Alia tempora

— От одного кольца я бы точно не отказался — того, что Соломона, — признался Влад. Встряхнувшись, он заново наполнил рюмки. Из головы не шло, и он знал, что сам напоролся по глупости — не в то время и не в том месте. Забыть бы. Взять и проснуться утром, точно не было ничего.

Он прижмурил глаза, одновременно боясь ухнуть в сон. Знал, что там явью станет давний кошмар, в котором Ян бездыханно лежит перед ним, бледный, сломанный; такие сны приходили в самые темные ночи. Но Ян мерно, рокочуще мурлыкал что-то, приговаривал, надежно его убаюкивая. Влад почувствовал, как невесомо прижимаются ко лбу — под рогами, как обжигает прикосновением. Улыбнулся тихо, кивнул: хорошо ведь, и так хорошо, спокойно и тепло, точно его закутали в тяжелое пуховое одеяло… И больше ему нечего было желать.

На этой мысли Влад утонул во тьме.

========== Глава XVIII ==========

На то, чтобы узнать Гвардию, привыкнуть к ней, прижиться, Рыжему дали всего-то несколько дней. В самый первый он попал в Ад в сопровождении нездорово оживленной Роты, предвещающей погоню, охоту, рывок — сразу в пропасть. В беспорядке, смущенный громкими голосами, Рыжий почти ничего не понимал и хлопал глазами, пытался что-то сказать, спросить, но не успевал. За ласковой демоницей Айей, поманившей его, Рыжий кинулся сразу же, а потом едва не заперся в выданной ему комнате, напуганный толкотней внизу, всеобщим братанием, вспыхнувшей радостью, хохотом и гоготом, присвистом, визгом и воем в псарне, откуда адские гончие почуяли вернувшихся, и отзвуком прокатившимся взрыком конюшен. И обидно было, что ему там не нашлось места; Рыжий сам удивился этому детскому чувству. Может, потому он вскоре поплелся к Варсейну — единственному существу, которое он мог назвать другом.

Пропала Ринка, сгинув в мире наемников, бесконечно далеком от Рыжего; Саша, бросив вещи, сразу же отправился знакомиться с прихорашивающейся Столицей в компании той милой девочки, Белки, хотя казался бледным и больным. По соседству жил Вирен, и по его комнатушке было видно, что обитает он тут многие годы: захламленным и уютным показалось Рыжему его жилье, куда он с позволения Вирена, данного с легкой руки, совсем без раздумий, любопытно сунул нос.

То, что встретило Рыжего, Вирен, посмеиваясь, самовольно называл «творческим беспорядком»; его мать именовала бы комнату не иначе как хламовником, а сам Рыжий с сомнением переминался на пороге добрых пять минут. Старая продавленная кровать, цветастые подушки — ручная вышивка; коврик на полу, потерявший цвет, обычная, дешевая мебель — она была бы безликой, если б не привычка Вирена писать что-то прямо на столе, выцарапывать ножом отдельные фразы. Особо поразили его книги — все сплошь людские. Они громоздились на полках, неаккуратно прибитых, на столе вздымались кучами, попадались под ноги, подпирали платяной шкаф вместо одной из утерянных отчего-то ножек.

В эти недолгие пару дней они сдружились с Виреном особо крепко; тот вдруг оказался интересным собеседником, сам скучал, шатаясь по мелким поручениям. С мучением Рыжего, которого оставляли под охраной каждый раз, этого было вовсе не сравнить: он сидел в казармах, вжавшись в угол, пока одни его охранники резались в карты, а другие шастали по внутреннему двору, охраняя. Вылазка в замок Мархосиаса оказалась единственной его прогулкой. Лишь из восторженных рассказов Вирена, вернувшегося с облавы на окраинах, Рыжий узнавал последние новости, хотя и подозревал, что участие конкретно Вирена слегка приукрашено. А сам практиковал заклинания, стараясь, разучивая новые. Знал: его отпустят после того, как он уничтожит кольцо.

А Вирен охотно делился историями о жизни в Гвардии, понемногу рассказывал о себе; кусая губы, словно выплевывая слова, поведал о своих ожогах, а после показал Рыжему несколько зарисовок: давно Вирен мечтал перекрыть уродливые розоватые отметины татуировкой, но не мог выбрать рисунок. Пользуясь вбитым в голову знанием о древних рунах и заклинаниях, сам Рыжий попытался переплести магию. На защиту и удачу — простенький став, который он от души украсил завихрениями, напоминающими ползучие лозы. Кажется, Вирену он понравился.

