Страница 14 из 19
— Брукса, однозначно, — протягивает бес.
— Согласен. Она хорошо держится: другая кинулась бы прямо здесь, не уводя. Однако хороший у нее аппетит: третий за неделю!
Лениво посматривая, бес оглаживает взглядом ее, слишком красивую, словно бы нарисованную, высеченную безумным скульптором, а после шагнувшую с постамента легко и невесомо. Тонкое изящное лицо, бархат черного узкого платья, полные алые губы… За ними — шилья тонких клыков, вот-вот готовых впиться, растерзать.
— Идем или еще по рюмочке? — весело повторяет он, удивительно беззаботный. — Не успеет она его сожрать — вампирши любят растягивать удовольствие. Прелюдия — самое важное… Зато возьмем ее на тепленьком — возможно, буквально. «Кровавую Мэри», пожалуйста! — вскрикивает бес, взмахивая рукой бармену.
С громким клекотом брукса подается вперед, и толпа волнуется, брызжет в стороны, крича. Мальчишка взвизгивает, путаясь в ногах и падая, нелепо суча руками. Красавица оборачивается ночным кошмаром — неоновые полосы кроваво расцвечивают хищное, звериное лицо.
— Стоять! — Тень срывается с высокого барного стула. — Инквизиция, вы арестованы!
Залпом опрокидывая в себя поставленный барменом шот, бес бешено улыбается, а потом торопливо кидается вслед за напарником, выдирает пистолет на ходу. Его спасение — таково. Тоже воет, зовет, гремит пульсом в ушах.
В «Красной луне» ни один вечер не проходит тихо.
========== 26. У каждой женщины должна быть змея ==========
Бывать в гостях у Ярославы Игоревны любят все. Старушка живет одна — другая бы завела для приличия ведьмински черного кота, но у нее в квартире пусто и тихо, как в музее. Диковин, расставленных по полкам, хватит на целую выставку, и дети приходят к ней, чтобы поглазеть на причудливые вещицы, мерцающие за чистыми стеклами старинных сервантов, и чтобы послушать странные сказки, похожие на быль — старую, полузабытую. Рассказывать Ярослава Игоревна умеет, загадочно прижмуриваясь, величественно кивая головой.
О ней будто бы никто ничего не знает — она однажды появилась, но словно всегда была здесь, знает их наизусть. Сухонькая старушка со следами огненной рыжины в волосах. Поможет, за чем не обратись: и соль, и сахар одолжит, и рецепт, и советом угостит — расплывчатым, но мудрым. Взрослые побаиваются ее за проницательность, за опасный огонек, иногда проскакивающий в ярких, не старушечьих глазах. А дети обожают ее и всегда заскакивают навестить.
Холодным осенним вечером Витя и Маша Владимировы сидят в ее большой гостиной, уплетая шарлотку и слушая неторопливый рассказ Ярославы Игоревны про детей, заблудившихся в лесу и выведенных лесарками — лесными духами. Свет приглушен, тонет в углах, в мягком восточном ковре, расстеленном на полу.
— А мы на даче домового видели! — восклицает Маша гордо. — Такой ежик, только взгляд у него человечий…
— О, вот как… Домовые, надо же? — удивляется Ярослава Игоревна, расслабленно улыбаясь, откидываясь на спинку скрипучего кресла-качалки. Верит — верит им больше занятых родителей, потому что сама — часть того древнего мира, осколок его, обломок… — Когда-то были времена, когда в каждом доме, в любой избушке жил свой дух-хранитель, маленький помощник. Таким платили молоком и хлебом, оставленным на ночь, а они верно оберегали семью от бед и нашептывали удачу, пока те спали.
Восхищенно молча, они слушают, а сами переглядываются и подмигивают, но и жевать шарлотку не забывают. Пахнет яблоками — как будто бы свежими, наливными и спелыми, как в детской сказке… Покатишь по блюдечку — все расскажет, поведает.
— Одна моя славная знакомая, Катарина, готовит шарлотку с клюквой и крыжовником, — делится Ярослава Игоревна, сплетая длинные тонкие пальцы. — Эх, у нее получаются отличные пироги. А вот я вечно кладу слишком много сахара.
— Сладко — это только лучше! — бубнит Витя с набитым ртом и солнечно улыбается. — У вас очень вкусный пирог, бабушка, правда!
