Страница 13 из 19
Она похожа на внука — те же хищные черты, серый, волчий проблеск глаз и опасная ухмылка, но Яну давно спокойнее всего с ними. С адскими псами и звероватыми Войцеками.
— Мабон? — переспрашивает Ян, лениво постукивая пальцем по шершавой древесной коре за спиной, желая проверить истинность всего, что он чувствует. Листва шумит, в небе перемигиваются звезды. — Это какой-то кельтский праздник? Нет, осенний — Самайн…
— Такой взрослый инквизитор, а не знает таких простых вещей! — стариковски ворчит Катарина, и Ян запоздало вспоминает, что ей около трех сотен лет, но тут же опасливо прячет мыслишку под прочей шелухой. — Это равноденствие! — веселясь, кричит Катарина, вскидывая свою поделку к небу. Ян уже может приметить, что это нечто вроде магического посоха. — Время славить землю за урожай, радоваться и пить… Теперь уж его забыли, но когда-то я отплясывала у костров, чтобы снова был сытный год.
Работа Катарины, мерные движения ее рук, переплет песни — все это успокаивает его, и Ян осторожно прислоняется лбом к ее теплому, настоящему плечу. Не ему бояться мертвых. От Катарины пахнет лесными травами и сухим деревом, что пылает лучше всего.
— Почему бы не явиться Владу? Вас связывает кровь — должно быть, легче дотянуться, — предлагает Ян, отходя к окну. — Он будет рад вас видеть.
— Он не одинок — я рада за него, — улыбается она безмятежно, поднимая лицо кверху, позволяя лунному свету потопить ее. — Мертвым лучше оставаться подальше — наше время прошло.
— Вы боитесь?
— Возможно, — фыркает Катарина. Нож впивается в дерево. — Все время забываю, какой ты хороший инквизитор, Янек, таким милым мальчиком ты выглядишь.
— Все на это ведутся.
Пряча довольную улыбку, он продолжает наблюдать. Песня, мычанием рождавшаяся, но разносившаяся по лесу чистым звуком, затихает, обрывается, и Яну жаль терять призрачную ниточку ее мелодии.
— Меня не было рядом, когда я была нужнее всего — зачем приходить, опоздав, — горько говорит Катарина. — Всегда я жила для себя. И Смерть я обманула тоже — для себя.
— Смерти неугодно вас ловить. Может, не так уж плохо кому-то дать немного свободы от вечных правил и отправить в прогулку по мирам.
— Спасибо, Янек. Расскажи мне что-нибудь про моего непутевого внука, — просит она. — И нет ли у тебя сигарет? Пока бродила по изнанке, больше всего мечтала о вкусе табака…
Небрежно Катарина откладывает почти готовый, оточенный посох, похожий на трость, и Ян покорно ложится на колени этой удивительной женщины, чувствуя, как она зарывается тонкими пальцами в отросшие разлохматившиеся волосы — приятно, тепло.
— Спойте еще. Пожалуйста.
— Какой ты вежливый, — довольно хихикает она. — Влад всегда засыпал под эту песню.
Катарина поет, улыбаясь. А по черно-синему поддельному небу пролетают, падая, искорки-звезды.
========== 24. День превратился в ночь ==========
В Петербурге к бедствиям относятся отчасти философски. Город, который и так пытаются залить, потопить, отправить на дно, подобно полузабытой Атлантиде, переживет и грозу в новогодние праздники, и снегопад посреди летнего дня. Малейшая ошибка в магических расчетах — и на город обрушатся громы и молнии. На улочке, где живет незадачливый колдун или алхимик, вечно не рассасывается тучевой тяжелый заслон. Если не идет дождь из рыб — уже славно, а коли все же пошел, то радуйся, что он не из камней.
В тот день погода устанавливается славная, по-сентябрьски теплая, хотя перевалил за половину октябрь, дополз, дотащился тяжелой осклизлой тущей — и вдруг расцвел сказочной золотой осенью… Солнечный свет гладит по щекам, и Белка радуется, веселится. Она вытаскивает Сашу на прогулку, а на работе в кои-то веки нет завала, можно дышать полной грудью. Улыбка Белки внушает ему уверенность в завтрашнем дне. С одной половины темно, глухо, но отблески ее света заливают все…
В центре города много народа, как и всегда. На Невском людно. Им не привыкать проталкиваться через туристов, ослепительно вспыхивающих вспышками, пораженно глядящих на стройные дворцы, на тенистые скверы и ровные памятники с прямыми осанками. Должно быть, Саша пропащий человек и глупый инквизитор, если самым потрясающим в этом городе, смешивающим все, что возможно и нет, ему кажется обычная демоница с огненной косой и рыжим пушистым хвостом.
