Страница 17 из 43
Колдовство омывало его, как гладкие волны Смородины. Приказывая нечисти, Кощей всегда испытывал какое-то странное пекущее чувство в груди.
— Береги ее, — твердо повелел Кощей, схватив Вольгу за руку так, что глаза того расширились от боли. Однако побратим смолчал, поперхнулся сердитым воем.
Кощея всего пробрало стыдом: он мог повелевать нечистью, с которой их ничего не связывало — ничего больше, чем у обычного князя и крестьян на его земле, — мог рявкать на слуг, но с Вольгой он не имел права так обращаться. С Вольгой, готовым грызться ради него с любым врагом… «Прости», — с трудом выдавил Кощей, совсем неслышно. Вольга не умел на него обижаться; он был как кухонный пес, которого окатывали кипятком, а он назавтра снова льнул к ногам и вилял хвостом. Но если бы Кощей не попросил у него прощения, клял бы себя последними словами.
— Нет, — неожиданно произнес Вольга.
Слова прозвучали громом. Обвалом в горах. Кощей вздрогнул. Вскинул на него взгляд, неловко опущенный. Лицо Вольги было наполовину сокрыто в темноте, и у Кощея закружилась голова. Нечто переломилось — в нем, Вольге или во всем свете. Сила Чернобога отчего-то не смогла направить…
— На меня твоя ворожба не действует, — чуть насмешливо сказал Вольга. Без злости или сердитости. Но Кощей по тону понял, что решения своего он не поменяет.
— Но как же… Ты же…
— Я хотел тебе помогать. По своему желанию. Сейчас — нет, не думаю, что это разумно, — растолковывал Вольга, как глупому дитя. — Если Марья пронесет с собой мыша — каково это будет? Черное колдовство! Кто-то заметит. Мы слишком рискуем.
— Сила никогда на тебя не действовала? — перебил Кощей, все еще не способный собраться. — Но почему?..
— Я пошел с тобой, потому что тебе нужен был друг, — просто объяснил Вольга. — Или я чувствовал себя обязанным за коня… Совесть заела. Я видел бежавшего измученного пленника, и я понимал, что далеко ты не уковыляешь. Следом наверняка послали погоню. Мне стало жаль тебя…
Коротко, лающе рассмеявшись, Кощей помотал головой и прислонился к стене, наваливаясь на нее. И неотрывно смотрел на побратима, однако не замечал в нем ничего нового. Вольга умел удивлять, но он по-прежнему не сомневался в его верности.
— Я все еще твой брат, но губить себя и Марью я не стану, — добавил Вольга, глянув на него с сочувствием. — Тебе страшно, — прямо сказал. — Перестань пытаться это скрыть.
— Бояться за свою жизнь я не умею, еще ордынский плен меня от этого отучил, — говорил Кощей торопливо, словно был пьян. — Но то, что мы задумали… Я буду в цепях; если княжич решит навредить Марье, я нисколько ей не помогу. Поэтому мне нужно, чтобы ты был рядом!
— Твоя жена — вовсе не хрупкая княжна. Я видел, как она сражается, — Вольга настойчиво пытался воззвать к его рассудку. — Никто не сможет ее ранить.
— Это иное. Ты не понимаешь…
Вольга уязвленно кивнул. Он никогда не был женат, да и не хотел. Любил свободу. И отчасти Кощей ему сочувствовал — хотя до встречи с Марьей и не подозревал, сколького был лишен в своем одиночестве.
— Постарайся не погибнуть, Ванька, — устало попросил Вольга, по-песьи мотая головой. — Сколько мы с тобой исходили, а никогда я не думал, что оно закончится вот так. Верил, что прорвемся, сбежим. Нынче мы тут, а назавтра — уже хоть в Индии, в шелках и золоте; я пути-дороги знаю. Весь мир повидать можно, от края до края, до соленой воды…
Отчасти Кощей тоже тосковал по их путешествиям, по тысяче дорог, по сотням неприятностей, сваливающихся им на головы. Он был молод, едва распробовал силу Чернобога, не знал, что она превращает его в чудовище… Теперь казалось: Вольга его успокаивал, отвлекал, подсовывал развлечения, но Кощей все равно ухнул в омут мести. Провалился, как в болото, внезапно и глубоко.
