Сорочьи перья

Но Руслав понял, что война началась, когда первые ряды пеших воинов двинулись к крепости. Боевой клич потух. Руслав в волнении наблюдал, как темные человеческие волны докатываются до стены, разбиваясь об нее.

Потом дядька рявкнул, чтобы они тоже собирались к бою. Передовой отряд немного отступил — сопротивлялся город ожесточенно, даже приставить лестницы, которые приволокли к стене, не дали, разбили ее сброшенными камнями, как рассказал один из воинов, натолкнувшийся на отряды новобранцев. Руслав в изумлении понял, что это один из тех, кто решил сбежать с поля боя без приказа… Он стиснул зубы, пообещал, что никогда таким не станет.

Рядом с ним стояли юнцы, нескладные и нелепые, с бледными лицами и трясущимися губами. И на краткий миг в голову к Руславу закралась мысль, что он сам выглядит точно так же.

Они пересекли поле бегом, и ближе к крепости в груди заломило. Высокая жесткая трава немилосердно стегала по ногам, словно и земля была на вражеской стороне. Руслав запоздало вспомнил про оберег, но не разобрал в памяти ни одной молитвы, ни старой, ни новой, да и не сумел бы вытащить безыскусную деревяшку из-под нагрудника, чтобы сжать в ладони. Он оказался под стеной, в которой темнел пролом — чуть позади стоял большой камнемет. Отряду Руслава повезло подойти, когда тот уже швырнул огромный булыжник, потому как зашибло им и своих, и чужих…

Руслав замер как вкопанный, увидев расплескавшуюся кровь, осоловело моргнул. Виски сдавило, голова заныла, и он отчаянно почувствовал, как ему становится дурно… Но перед боем он не проглотил ни кусочка, так что Руслав просто стоял с мечом в руках. Перед ним лежали тела — переломанные, иссеченные, с вонзенными стрелами. Какой-то воин стонал, прижимая руки к вспоротому животу, из которого вываливалась сизая требуха. Торчал обломками частокол…

Дядька подтолкнул его в спину, заставляя шагнуть в кошмарную битву в крепости.

***

Дыхание вырывалось с хрипом, во рту было влажно. Бок жгло, и Руслав слабо поскуливал от ужаса, трогая пылающую рану на боку. Его пырнул какой-то юнец, отражение его в мутной воде… И он ничего не смог сделать, неловкий и непривычный к мечу. И теперь он умирал, истекая кровью. Беспомощно смотрел на то, как войско его князя оттесняют, а его товарищи падают в землю. В размытую грязь.

К нему склонился тот мальчишка с луком, что пришел в этот ужас вместе с Руславом. Говорил что-то, пытался поднять и оттащить, куда отступали другие, но сил не хватило. Что-то кричал… Рыжие волосы растрепались, глаза поблескивали, и все это рассыпалось в голове Руслава отдельными всполохами. Он вдруг понял, что перед ним девчонка, хлюпающая носом.

Она удивительно напоминала его сестру. Но это был, конечно, предсмертный бред.

— Как тебя… — прохрипел он.

— Сольвейг, — чудом расслышалось.

С большим трудом, чувствуя, как из глубокой раны плеснуло кровью, Руслав вытащил амулет. Оборвал шнурок. Сольвейг еще что-то бормотала, уговаривая его подняться, но Руслав отдал ей амулет, даже если это стоило ему последних сил. Если его оберег не спас, то, может, поможет этой отчаянной лохматой девчонке?

— Уходи, — велел он, ненадолго вновь чувствуя себя героем из легенд.

И Сольвейг побежала, а Руслав сидел, привалившись к стене в чужой крепости, и чувствовал, как угасает жизнь.

Не стоило ему уходить из дома.

========== 23. гниль ==========

— Гнилью несет, — пожаловался Ратмир и бросил короткий взгляд на воеводу. Мальчишка переступал с ноги на ноги и почти громыхал всем железом, что было на него надето, — и казался на редкость нелепым рядом со стойким Мстиславом.

— Испугался — так и скажи, — фыркнул другой юнец, покачав головой. — Трус ты, вот что…

Мальчишки наверняка сцепились бы, как оно обычно и бывало, но Мстислав сурово пресек:

— Прав он, Белогор, а ты зря товарища задираешь. То, что у него чутье хорошее, это хорошо, оно может спасти вас обоих однажды.

Впрочем, уже понятно было, что в доме купца творилось что-то неладное. Сначала соседи услышали шум, но притихли — мало ли, муж жену поучает, нечего в это дело лезть. Но потом из дома Мирославских послышался какой-то жуткий рев, от которого, как говорили женщины, крестясь, кровь стыла в жилах, и тогда народ кликнул дружину.

