руками — всего лишь карать тех, кто этого, как он считал, заслуживает. Какое счастье, что он повзрослел с того времени, — может быть, встретив Яна, бывшего тем самым инквизитором, честным, смелым, жившим по заветам всех кодексов — таким, каким малевали на агитках, когда набирали кадетов в академию. Воплощенное желание справедливости; высшая справедливость — Смерть, как иронично.

Ян спокойно пил кофе, домашний, растрепанный и немножко задумчивый, ни капли не похожий на грозного Всадника из легенд. Легко перехватив мысли Влада, улыбнулся чуть неровно.

— Надо работать оперативнее, если мы не хотим, чтобы другие демоны оказались в том же состоянии, что Азар, — решительно заявил Ян: он иногда любил говорить очевидные вещи, но настроения поддразнивать его Влад не наскреб. — А ты тут с блинами… Хотя… И правда вкусно, — довольно усмехаясь, признался он. Стащил себе один блинчик как раз из-под носа нацелившейся на него Белки.

На душе было тяжело — может, потому что Владу опять напомнили о мальчишке, вынужденном навечно оставаться бессознательным калекой; кофе показался не таким вкусным, горьким, сводящим челюсть. Кружку он отставил рядом с собой на подоконник, подле цветущего кактуса, откинулся назад, прижимаясь затылком к стеклу.

— Но как же мы будем искать, — виновато поглядел на Влада Ивлин. — Кольцо ведь, магия… Вы тоже можете пострадать.

— Не подействует на меня эта их хуйня, — заносчиво заявил Влад. — Бесы, они… бывшие люди. Я был мертв, Сань, я спустился в Ад и смог в нем жить, но, едва стал выходить в Петербург бесплотным духом… Тоска. Она незаметная, но глухая, покусывает каждый раз, как я руками призрачными сквозь предметы проскальзываю. Да и холодные они, духи, надоело инквизиторство мучить, мерзнет же…

Покосился на Яна, как будто безучастного, спокойного: он никогда не жаловался на промозглый холод, шедший от духа, терпел, сцепя зубы и ласково улыбаясь. Для Влада не так уж важны были тактильные ощущения, он и сквозь стены любил проскальзывать, издеваясь над ним, вынужденным мучиться с дверями и замками, но и впрямь тоскливо нередко становилось. Хотелось чувствовать себя живым, настоящим, таким же, как инквизитор…

— Пошел к Каре недавно совсем — она Сатана, может обращать любого грешника в своего преданного слугу, — продолжил Влад, опомнившись. — Оно раньше так звучало, а теперь, конечно, все гораздо проще, хотя и редко кто решается, духов в Аду все и так устраивает: там они люди обычные, ощутимые, это ж мне, блядь, все неймется, таскаюсь оттуда в мир, где я мертв, где меня нет, где стоит надгробие с моим именем на пражском кладбище… Так что я бес, подделка магическая. Родился и умер человеком — думал, навсегда им останусь, но… но мне и с рогами нормально. Инквизиторству вон нравятся. И все-таки — не демон. Да что там!..

Порывисто вскочив, схватившись за кухонный нож, Влад резко полоснул по ладони; из раны хлынула яркая, красная, совсем человеческая кровь — не черная, как у демонов, выходцев из иного мира — Преисподней. Белка отпрянула испуганно, несчастно заломив брови, точно ей больно было глядеть на пустяковый порез; Джек тревожно заскулил, путаясь под ногами.

— Что ж ты делаешь, придурок, все кровью зальешь! — охнул Ян, тут же отставив кружку, но почему-то не тарелки с румяными блинчиками бросился отодвигать, спасая, а крепко схватил его за руку и принялся непривычно зашептывать кровь. Магия поддавалась неловко: он так редко колдовал, что толком не мог складывать нужные жесты. Теплым мраком облизало ладонь, сила шелком скользнула сквозь пальцы. Нахмурившись, Ян несильно стукнул его по лбу — по рожкам, — заставляя отпрянуть.