— От такого не бегут, — хрипло выдавил Кощей. — Заигрались мы. Мне нужна была сила… что эта — народная, — что ворожба, они обе меня подчинили. Остался только царь Бессмертный. Так я значу хоть что-то. Больше, чем просто Иван. И никогда не смогу отказаться. Но не одна месть меня заботит, а как бы не сделать так, чтобы Лихолесье сгорело от их факелов. Хотя и расплата тоже, конечно…
— Ответственность, — проворчал Вольга, словно выругался. — Меня тоже как княжеского сынка растили, хотя мать всегда знала, что я змеиное отродье. Однажды я сбежал от этого… Мне чисто поле милее. И дорога, и девки, и хмель…
— Вольга, — медленно спросил Кощей, — а сколько тебе лет?
Он усмехнулся. И промолчал. Последнего змея убили давным-давно — это Кощей откуда-то знал, но никогда не спрашивал… Вольга казался старше в неверном свете первых звезд. Он знал жизнь куда лучше, всегда находил выход. Умел рубиться бешено, как берсеркеры из варягов, но и мог подсластить речь, очаровать, обмануть. Вольга был опасен. Таких людей следует остерегаться; все в Кощее выло об этом. И все-таки — Вольга был его братом.
— Времена меняются, Иван. Когда-то я думал, что останусь в стороне от этого. Смогу сыграть с судьбой, не быть… ответственным за чьи-то жизни. Я сторонился войны. В жизни есть куда больше удовольствий, чем слепая грызня. Я превращусь в зверя или в птицу, даже в невесомого мотылька, пересеку моря… Вот что я называю жизнью.
Что-то мечтательное, сладкое было в его речах. Впервые за долгое время Кощей задумался, как много он потерял, решив идти войной на Китеж, увлек за собой всех, кто ему дорог.
— Ты мог бы уйти, — борясь с собой, предложил Кощей. — Если всем погибать.
— Нет, не оставлю. Но я хочу свободы, как и всякое живое существо, вот и не могу успокоиться… И понимаю твою Марью — как человек! Отбери у меня волю — что ж от меня останется?
— А я, получается, сам себя заковал, — горько усмехнулся Кощей, почесывая зудящее запястье — выбеленную кожу шрамов.
— Дурак потому что, — весомо произнес Вольга, будто бы это все объясняло.
========== 6. Обман ==========
Волнение Марьи не улеглось с наступлением рассвета, хотя Любава, желавшая ее успокоить, упрямо напоминала, что «утро вечера мудренее». Она поспала совсем немного, но ради Кощея притворилась, что погрузилась в грезы. Когда он испарился, чтобы поговорить с Вольгой, Марья стала ходить из угла в угол и не могла уняться, пока голова не начала кружиться. Обычно ей помогали смирить душу изматывающие битвы, но сейчас ее враг был слишком далеко…
Утром она нетерпеливо вскочила с постели, но отмахнулась от привычной помощи Любавы. Марью одели в простое, ничуть не вычурное платье, которое подошло бы обычной посадской девушке, а волосы оставили взлохмаченными и спутанными. Подаренный мужем гребень, который в предрассветной мгле показался еще красивее и загадочнее, Марья спрятала в вырез платья. Все должно было выглядеть так, будто она второпях вылетела из узилища и с трудом оторвалась от погони…
Кощей неслышно возник в дверях и поманил к себе Любаву. Та, как и обычно, потупилась и рухнула на колени, смущенная его вниманием. Марью всегда удивляла покорность, с которой нечисть принимает силу Чернобога, словно им нужно было непременно кому-то подчиняться. Марья не понимала этого, это противоречило всей ее сути, однако никогда не говорила с Любавой об этом — знала, что ее не переубедить, но и не желала настраивать дворню против мужа, когда им нужно было сплотиться.
— Любава отправится с тобой как еще одна пленница, — пояснил Кощей, кивнув на ведьму. — Мы с Вольгой решили, что это разумно. Она сможет притвориться другой похищенной девчонкой, с помощью которой ты меня сковала. Это куда лучше звучит, чем княжна, в одиночку победившая великого чародея.
Она решила, что ослышалась, но это не было смутным предрассветным сном.
— Нет! — громко воскликнула Марья, в ярости оглядываясь с коленнопреклонной Любавы на спокойного, ледяного Кощея. — Ты не посмеешь! Ее убьют! Разве вы с Вольгой не говорили, что Китеж окружает такая же сильная граница, как наша? Она нечисть! Любава зря погибнет, мы можем избежать этого…
— Они ненадолго ослабят границу, чтобы провезти меня, — сказал Кощей. — Я же могу впускать людей — как, скажем, тебя когда-то. Кроме того, она не нежить, а обычная живая ведьма… Если постарается не показывать когти. Шума вокруг меня хватит, чтобы одна девчонка смогла проскользнуть. Она будет тебе ценным союзником, любовь моя…