Сорочьи перья

Велена утерла слезы. Эта земля и без того скоро получит всю ее кровь, нечего поить ее раньше времени. Она стиснула зубы. Времена, когда девушки безропотно шли на заклание, медленно проходили, потому что другие племена продвигались ближе к их деревеньке, княжеские сборщики податей заезжали чаще — людей на земле становилось больше. А с ними приходили и слухи, потому что их нельзя перехватить и спрятать.

Но, даже если знали они, что где-то живут иначе, что они могли сделать? Им некуда было бежать.

— Надо бежать, — сказал Деян, зубы стиснув. Словно подслушал ее мысли. — Ночью. Не бойся, я с тобой буду.

В том году земле отдали девушку, что за него была сосватана, потому что ту, настоящую жертву, тоже не получилось принести: зимой она заболела и, хотя вылечилась, совсем ослабла и зачахла. Среди девушек потом поговаривали, что видели, как Люнега ела снег. Как бы там ни было, жива она осталась, до сих пор не оправилась, ходила с трудом, а Деянову Рославу закололи в поле, припорошенном весенним снегом. С тех пор он затаил злобу…

— Куда же мы пойдем? — испуганно спросила Велена, хотя и думала, что все равно побежала бы — хоть куда, так и так погибать.

Всю жизнь она надеялась, что никто не вздумает принести ее в жертву, потому что была она совсем обычной и невзрачной, не как красавица Злата, которую рад бы видеть пред собой любой бог. И теперь животный ужас стискивал ее горло, снова выдавливая рыдания.

— Я знаю одного человека, он жрец Белого бога, — сказал Деян. — Пришел в глушь, чтобы нести его слова. Я уговорил его подальше держаться, чтобы наши охотники его не убили, как всякого чужака. Он нас проведет, он и князя знает!

Велена сомневалась. Деревенские жрецы все были мрачными и непримиримыми, ни за что они не стали бы никому помогать, однако она верила своему брату, потому кивнула. Вместе они услышали, как с вече вернулись родители, потому бросились в разные стороны, делая вид, что заняты хозяйственными делами.

Уговаривала себя Велена немного поспать, уверенная, что брат ее растолкает, когда нужно будет, но так и не смогла глаза сомкнуть. Лежала, кутаясь в старое латаное прокрывало, и слушала глухую ночь. И хотела оказаться далеко-далеко, где-нибудь в другом месте, о каких ему рассказывал иногда Деян — как теперь ясно было, со слов того мудрого старца.

Когда брат прокрался к ней, Велена быстро поднялась. Родители спали, и они смогли выйти в сени. Там, чтобы не околели от холода, лежали коза с козлятами, но они Велену знали и, как она думала, любили, потому шума не подняли — все же не собаки сторожевые. На улице было холодно, а одевалась Велена второпях, в то, что удалось припрятать, поэтому она задрожала, но упрямо стиснула зубы и побежала за Деяном, который указывал дорогу.

Оказавшись в лесу, подальше от деревни, они остановились передохнуть. Велена припомнила рассказы о тех, кто иногда пытался сбегать — их находили замерзшими в лесу, изгрызенными дикими зверями. А потом она вдруг заплакала, обняв Деяна.

— Ну что ты, дурная, мы же почти ушли, — проворчал он, грубовато трепля ее по волосам. — Все хорошо будет. Старик нас приютит, а потом придумаем, куда идти…

— Нет, нет, я… — Велена захлебывалась слезами. — Это же значит, что земля умрет? Принесут кого-то другого, и все неправильно будет, как, помнишь, лет пять назад, когда девушек немного было, когда… мы голодали все…

Деян рассмеялся.

— Обман все это, — отрезал он. — Что бы люди ни делали, весна все равно зародится, мне Ведомир сказал. Это закон.

— Но они все умрут, — бормотала Велена, цепляясь за него.

— Никто не умрет! — рявкнул Деян. — Только та девка, которую зарежут вместо тебя. Как и обычно. Идем, ты уже вся трясешься и губы синеют.

И потащил ее дальше через лес.

