Сорочьи перья

Не было в Китеж-граде таких, кто не слышал бы с детства сказки про Алатырь-камень. Чудо настоящее, сохранившееся с начала времен — да оно и было Началом, потому что из источника, бившего из-под камня, текла вода. Живая да мертвая.

Нынешний князь Владимир словно одержим был идеей найти Алатырь, и в городе давно об этом шептались. Многие владыки совершали странное, и в этом не было ничего нового — поговаривали, что далеко на севере князья выходили в одиночку против лютых змеев, пока те чудища не повывелись, или приказывали строить деревянные церкви без единого гвоздя.

Многие говорили, что церковники слишком подстрекают охоту Владимира. После смерти первой жены князь китежский едва не обезумел, и молитвы помогли ему спастись, а там удачно подвернулась война с ордынцами. Война и вера — вот что было важно для князя Владимира. Но сын его сгинул в плену, а новая жена, с виду крепкая и веселая, умрела родами, давая жизнь второму наследнику, и князь вновь перестал показываться, и ходили страшные слухи про то, что он в одну ночь сделался сед.

Служки в церквях передавали из уст в уста: князь клянется, что в момент величайшего отчаяния услышал голос Белого бога, воззвавшего к нему из-под земли. Там, где спрятан был Алатырь-Камень, Начало и Конец. Княжеский духовник, отец Михаил, долго не отходил от своего подопечного, а потом долго молился перед ликами святых.

Никто не осмеливался задать этот вопрос, но не голос ли Черного бога лился в уши убитого горем князя? Не вел ли он к гибели весь город на озере Светлояре, когда приказывал копать подземные ходы в поисках хоть малейшего проблеска надежды?

Бояре бушевали: им стоило охранять границы, бить нечисть, набиравшую мощь, но князь тратил все силы на свои поиски. Жрецы, пусть и ошеломленные такими яркими откровениями, являвшимися князю Владимиру, отстаивали его правоту — а что им оставалось делать, когда речь шла о величайшей святыне, покоящейся где-то под городом?..

Когда князь Василий прибыл в город вместе с войсками китежскими, помогшими отбить ему трон у родного дяди, все шептались про то, что князь что-то нашел. Как раз прежде чем очнуться от долгой одержимости и послать дружину на помощь законному наследнику Черниговской земли. Мгновение просветления, грозившее большей бедой.

Впервые увидев князя, Василий не поверил глазам и чутью своему. Князь был стар и сед, хотя он был не сильно старше собственного отца Василия, убитого и казненного на площади. Но Черниговский князь бился до последнего, проклиная мятежников и пытаясь унести за собой в Навь так много, как он мог, а князь Владимир, казалось, и меча поднять не мог. Василий, тринадцатилетний мальчишка, проведший в тюрьме несколько лет, и то выглядел крепче.

Оставшись в Китеже, сдружившись с княжичем Иваном, он наблюдал, как ведется работа — раскопки под городом. Когда-то казалось, что они никогда не закончатся и китежские князья поколениями будут копаться в земле, но однажды, вернувшись из очередного похода, Василий услышал, что лестницы вниз уже готовы.

Князь Владимир выглядел все хуже. Это была не старость — Василий чуял странную ворожбу, словно вытягивавшую из владыки Китежа и силы, и рассудок, но обмолвиться о том не смел: кому хочется обнаружить в себе богопротивную нечисть? Он помнил, как сжигали родителей, и не хотел умирать. И без того Михаил, этот ушлый священник, слишком пристально приглядывался к нему — когда Василий столько времени проводил в разъездах по княжеским приказам, потому как терпеть не мог чистый колокольный звон Китеж-града.

Ко звону примешивалась тревога. Князь тяжко заболел; это было очевидно уже всем в городе, и скрывать это не могли. Наследник был молод и больше заботился о развлечениях, чем о делах государевых, и, хотя были они с Василием почти что ровесниками, часто он смотрел на Ивана и его наивность с усталым смирением — и казался себе гораздо старше. И хотя он клялся верно служить Ивану, Василий разумом понимал: под его началом Китеж ослабнет, а соседи налетят коршунами, чтобы отхватить себе куски земли.

