Страница 41 из 69
— Поднимайся, — шептала Ринка, льня к его боку, чтобы он мог опереться. — Нужно уходить. Ты видел, куда нам? Где то, на востоке?
— А… — рассеянно пробормотал Рыжий. — Да… Нам туда. Туда, чуть правее. Нам на час в сторону.
К счастью, Вирен и Амонея отделались неглубокими царапинами, но они выглядели плохо, грязно. На когтях существ было слишком много песка, не получилось бы отмахнуться и положиться на демонскую регенерацию. На их лечение они и потратили последние глотки воды, чтобы обтереть раны, и едва теплящиеся амулеты.
Они быстро собирали брошенные на привале вещи. Хватали цепко, запихивали в сумки и взваливали на плечи. Рыжий застал Амонею за тем, как она считает патроны, и с тревогой вспомнил, что их оружие не вечно, в отличие от магии. Да и та истощалась: Рыжий не в состоянии был бы и прикурить от заклинания.
— Я так и думал, — твердил Вирен. — Стоит отойти от территории гарпий, что-нибудь на нас вылезет. При них они боятся показываться. Может, их еще не сожрали, лишь потому что они прячутся. Здесь все стараются выжить. Одни в небе, другие под землей…
— Вирен, слушай, я думал… Кто убил дракона? — прошептал Рыжий. — Того дракона, которого мы видели? Он ведь не мог умереть от старости?
— Он мог умереть от голода. Что ему тут было есть? Я уверен, дракон, с которым мы сталкивались, жив благодаря одной магии Всадника. А это было животное! Самое обычное.
— Сколько еще здесь таких… животных? — сквозь зубы выдавил Рыжий. — Они нападут на нас снизу или сверху. Нас всего четверо. Крупица! Посмотри, как огромен этот мир. А мы в нем так одиноки и мелки.
— Знаешь, сколько душ у меня за спиной?
— У демонов нет душ…
— Это все бредни! — сорвался Вирен. — Ангельская пропаганда, в которой они убедили не только своих солдат, но и нас самих! Разве ты веришь в это? Смогли бы мы любить так искренне, дружить так верно, стоять насмерть за то, что нам дорого? Смогли бы бороться за свою свободу? Если у нас и не было душ, мы создали их. Своими руками. А теперь посмотри на меня и скажи, что у меня одна душа.
Как это часто было с Виреном, Рыжий совсем не знал, что ответить. Но он больше всего на свете желал, чтобы друг был прав. Хотя его слова зачастую представлялись наивными и излишне самонадеянными, Вирену хотелось верить. Он говорил это от чистого сердца, а не потому что выучился твердить чьи-то лозунги, и его глаза горели живо и яростно — и это было самое яркое в Тартаре.
— Чего ты на меня так смотришь? — насторожился Вирен.
— Думаю, что не один я, но и этот гребаный мир тебя не заслуживает.
— Шел бы ты Ринке такие комплименты говорил, глядишь, и разобрались бы побыстрее…
— Да это другое!
— Понимаю, не дурак, — рассмеялся Вирен, пожалуй, слишком сильно хлопая его по плечу. Рыжего еще слегка шатало.
***
Тартар, пустыня, вечер
(Рыжий)
Мы так и не успели дойти до востока. Вирен сказал это потому что он привык считать на гвардию. Мы медленнее маршируем, он пытался научить но я к такому вообще не готов. То есть сегодня не готов после тех кротов. Вирен называет это кротами. Никогда не встречал похожего в Аду, пусть будет так.
Начинают проглядыватся звезды. Вирен шутит что по ним можно ореинтироваться (пусть там поправляет раз такой умный). Никто из нас не останавливается, что бы у него хватило времени нарисовать звезды. Да и глупость это.
Ночь холодная. Мы идем, спать на земле не хочется. Еще и звери чаще всего просыпаются ночью (это уже Ринка говорит). Так что остается шагать. Снова и снова. Ноги у меня страшно болят но я молчу. Мы не уверенны не сбились ли с пути, мне запретили колдовать. Все почему то думают это я привлек кротов. В темноте страшнее. Когда видишь горизонт хотя бы понятно куда идти.
***
— Вот, смотри, у тебя тут две основы, — терпеливо втолковывал Вирен, чуть улыбаясь. Он держал в руке небольшой осветительный амулет, разливавший тусклое рассеянное сияние, и водил пальцем по кривым строчкам. — Это типа… Должны быть предмет и действие. Когда их несколько разных, между ними надо втыкать запятые. Ясно?