***

Они и правда все умерли, как Велена предрекала. Только не от голода, а когда пришел князь Святослав с дружиной — и вел их Деян, опоясанный мечом, который сгорал от гнева и жажды мести. Новгородский князь умел людей понимать, и когда Ведомир, жрец, которого он послал проповедовать в те несчастные земли, где пока и церквей не было, привел к нему двух испуганных беженцев, Святослав сразу в них что-то разглядел. И понял, что брат с сестрой говорят правду, хотя могли кому-то показаться безумными, так их оглушил шум Новгорода.

Деян был силен, но безрассуден, и Святослав понадеялся, что со временем эта юношеская горячность выветрится, иначе ждет его скорая смерть. Но такие воины были ему нужны — готовые огнем и мечом выжигать языческие темные племена, что таились так близко к Новгороду.

От деревни тогда мало что осталось, а жрецов перерезали в том же поле, где они убивали девушек испокон веков, на тех же камнях, а тех, кто пожелал, князь забрал с собой в Новгород.

Велена, услышав эти вести, плакала — и сама не могла понять почему.

========== 12. ряженые ==========

Осенью, как урожай собирали, всегда по деревне ряженые прокатывались. Шумели, песни распевали, колотили в простые бубны, а лица их украшали странные резные маски, которые остались еще со старых времен, когда мир принадлежал злым духам — так рассказывал поп из соседней деревни. Их отец Афанасий не слишком заботился о вере, все больше о деньгах да бабах, которых развлекал простеньким светлым чаровстом, и потому гулять ряженым дозволялось свободно.

Кроме того, отплясывая в страшных одеждах и масках, селяне полагали, что нечисть страшно обижают, а заодно и отпугивают, потому как от криков многих хотелось сбежать подальше и уши зажать. Елена так точно их не любила, этих ряженых, с детства они ее пугали, но она покорно подавала угощения им. Отчасти Елена была суеверна, отчасти — не хотела, чтобы соседи шептались.

Когда в ворота постучались, Елена оставила сына, пригрозив ему у стола не вертеться, чтобы горшок с картошкой не опрокинуть, а сама пошла отворять. На улице уже холодно и прохладно было, так что Елена накинула косынку, зябко руками повела. У калитки стоял какой-то мужчина в маске с длинными изогнутыми рогами, переминался с ноги на ногу — верно, тоже замерзал. Но не кричал, не танцевал и не вертелся на месте волчком, как прочие оголтелые ряженые, — их гулкий шум раздавался откуда-то из другого конца деревни, где пылали огни.

Елена вдруг почувствовала странный испуг, охвативший ее всю, заставивший дрожать, как молоденькую козочку, но она ступила ближе и приветливо обратилась к ряженому, заверив, что могла бы угостить его.

— А муж твой не дома? — спросил тот.

Насторожилась Елена, вздохнула. А ну как он окажется ночным разбойником, который только и мечтает в дом пробраться? А у нее там ребенок. Но все же Елена отвечала честно:

— Вдовая я, муж на войне с нечистью погиб, только сын остался. Брать у нас нечего, живем своим трудом. Если ты злой человек, ступай своей дорогой, прошу тебя. А если тебе и впрямь нужен только кусок поесть, проходи, будешь нашим гостем.

Он легко принял приглашение. Когда входил в дом, где горели лучинки, Елене показалось, что у ее гостя никакая не маска, а самая настоящая козлиная голова с хищными острыми рогами… Но он прошел к столу, сел, маску снял. Лицо у него было узкое, хитрое. Волосы сзади в косу сплетены, прищур какой-то монгольский, а глаза темные, но Елена не удивлялась: ордынцы на Русь ходили, кровь смешивалась. Одежда на нем была пестрая, латаная, а на руках, выглядывавших из рукавов, темнели пятна сажи.

Поздоровавшись с несколько оробевшим при виде незнакомца маленьким Святорадом, гость с удобством на лавке устроился. Елена отвела сына спать, час уже поздний был, уложила, а сама к столу вернулась.

— Богатый у тебя дом, хозяйка, — улыбнулся ряженый, принимая от нее миску с натертой редькой и картошкой. Елена даже соли для него не пожалела. — Так и думал, что меня тут приютят… Ночью ходить — страшно!

— Муж мой воеводой был, — сказала Елена, вздохнув. — Да только богатство его понемногу исходит, скоро придется пояса затянуть. Но пока живем себе с сыном… Хороший год сейчас, урожайный.