— Смотри, погода снова портится, — расстраивается Белка. К груди она прижимает горячий стаканчик кофе, запрокидывает голову, и ее улыбка немного меркнет. — Кажется, темнеет.
Чернота, которой наливается, пухнет небо, Саше совсем не нравится. Он шарит по карманам в поиске какого-нибудь амулета-измерителя, но все они остались на работе. Чутье и так подсказывает, что творится неладное. Странная дымка скапливается вокруг солнечного диска, окутывает его, цепко схватывает. Инстинктивно дернувшись к Белке, Саша приобнимает ее за плечи, разрываясь между желанием бросится прочь с ней, спастись, затеряться в переполошенном городе, и выскочить прямо на тьму: это долг инквизитора гонит его вперед.
Народ воздевает головы, кто-то поднимает телефоны и снимает — такова реальность их века, соединившего бабкино колдовство и хитрые технологии, с которыми не расстаются ни демон, ни человек. Если солнце станет падать им на головы, они продолжат записывать видео.
— Что происходит? — пугается Белка, притискиваясь к нему, пряча нос за отворотом куртки. На них напирают со всех сторон, прижимают, и она испуганно вздрагивает. — Саш, что это? На нас напали?
Останавливаются машины на дороге, на ближайшем мосту кто-то с лязгом железным сталкивается. Визги полицейских сирен Саша слышит отдаленно, затаивает дыхание. Куда внимательнее он смотрит на реку, бушующую, бьющуюся о каменную набережную. Сейчас вода кажется сжиженным мраком — отражает небо.
Без всеведения страшнее всего, потому что Саша помнит то ощущение могущества, когда он читал нити мира, когда предрекал, никогда не ошибаясь — слепой оракул зрит точнее всего. Сейчас он ни капли не отличается от вопящих петербуржцев и гостей города.
— Затмение, — говорит Саша, из неподатливой памяти вытаскивая слова. Вспоминается туманно урок. — Нас учили… Когда происходит стихийное бедствие, завязанное на магии, открываются врата из другого мира.
Порыв ветра едва не сбивает их с ног — они стоят, накрепко сцепившись, забыв обо всех остальных — о тысячах миров. Единственное, что имеет значение: не потерять равновесие и удержать Белку.
Солнце заслоняет плотная черная пелена, закрывает, льнет к свету и жадно пожирает его. Где-то слышится треск, звон. Громкий крик — вороний. Шорох крыльев оглушает, и Саша теряется в ощущениях. День обращается ночью, темнота наваливается с обеих сторон, сходится, захлестывает его.
Когда он открывает глаза, слепой и зрячий, небо расчищается, расслаивается чернота. Толпа выдыхает — все живы. Резко пахнет озоном и почему-то — сладким, яблочным.
— Любит же этот кто-то, — фыркает Белка, несмело отнимаясь от Саши, подрагивая хвостом, — являться из другого мира с таким пафосом. Нужно ввести какие-нибудь правила движения, в конце концов!
Саша согласно мычит.
========== 25. Красная луна ==========
В клубе «Красная луна» никогда не стихает музыка. Каждую ночь здесь сияет неоновыми алыми огнями широкий танцпол, на котором дико перемешиваются люди и нелюди, неразличимо мистические, потусторонние… Музыка бьет по ушам, уничтожая, втаптывая их в пол. Зачаровывает ритмичными ударами, уводит, отключает голову. Каждому нужно спасение, омут, куда можно бултыхнуться с головой…
Возле бара почти свободно, и это несказанная удача. Тесный жар — на танцполе, тут же можно спокойно дышать. Томная ведьма обводит пальцем край бокала, пришептывает.
— Макабр, — вздыхает кто-то, наблюдая за танцующими; судя по острым контурам рожек — бес. — Данс-макабр — уж точно. Как думаешь, инквизиторство?
Ему приходится немного повысить голос, чтобы перекричать грохот.
— Думаю, мы должны глядеть в оба, чтобы заметить… Та девушка справа! — вдруг прерываясь, говорит другой, незаметным кивком указывая на роковую красотку, манящую тонким пальцем глупо улыбающегося мальчишку, одержимо тянущего к ней руку.