Voluntate Dei

Яна в труху переебывает пробным дрифтом. Его разбирает по косточкам, дергает средневековой дыбой; ему кажется, то, что рядом с ним стоит, проводами примотанное, болью распятое, — не человек, а сгусток ярости, отчаяния и злобы. Его выжигает изнутри; кости плавятся, вытекает мозг из глазниц.

Идеальная совместимость, которая их убивает на мгновение. А в следующее Ян рождается заново и чувствует, что мог бы разодрать любого монстра голыми руками, — эйфория бьет в голову, оглушает.

— Наверное, страшно быть тобой, — шепчет он, когда ловит взгляд Войцека.

— Привыкай, рейнджер. Первый раз всегда больно.

Он хочет разбить ему лицо или выпить с ним. Правильность в Яне шепчет, змеей шипит бежать и спасаться, броситься прямо сейчас прочь из просторной кабины «Инквизитора»; вырвать с кровью стальной позвоночник, разворотить костюм, эти недолаты рыцаря из глупой сказки. Он остается. Ведет огромного зверя, управляет тоннами металла, и тот, другой, Влад Войцек, который выжигает мозги любому рейнджеру, растворяется в мыслях, прорастает в каждой клетке, и его уже не выжить, не выжечь ничем.

Маршал Войцек долго спорит, но ее брат творит лишь то, что хочет. Ее брат желает оказаться в ходячем гробу именно с рейнджером Зарницким.

3.

— Вы близнецы, вы должны быть идеально дрифт-совместимы, — говорит Ян, с интересом следя за Карой. — Вы рождены для этого. Вы — одно.

Она не настаивает на субординации, может вломить какому-нибудь зарвавшемуся рейнджеру своими руками, с голодной усмешкой ссадить костяшки. Они тут все сходят с ума, съезжают постепенно, потому что невозможно остаться в сознании, когда рядом колыхается угроза всему человечеству, когда ты привыкаешь к огромным монстрам, что лезут из глубин. Но Ян не может теперь по-старому глядеть на маршала; он знает ее по дрифту, помнит отчетливо и цветасто, как она в детстве гоняла дворовых мальчишек. Он знает ее наизусть. Столько же, сколько ее брат, и это как-то неправильно, тяжело.

— Идеальный дрифт, — ухмыляется Кара. — Когда слишком хорошо, тоже неправильно. Представь, что есть шкала измерений совместимости, заканчивающаяся на сотне; у нас — двести. Мы разъебываем машину. Ничего не получается.

Она Яну нравится, и он думает, дело ли в родственных привязанностях безумного Влада, для которого нет ничего святого, кроме сестры, или в его уважении к этой тонкой, хлесткой женщине, что упрямо тащит на себе весь Шаттердом.

— Я знаю, ты привык терять напарников, — вдруг говорит Кара, надвигаясь близко-близко. Глаза у нее горящие, как у монстров из глубины, и она тоже — чудовище, каких поискать. В онемении Ян думает, что у Влада взгляд такой же, невыносимый. — Моего брата не смей оставить, рейнджер, если что с ним случится, я тебя уничтожу, и участь сожранных кайдзю покажется тебе куда как завиднее. Пока ты трахаешься с ним в мозг, он твоя ответственность.

У него нет сил обижаться. Еще не утихший дрифт колется в груди, и Ян знает: Кара всего лишь хочет защитить своего непокорного брата.

4.

Ему теперь кажется — он никогда раньше не ходил в дрифт. Закрылся после первой потери, ошарашенный тем, как неожиданно оборвалась связь, оставив его в пустоте. Подсовывал напарникам-однодневкам какие-то невинные, ничего не значащие воспоминания. Поверхностные, невзрачные. Это все ненастоящее. Это не он.

Настоящее — это боль. Они с Владом мучают друг друга, распахивая души пошире. Видят, чувствуют, ощущают. Ян заново переживает тяжелые удары отца, обидные, подлые, но в этот раз он опирается на Влада, старается выровняться, не потеряться в пестрящих воспоминаниях. Войцек отвоевывает его душу кусками, он словно старается прожить это все, на своей шкуре перенести, иначе они бы оба были неполными, калечными.

Дрифт — это когда мысли общие. Ян знает, что безумеет. Нельзя так упиваться связью, задыхаясь от восторга, но ему все равно, потому что обжигающий Влад Войцек оказывается везде: в его мыслях, под его плечом, когда после очередной битвы потряхивает, в его койке, жадный и кусачий, а потом — ласковый, как кот, когда Ян по-детски вжимается губами в его колючий висок; он просто — рядом. Ян разучивается дышать один и ненадолго вспоминает, что такое жизнь. Быть с кем-то в связке.