— Откуда ж тут нечисть, в черте города, — не сдался неусидчивый Белогор. — Может, это купец спьяну балагурит. А мы тут — при оружии, с крестами… Еще огней не хватает, чтобы всех перепугать.

Мстислав вздохнул. Сам виноват, распустил мальчишек, позволяя им говорить все, что вздумается, потому как должен воевода прислушиваться к своим людям, вдруг что дельное посоветуют. Вот только сначала надо было обучить этих детей думать.

— У них вчера отец помер, старший Милославский, — важно сказал Мстислав, поглаживая усы. Вокруг дома уже собиралась огромная шумная толпа, и ночь освещалась десятками огней. Мелькали испуганные и любопытные лица. — А потому я думаю, что восстал он упырем, да и кинулся на своих родственников. Многие говорили, что он при жизни сделку заключил с нечистой силой, но разве же то докажешь?

— А может, он просто сына с невесткой не любил, — вставил ехидный Белогор, но под строгим взглядом наставником сник как-то, поумерил пыл.

Они пошли не слишком быстро, не растрачивая силы. Мстислав, уже многие годы справлявшийся с нечистью, знал, что спешить в таком деле нельзя. Двери, задвинутые какими-то ящиками, чтобы из дома ничего не выбралось, для них тут же распахнули мужики, а сами порскнули прочь, как мыши. Мстислав их не винил: мало кто отважится заглянуть в лицо нечисти.

Но из темного проема ничего не кинулось. Позади кто-то заголосил дурным женским голосом. Перекрестившись и вознеся короткую молитву Белому богу, Мстислав выхватил меч и решительно ступил в притихший дом. Ученики следовали за ним, держась почтительно на несколько шагов позади, чтобы прикрывать спину. Пока что было не от кого, но они все равно были напряжены до предела.

В сенях было тихо, как будто дружинники вломились в чей-то дом, пока хозяева спят. Пройдя дальше, Мстислав заметил, что лавки в проходе перевернуты, словно кто-то с огромной силищей их разметал. Должно быть, где-то тут лежал покойник, которого завтра должны были хоронить. Оглядевшись в тусклом свете из окна — благо, ночь выдалась лунная, — Мстислав нехотя приказал своим ученикам разделиться, чтобы обшарить все снизу — и только потом, если придется, подниматься наверх. Хотелось оставить пути к отступлению.

Он оказался с краю дома, в комнатах для прислуги. На полу лежала девушка с разорванным горлом; еще одна, пытаясь спастись, забилась в угол, но и там ее настигли. Вздохнув жалостливо, Мстислав перекрестил обеих.

И тогда упырь напал. Тварь сиганула с потолка, где висела в углу, но Мстислав успел вскинуть меч, встречая нечисть чистым клинком. Почувствовав молитвенные слова силы, с которыми ковался меч, упырь взвизгнул, отлетел в сторону. Он едва напоминал почтенного отца семейства — исхудалый, в истерзанной одежде, рот перемазан в крови, а глаза горят неземным пламенем. Гнилью пахло еще больше.

Когда упырь, жаждущий добраться до горла, прыгнул, Мстислав ловко поднырнул под него, вонзил меч прямо в тощую грудь. Взвыв, нечисть задергалась и издохла. Брезгливо стряхнув его с клинка, Мстислав остановился, чтобы отдышаться — все же годы были не те…

Тогда-то в доме и грянул крик. Голосили испуганным мальчишечьим голосом, и Мстислав сразу узнал своих учеников. Опрометью он бросился к ним, хотя дыхание вырывалось с хрипом. Ученики его попали в хозяйскую спальню, и здесь царила полная разруха. Сразу же в неверном лунном свете Мстислав увидел Ратмира, лежащего на полу с огромной рваной раной на шее, затронувшей и бледное лицо, и Белогора, который растерянно глядел на товарища и выглядел так, будто вот-вот лишится чувств.

Второе окровавленное тело лежало на постели — в нем Мстислав с легкостью узнал Милославского-младшего, еще недавно гордого и смелого, блиставшего при княжеском дворе — нынче владыка благоволил тем, кто «сам себя сделал»… Но вот он, всеобщий любимец, лежит мертвым. А его молодая жена… Мстислав перевел взгляд, увидел женщину. Ее рот, весь перепачканный в крови, кривился в предсмертной зловещей усмешке. Упырица. Иногда они восстают быстро — значит, убитая покойником, она сама вскоре вернулась проклятой нечистью.