Alia tempora

— Капитан… Я справлюсь! — отважно выкрикнул он, догнал Яна в несколько шагов (Джек заворчал, но не тронул его) и добавил тише: — Я постараюсь. Раньше я не понимал, наверное, как много это кольцо может уничтожить. Как много это — мир. Что это и я, и моя семья, и вся Гвардия целиком, и демоны, с которыми я не знаком и которых никогда не узнаю, но которые пляшут на улицах и радуются свободе. Я видел их сегодня. И мне страшно, что что-то может это все разрушить, оборвать связи… Оставить дела незавершенными.

Ему нужно было, чтобы кто-то в него поверил, и Ян безмолвно положил ему руку на плечо; Рыжий шатнулся, словно теряя равновесие. Ян не разменивался на лишние слова, не любил изъясняться туманно, как часть Гвардии. И Вирен как-то обмолвился, что Рыжий ему очень даже симпатичен.

— Никто не просит тебя в одиночку спасать мир, — убежденно сказал Ян. — Рота… Вся Гвардия будет рядом, мы не оставим. Так что не грызи себя — иди и спи.

— А вы куда? — как-то бестактно ляпнул Рыжий и сразу захотел себя же стукнуть.

— Домой, — милостиво вздохнул Ян. — Сдается мне, не один Вирен сегодня решил напиться пьяным… Если хочешь знать, Влад тоже в тебя верит, — сказал он, отходя, но Рыжий расслышал каждое слово, — потому и хочет, чтобы ты держался подальше от кольца.

— Но я должен! — слабо воскликнул Рыжий.

— Вирен! — зычно позвал Ян, и того тут же смело с крепостной стены, и вот он, поспешно оправляясь, встал перед капитаном, попытался даже козырнуть по-гвардейски, но спьяну рука его совсем разминулась с виском. — Проводи нашего друга в спальню. Лестница высокая, как бы не случилось чего…

Хотел Рыжий взвыть, как замучила его гвардейская забота, что он не маленький демоненок, которого водят за материнский хвост, но не стал. Была ведь у Вирена причина никак капитана Яна не злить. А когда они вдвоем штурмовали лестницу, на памяти Рыжего не бывшую никогда такой длинной и крутой, пошатываясь, мотыляя из стороны в сторону, он сотню раз мысленно поблагодарил Яна и его предусмотрительность.

— Чего он тебе сказал-то? — спросил Рыжий, решивший сегодня быть бестактным до самого конца. Они почти разминулись у дверей спален.

— Что я очень похож на пьяного Влада, — хмыкнув, сказал Вирен. — А тот, в свою очередь, похож на виноватого Джека… Возможно, что-то в этом есть.

Представив по очереди все звенья цепочки, Рыжий не выдержал — рассмеялся, шагнул в свою комнату, рухнул прямо так на постель, а потом не помнил уж ничего: провалился в сон.

За окном занимался рассвет, и Столица готовилась встретить день Исхода.

***

То утро было суетливым и потраченным наполовину на избавление от похмелья, разрывавшего голову ручной гранатой, наполовину — на торопливые сборы. Как и бывало обычно, такой долгожданный праздник стирался. Ожидание съедало все, уничтожало радость от него самого. Между тем, началось все как-то мелочно; если этот день и должен был войти в историю, то не сразу. Сначала ему нужно было разогнаться и исчерпать все бытовые, малозначительные сценки, чтобы перейти к главному торжеству.

Ян третью минуту крутился возле зеркала, что было ровно на две дольше обычного; парадный мундир ему, однако, очень шел, ладно сидел, серебряная канитель и начищенные пуговицы подчеркивали суровый проблеск серых глаз, да и вообще Ян сегодня выглядел взрослее и строже, внушительнее. Спину держал ровно, небрежно стряхнул пылинку с плеча. Яну шло, Владу же…

— Как корове седло, — произнес он, сунувшись к зеркалу; что-то взъерошенное, несобранное, явно нервное глядело в отражении и скалило зубы. — Ебать какое уродство лохматое, конечно! — самокритично заявил он.

— Причешись, — предложил Ян, косо глянув.

А потом Влада силой усадили на стул перед зеркалом, и Ян взялся за расческу, воюя с его вихрами, ругаясь сквозь зубы и нещадно дергая за волосы, что Влад ничуть не стеснялся выть и материться в ответ. Рядом замаячил лак для волос…

— Какое я тебе такое зло сделал, что ты меня совсем не любишь? — патетично голосил он, пытаясь выдраться и сохранить остатки чести. — Инквизитор, палач, мучитель! Оставь меня, я хочу быть уродом!