5.

Парные клинки сверкают разрядами, электрически жужжат, взвизгивают. За спинами — перемигивающийся огнями город и испуганные люди, впереди — монстр, кара Господня, нелепая поделка из их худших кошмаров. Когда дрифт, нет своего, все — общее. Спаянная решимость двигает их навстречу костлявой.

Когда тварь втыкает им налобный рог в грудь, у обоих на пару мгновений отказывает сердце. Металл скрежещет и рвется, как тонкая ткань, вокруг сыплются искры, опадают на пол; трясет, механизм не отзывается, как ни царапайся и не бейся. Влад хохочет истерически, повисая на проводах, горланит цитаты из Апокалипсиса, встречая его с распростертыми объятиями.

Мы умрем?

Мысль пробегает между ними быстрой мышью.

Да. Спасибо.

Господи, чья она.

Наша. Общая. Дай мне руку, дай, удержи, спаси, умирать — только вместе, может, я жил, чтобы с тобой сдохнуть, да не бойся, и вовсе я не… Слова роятся, грохочут кругом, как удары, как яркие всполохи проводки над головами, невысказанные, но понятные.

Влад улыбается устало и спокойно, хватает за руку, забывая, что «егерь» отзывается на каждое движение, вздрагивает, скрипит. Последний дрифт так же больно бьет, как и первый, только сомнения в нем ни на грамм.

6.

В командном центре Шаттердома шумно и светло, мигает свет, а где-то далеко бьются за их жизни те, кого вышвырнули в бурю. Тихий бушует и извергает чудовищ, один, два, три — им имя легион. Им имя погибель рода человеческого. Час Апокалипсиса случается в ночи, когда хлещет дождь.

Связь прерывается и зажевывает слова; обгрызаются куски, выпадают — цветные витражи из древней мозаики. На фоне ревет бешеный зверь. Голос сух, мертв и отчетен; она не видит его глаз, но может представить обескровленную маску-лицо.

— Рейнджер Зарницкий — штабу, — чеканит он, и маршал Войцек стискивает руки на краю стола. — Множественные повреждения корпуса, неисправные орудия, короткое замыкание аппаратуры, нужна ручная перезагрузка. Второй пилот ранен. Второй пилот… — на мгновение он оживает и умирает снова.

— «Инквизитор», назад! — орет она, срываясь. Бьет кулаком рядом с компьютером, что маленькая девчонка-техник вздрагивает, жмется в мягкую спинку, косит глазом испуганно. — Возвращаться на базу, приказ понят?! «Инквизитор»!

— Иди нахуй, сестренка, мы эту тварь с собой утянем, — слышит она голос Влада.

В последний раз.

Непокорный мальчишка, которого она никому не хотела отдавать, спасти, удержать; она бы повела с ним, если б они могли ужиться и не разодрать «егерь» в клочки своей грохочущей силой. Она бы прикрывала спину, сама бы сгинула в волнах с ним. Ей больно от того, что это невозможно.

Маршал Войцек слышит взрыв; невидимая длань Божья навечно перерубает ее собственный дрифт, в ушах звенят лопнувшие струны. У нее нет брата, нет братьев, но есть последний «егерь» в ангаре и беззащитный город, и она хватает девчонку из кресла, потому что она попалась первой, тащит, точно похищает. Символическая жертва; чтобы «егерь» начал работать, нужно двое, а дальше Кара на чистой ярости вывезет сама. Ей плевать, с кем сражаться и умирать, даже если ее мозг задымится и полыхнет; там же старенький, древний, родной ее «Гвардеец», на котором она ходила с этой сукой Нирой, пока ее не забрал океан.

— Как звать? — спрашивает она у девчонки, до боли стискивая ей локоть.

— Ишим.

========== волшебная шкатулка ==========

Комментарий к волшебная шкатулка

пост!Alia tempora, Саша и Белка

Белка трогательно хмурилась и рассматривала музыкальную шкатулку, вертела ее в руках, кажется, пытаясь понять, как именно та работает. Все-таки Белка была не из тех, кто молча будет восхищаться и наслаждаться прелестной музыкой, ей явно хотелось залезть внутрь и подробно рассмотреть. Кажется, она начала уже тихонько отковыривать крышку.