— Ты ж не предмет, а я тут про тебя, — с сомнением заметил Рыжий. У него голова кипела. Он ожесточенно потер основания рогов и тоскливо похлопал по карманам. Сигареты кончились.
— Ты знаешь слово субъект?
— Нет, — честно признался он. — А что это? Ты на меня ругаешься?
— Вот и молчи. Это не буквально предмет, который можно взять… вот как амулет. Это предмет речи. Подлежащее. Так понятно?
— Да, — ответственно соврал Рыжий, чтобы его не расстраивать.
Ночь окружала их со всех сторон, и ему иногда чудилось, что они не идут, топча рассыпчатый песок, а плывут на дне глубокого-глубокого океана. Вирен рассказывал ему про океаны, лежа под боком позапрошлой ночью. Он говорил про все, что есть в человеческом мире, с особым, непонятным Рыжему восхищением. В Аду не найти ни морей, ни океанов; было, конечно, огромное озеро Коцит на Девятом, которое с натяжкой можно было назвать пресным морем («Соленая вода, пиздец», — мрачно прокомментировал Рыжий), но Вирен твердил, что это совсем не то.
Из его рассказов Рыжий понял, что в океане водится, может быть, еще больше пугающих тварей, чем в Тартаре, а упавший в него обречен на страшную гибель. И сказал, что его как-то не тянет в человеческий мир. В другое время он бы еще поворочался, не способный уснуть от новых впечатлений, но от усталости Рыжего сморило. Он успел подумать, что Тартар — это океан. Огромное море страданий и старых воспоминаний, превративших этот мир в безжалостную пустыню, а его обитателей — в отвратительных чудовищ.
Эту ночь решено было провести на ногах: они были далеко от гарпий, а значит, могли стать чьей угодно добычей. Вечером Амонея и Вирен заметили побоку движение и забили — иначе не сказать — нечто, смахивающее на ящерицу. Оно целиком состояло из хитиновых пластинок и размахивало длинным хвостом, похожим на хлыст, — его Вирен отсек первым, а потом на существо накинулась Амонея и оглушила прикладом по голове. Есть его все отказались, хотя запасы солонины подходили к концу. Рыжий видеть ее не мог. А воды не оставалось, и горло драло невидимыми когтями. С наступлением ночи он стал страшно подозрительным: ему постоянно слышался шорох песка позади, но, когда Рыжий оглядывался, ничего не мог рассмотреть. Зато над их головами однажды пронеслось нечто крылатое — не гарпии, эти крылья кожисто хлопали, а не шелестели перьями.
От усталости Рыжий еле волочил ноги. Вирен гнал их гвардейским маршем: пятнадцать минут почти бегом, десять — торопливым шагом. Рыжий поначалу надеялся, что Ринка его образумит, но она поддержала сумасбродную идею. Где-то в глубине души Вирен был тем еще мучителем. Однако им пришлось устраивать привалы чаще, чтобы отдышаться, так что Вирен согласился подсократить время, в которое Рыжему приходилось выбиваться из сил.
Во время одной из остановок он уловил вдалеке какой-то рев… Спутать нельзя было ни с чем: проснулся дракон. Зализав раны, снова готов был охотиться. Оглянувшись по сторонам, Рыжий понял, что никто, кроме него, не слышит драконьего вопля — значит, все дело было в связи, в уродливой метке на руке. Он прерывисто вздохнул… Ринка, стоявшая рядом, нашарила его руку и крепко сжала. Ненадолго он обрел равновесие.
Вспышка. Одна, другая. В душе Рыжего вскипела нечеловеческая, всеобъемлющая обида. Он знал, что это чувства не его, а громадного дракона, но на мгновение поверил, что у него тоже есть громко хлопающие крылья, способные поднять ураган, и ятаганы когтей, которыми он будет рвать на части врагов… Раньше голод влек дракона, теперь ярче всего горела обида. Не та, на оставившего хозяина, тягучая и застарелая, почти смиренная, а новая, полыхнувшая алым рубцом через все сознание.
Напоминая себе, кто он такой, Рыжий злорадно отметил, что они ранили дракона. Кажется, лишили его одного глаза, — а полуслепой ящер был менее сильным противником. К тому же, теперь он не мог гипнотизировать огненным взглядом — то, что заставило Рыжего сбиться на середине плетения, а Амонею вычерпало до глубины души…