На вопросы Вирен всегда отвечал, и это качество Рыжий в нем ценил: остальные гвардейцы, занятые расследованием и поисками врага, отмахивались. Правда, не всегда выходило легко.

— То есть, — упрямо пытаясь разобраться, уточнил как-то Рыжий, — по документам Кара тебе тоже… приемная мать?

— Ага. Женщина-отец. Она не любит феминитивы.

— Что не любит?..

Иногда Рыжий терял веру в то, что может говорить с гвардейцами и не сходить с ума. Но, находясь рядом с Виреном, единственным, кого он из этой ватаги знал, он мог запросто изучать Роту; впрочем, больше всего в Вирене было от капитана Войцека: насмешка, взгляд, и лучащийся теплом, и подначивающий, вызывающий, с ехидцей, подхваченные мелкие привычки. Однако это не было слепое подражание кумиру, жадность, воровство — нет, Вирен впитал это, сам того не замечая. Может быть, в самом Рыжем кто-то из старых знакомых семьи смог бы углядеть отца…

— Обычно в документы записывают максимум двоих, тут ты прав, — наконец серьезно сказал Вирен. — Но кто бы, скажи мне, посмел помешать Сатане? К тому же, — значительно добавил он, — Гвардия была создана, чтобы ломать правила.

Это был вечер, когда в замок приволокли бумаги и книги Мархосиаса, а они с Виреном сидели на крепостной стене и рассматривали фигурки, бегающие внизу. Солнце жарило спину, а Рыжему совсем не хотелось говорить, он наблюдал, и Вирен великодушно болтал за двоих. Столько он узнал о Роте, что казалось, жил с ними с ранних лет, как Вирен, а в другие времена Рыжий резко вспоминал, что все это — обломки, присказки, забавные истории, а настоящих их он никогда не увидит. Но он благосклонно слушал про причуды близнецов Зарита и Гила, которых разделять было невозможно, а один всегда чувствовал боль другого; про сурового на вид, но исключительно романтичного Волка, который какой год мыкался и не мог принести Айе свадебный кинжал — Рота уж готова была сделать это сама; про знойную красавицу Дэву, которая отшивала Вирена упрямо и стойко, пока он не стал ее уважать; про терпеливость Айи, лучащейся материнской лаской, но и готовой сразиться за своих детенышей, как дикая волчица; про болезненного мага Кость, которого все по-семейному прикрывали…

К тому, что у Роты два равных вожака, было труднее всего привыкнуть. Очень долго Рыжий знал, что за власть насмерть дерутся в пустынных бандах, что каждый хочет подмять, возвыситься, придавив другим горло. Демоны, которых он знал, были жадны. А здесь жило что-то особое, двоеликое, что Рыжий не мог объяснить. Но понял сразу, что во главе отряда стоит и взбалмошный капитан Войцек, клыкасто скалящийся, громкий, такой истинно гвардейский, и с виду ломкий капитан Ян с его пытливыми прожигающими взглядами.

«Маг, тоже мне! Душа-то у нас одна на двоих, ты по чему считаешь, по головам?» — с каким-то маньяческим увлечением переспросил Влад, когда Рыжий несмело упомянул это вчера поздним вечером; Влад, видно, часто спорил на эту тему, потому представил будущий разговор и мысленно одержал в нем несколько блистательных побед. И Рыжий позорно бежал с поля боя. «Я думал, в сказках…» — бормотнул он, прежде чем прицепиться к Ринке с бесполезным разговором, срочно спасаясь. Смеясь, Влад махнул ему вслед.

— Они — моя семья, — заявил Вирен открыто и даже радостно; глаза его сверкали, смеялись. — Гвардия меня воспитала, и я всегда буду помнить их добро.

После этих слов Рыжему особо совестно стало, и он в который раз подумал, что нужно будет непременно навестить Мерил, что томилась во Дворце. С сестрой он не виделся долгие годы, и впервые им довелось бывать так близко, а он раскачивался и сомневался.

— Я боюсь, что она меня не признает, — сказал Рыжий по секрету. — Что нам не о чем будет говорить. А еще я страшно виноват перед Мерил, что сбежал из дома, точно преступник, никому не сказал… Она никогда не укоряла меня в письмах, но если…