— Да пожалуйста, я же только причешу! — сдерживая хохот, отвечал Ян.

Рядом носился Джек, беспорядочно совался в их потасовку, беспокойно поскуливал; унялся пес, лишь когда увидел, что они не ссорятся и дерутся по-настоящему, а вместе хохочут, едва не валясь на пол в обнимку.

— Ну долго вы тут? — грозно спросила Белка, заглянув в комнату. — Никакого порядка, детский сад!

Они пристыженно замолкли. Украдкой Влад смахнул с комода несчастный лак для волос, и Джек послушно подхватил жестяную банку, аккуратно придерживая ее в пасти, но не прокусывая, и уволок прочь. В коридоре сурово бушевала Белка; в эти моменты в ней проявлялось многое от матери, державшей и Вельзевула, и всю семью с прислугой, и дела Высшего в ежовых рукавицах.

— Платье хорошо сидит, малая! — крикнул ей Влад, желая задобрить Белку, но и искренне умиляясь ее виду — в легком желтом сарафане и туфельках на низком каблуке, с распущенными рыжими локонами, она была не лишена детской наивности. На платье сверкали и зачарованная веточка сирени, и брошка-пчелка.

Почувствовав долгий задумчивый взгляд Яна, Влад обернулся, состроил виноватую мину, уверенный, что тот все никак не может успокоиться и мечтает его причесать.

— Да так, ничего, — отмахнулся Ян, тут же улыбнувшись и изгладив то страшноватое выражение небывалой тоски. — Ты готов? Мы опаздываем, а ведь нужно еще…

Джека в гвардейский замок забрали Гил и Зарит — на парад псов не выводили; братья поздравили с Исходом и пропали во вспышке. А они сами отправились во Дворец пешком, презирая все двуколки Высших, что носились по праздничным проспектам. Шагали рядом, переговариваясь, смеясь, ненадолго забывшие об ответственности и тревогах. В голове Влада крутилось что-то мутное, пьяное из прошлой ночи, которую он, к счастью, почти не помнил, но и оно испарилось призраком в рассветный час после петушиного крика. И ничто не мешало ему насладиться днем и прогулкой. Белка же, пройдя с ними чуть-чуть, вскоре свернула в сторону и увлекла туда Сашу.

С ними здоровались, отдавали честь даже те, кто никогда не служил ни в Гвардии, ни в легионах Высших. И пусть кто-то усмотрел бы в их движениях нелепость, детскость, Влад встречал каждого такого демона или духа искренней улыбкой. Ему не нужна была народная слава, он не жаждал паломничества и поклонения, но искренняя благодарность давала Владу надежду, что он сражался за правое, что построили они куда больше, чем разнесли по камешку, обратили в пепел.

Улицы сияли; переливались магические украшения, реяли на ветру черно-серебряные флаги. Но и были мелкие детали, которые напоминали, как это хрупко: кисточки сирени, бросающиеся в глаза, защитные заклинания, натянутые над городом, усиленные патрули… Обычный горожанин и не заметил бы, что на улицах стало больше гвардейцев: они славили их, героев войны, и в мундирах можно было не таиться…

— Кажется, сегодня все демоницы станут кидаться не на меня! — приблизившись к Яну, шепнул он; не перехватить некоторые особо красноречивые взгляды, обращенные на них, было трудно. — Какое счастье: наконец-то отдых!

— У тебя странные способы делать комплименты, Войцек, — устало заметил Ян, но глазами смеялся. — Помнишь, что говорил вчера? — шепотом спросил вдруг, но, не давая Владу рассыпаться в неловких объяснениях, добавил: — Смотри, сколько их, как они славят в Гвардию за прекращение вечной войны, связавшей их с ангелами в морской узел. И не вини себя за то, что мы сделали.

В то время Ян жил спокойной, скучной человеческой жизнью и знать его не знал, но Влад почувствовал острую благодарность за это легко сказанное «мы»: знал, что Ян пошел бы с ним, разделил ношу, подставил плечо.

— Спасибо, — все-таки произнес Влад.

На улицах танцевали, вихрились; звучала плясовая разгульная музыка. Хотелось смешаться с толпой, ринуться туда, но Влад помнил об опасности, постоянно оглядывался, ища среди радостных лиц подозрительные фигуры. Впрочем, при должном воображении любого демона можно назвать таковым…