Маша осматривается, косит на сервант. Там, за дверцей, старый змеиный скелет — не пожелтевший, молочный кипень. Он изгибается там, точно живой, прячется от всего белого света, неизмеримо хрупкий. Притягивает взгляд, завораживает, увлекает, и Маша не может оторваться. Гнутая линия позвонков, тонкие призрачные ребра, хищный черепок. Одна из загадок, ответ на которую никогда не изведать.
— У каждой женщины должна быть змея, — девчоночьи подмигивая, соглашается Ярослава Игоревна, берет со столика расписную чашечку с крепко заваренным черным чаем. Глаза теплые; сладки, как и весь этот неспешный вечер.
— Слышал? — шипит Маша, дергая брата за руку. — Значит, и у меня такая будет!
— Да зачем тебе, ты и так…
Наблюдая за мирной возней детей, Ярослава улыбается вечной всеведущей улыбкой. Змей в шкафу молчит, смотрит узкими прорезями глазниц, в которых плещется мрак.
========== 27. Мятный чай и немного магии ==========
В кофейню Христофера приходят только те, кто действительно хочет. Если помыслить о помощи, о тихом теплом угле, в котором можно спрятаться от слякотного, осенне-немощного Петербурга, сразу же распахнется прозрачная дверь с неразборчивым названием, которое никто не может запомнить, зазвенит над головой колокольчик…
Но миледи Ишим, первая леди Ада, приходит сюда спокойно и свободно и сама несет тепло, таит его в доброй, совсем не величественной улыбке, в голубых морских глазах, хотя правит она красной выжженной пустыней. Невозможно не узнать ее, хрупкую девочку-демоничку, которую по телевизору показывают в окружении гвардейцев в черно-серебряных мундирах — самых преданных псов Сатаны. Снова и снова Ишим приносит пригоршни света просто так, разбрызгивает — и даже Христофер ненадолго отступает, мирно глядя, как она одаривает его потерянные души, прибредшие за кофе и добрым советом.
Приходя, Ишим раскутывает теплый, своими руками связанный шарф, чтобы показать кончик покрасневшего носа, скидывает тяжелую кожанку с чужого плеча — она надежным старым щитом висит на спинке стула. Выбирает Ишим скромный столик с краю, машет рукой Христоферу и долговязому мальчишке с подносом.
— Мятный чай, — предлагает Христофер, осторожно ставя перед ней хрупкую чашечку, будто бы тронутую изморозью чудесных узоров. — На улице холодно, погрейтесь.
Он едва оторвался от готовки, в фартуке, прядка выбилась из обычно аккуратного пучка. Но вид у Христофера сегодня особо счастливый, домашний: должно быть, закончил новую картину.
— Спасибо, — жмурится она, как теплая кошка. Отпивает глоточек, смакует. — Очень вкусно, Иса, — ласково говорит Ишим, взмахивая мягкой кисточкой демонического хвоста. — Разве у вас обычно предлагают не кофе?
— Я знаю, что вы очень любите чай, — подмигивает Христофер. — Из моих личных запасов. Приводите как-нибудь и Сатану, мы бы славно поболтали… Кажется, у меня оставался самый черный кофе, налью без сахара.
— О, нет, это безнадежно, — отмахивается Ишим, кокетливо хихикая и дергая хвостом. — Пьет самый дешевый растворимый кофе. Такой, знаете, который продают на кассе в супермаркетах и пишут «три в одном». Радуется как ребенок.
— Воистину — дела диавольские, — притворно ужасается Христофер, отправляясь варить ристретто и будто бы ворча, но хитро улыбаясь.
И вот Ишим, первая леди Ада, сидит, мечтательно поглядывая в окно; строит умильную рожицу идущей там демонице с маленьким демоненком, у которого едва прорезались крохотные рожки, взмахивает кому-то — будто бы знакомому. Иногда кажется, куда она не пойдет, везде у Ишим найдется друг.
Она пьет чай маленькими глоточками, постепенно разбирая вкус. Мальчишка, удивительно похожий чертами на Христофера, только чернявый и длинноволосый, с льдистыми глазами, приносит ей печенья с мятой и лимоном.
— Сэм, ты прелесть! — восклицает она. — Давненько не бывал у нас в Аду, — вспоминает Ишим, чуточку хмурясь, заботливо придерживая его. — Только здесь и видимся, так жаль. В Столице недавно был чудный прием у леди Ориш, а ты не видел. Маги устроили такое представление с цветами…