Его однажды разбудили ночью. Один из дружинников оказался на пороге его покоев — не таких роскошных, но все же княжеских. Василий дремал — было тревожно. Быстро пробудился, выслушал со вниманием. Нашли. Как в сказках — камень с двумя источниками. Глаза дружинника сияли ужасом и восхищением, когда он рассказывал об этом Василию.

— Князь уже там, — сказал воин.

— А княжич Иван? — спросил Василий, вдруг почувствовав волнение, стиснувшее грудь. Он вернулся сегодня и еще не встречался с наследником.

— Нет, он на охоте со свитой…

— Скажи, что я не могу прийти, у меня лихорадка, — быстро попросил Василий. — В последнем походе захворал.

Дружинник нахмурился, но Василий отдал ему золотое кольцо, и он запросто подчинился. Как Василий и надеялся, допытываться и приказывать ему никто не стал, все были слишком взбудоражены находкой. Теперь, когда Алатырь снова начал казаться легендой, так долго они пытались до него докопаться, он вдруг возник.

Наутро дружинники, спустившиеся вниз с Владимиром, умерли. А князь окончательно слег в постель, и все слишком забеспокоились, забегали, да и забыли про то, что Василий будто бы что-то знал. Он был меньшей из всех бед, и его просто упустили из вида. Город гудел, выл; кто-то радовался, потому что Алатырь нашли, кто-то горевал, поскольку князь мог вскоре оставить этот мир. Колокола трезвонили. У Василия от них, как и обычно, раскалывалась голова.

Его никто не учил, но он знал: когда сила таится так долго, запертая внизу, она вырвется сразу, убьет. Он почувствовал это, без сна сидя на постели. Сила эта была древнее, чем их понятия о добре и зле — и оказалась слишком велика для обыкновенных людей. Василий знал: со временем она рассеется, и можно будет зачерпнуть живой воды, той, что обжигала нечисть хуже огня. И тогда снова начнется война.

И ему придется убивать подобных себе во имя Белого бога, который никогда его не примет из-за дикой, непокорной ворожбы, что творила его семья издавна.

Живая вода или мертвая — не важно, решил Василий тогда. Все равно она убивала, а уж нечисть или людей — иногда это не так важно.

========== 11. зарождение ==========

Не было в деревне поры более тихой, чем ранняя весна. Все замирало, даже время останавливалось, становясь неспешным и тягучим, как смола, потому что это было время зарождения жизни, а в этом нельзя торопиться.

А люди каждую весну решали, какую из девушек принести в жертву.

Известно было, что земле нужно было отдавать самое лучшее, потому обычно жертву назначали заранее, и Велене иногда казалось, что так все проще — жить без надежды, сознавая, что однажды свежей весной твоей кровью окропят старые камни, призывая старых богов помиловать их земли.

Никто из жрецов Белого бога не добирался до затерянной в лесу деревеньке, потому что никто туда не ходил, боясь мрачных чащ и болот на суровой северной земле. Они платили подати исправно, чтобы княжеские воины не пришли стребовать с них, и этого было довольно, чтобы никто не видел, что в деревне творится, и не знали тут другой жизни никогда.

Брат той весной пришел домой хмурый, сразу же схватил Велену и уволок на задний двор, пока родители не вернулись. Она встревоженно следовала за Деяном, пытаясь слабыми вопросами допытаться от него правды, и брат тяжело сказал:

— Я подслушал их вече; тебя выбрали.

Ему не нужно было уточнять. Велена замерла в испуге, дрожа, как осинка; мысли ее бестолково метались, и осознание близкой смерти тяжело навалилось на ее плечи, в рыдании пригибая ее к земле. Слезы хлынули сами собой, ее трясло. Деян в угрюмом молчании стоял рядом, гладя ее по плечам и так пытаясь успокоить…

— Но Злата… — прошептала Велена. — Все верили, что Злату принесут!

— Не знаю я, что там стряслось, да только теперь ее замуж выдают, — неохотно проворчал Деян. — Наверняка спуталась с каким-то парнем, так что она больше не девушка, и принести ее — значит навлечь на нас всех беду. Так говорили.