Закаты

— Разумеется.

— Как жаль! Надо было аккуратно собрать и подарить отцу-основателю. Ему таких ни в жизнь не вырастить.

— Ваше высочество! — прогудел отец-основатель.

— Обиделся? А нечего девушек обманывать, — припечатала его княгиня.

— Ну и обед получился, — промолвила отверженная невеста.

— Невкусный? — спросил стоявший за спиной княгини слуга.

— Обидный, — ответила Марина. — И вот что. Я, кстати, не очень-то и огорчена, что отец-основатель от меня отказывается. Не хочет — не надо. А вы, — она гневно посмотрела на Белокурова, — со своими издевательскими предложениями идите куда подальше! Я, между прочим, не девственница, так что не рассчитывайте на особую чистоту. И за Ельцина голосую в отличие от вас, чистюли такого. Спасибо, ваше высочество, можно мне уйти?

— Иди, бедная, — разрешила княгиня.

— Я не бедная, — гордо вскинулась Марина. — И не нуждаюсь ни в чьей жалости, ни в чьих дурацких предложениях.

Едва она вышла, княгиня Жаворонкова приказала отцу основателю:

— Владимир Георгиевич! Пойдите догоните её и пообещайте жениться.

— Простите, Екатерина Петровна, но я твёрдо решил остаться холостым, — сердито ответил отец-основатель.

— Бунт? — вскинула бровь княгиня. — Ну и хрен с вами, ходите незамужним. Может, и вам хочется уйти из-за стола?

— Пожалуй, да.

— Идите, я вас не задерживаю.

— Спасибо. Когда подойти к вам по поводу Ласточки?

— Через часок.

Когда отец-основатель удалился, наступило тягостное молчание.

— Суп подавать? — спросил слуга.

— Подавай, — вздохнула княгиня. — Чудаки! Обед ещё в самом разгаре, а они уже ушли. Знаете что! Мы отправимся встречать деревенскую Пасху на лошадях. У нас отличные лошади, и хватит на всех. Сколько туда езды?

— Если можно, мы с Серёжей побудем тут, — сказал Николай Прокофьевич, принимая тарелку с супом пити. — Спасибо. Не очень горячий? Будешь супчик, малыш?

— Буду, — кивнул Серёжа. — Чупчик. Спасибо.

— Какой вежливый, — похвалила его княгиня.

— Нет, отче, я не могу расстаться с мальчиком, — возразил отчиму Белокуров. — Мы поедем на машине, точно так же, как прибыли сюда. К тому же у священника, отца Николая, вряд ли имеется достойное стойло для ваших породистых рысаков. Да и ехать туда путь не близкий для гужевого транспорта.

— Ну, допустим, они не самые породистые, — сказала княгиня. — Хотя Ласточка — орловская, чистокровная. Зря не хотите. Это было бы эффектно. Господин товарищ главный редактор, может, вы всё-таки составите мне компанию? Все поедут на машинах, а мы с вами впереди — на лошадках, а?

— Должен извиниться, но я в последний раз садился в седло десять лет тому назад, а за означенный период изрядно потолстел, перепрыгнув из сорок восьмого в пятьдесят шестой. Я имею в виду размер костюма. Так что мне нужны не орловские ласточки, а курские тяжеловозы. Двужильные. А ещё лучше — слоны. Воображаю, каково удивится сельский священник, если к нему приедут на слоне встречать Пасху.

— Да, зря вы не успели похудеть, — проворчала владычица здешних мест. Тотчас ей пришлось виновато подёргать ноздрями, потому что подувший в открытую форточку ветер одарил обедающих неприятным запахом. — Виталик, закрой пожалуйста, — приказала она слуге, кивнув в сторону окна. — Прошу прощения, господа, стихийное бедствие.

— Что же это за подземный источник нечистот у вас тут? — спросил Тетерин.

— Да там у нас в пещере имеется глубокий колодец, — ответила княгиня с досадой. — Он неизвестного происхождения. Очень глубокий. Вот из него-то и излились какие-то странные пакости. Пожалуй, из-за одного только этого запаха следует на пару деньков отправиться отсюда в путешествие по сельским батюшкам.

— А скажите, Екатерина Петровна, — снова обратился с вопросом палеоантрополог. — А что лично вас привлекает в этой жизни тут? Вы что, убеждённый жаворонок?

— Да, я убеждённый жаворонок и полностью разделяю идеи отца-основателя о необходимости существования обособленного государства, населённого жаворонками и отстаивающего их интересы, — впервые, кажется, без доли иронии сказала княгиня.

— Вопросов больше не имею, — сказал Тетерин.

— Но согласитесь, что кроме всего прочего вам очень нравится иметь своих собственных подданных, свой народ, свою личную власть, — заметил Белокуров. — Женой президента России вам не суждено быть, — ни Раечкой, ни Наиночкой, — так хоть побыть княгиней Жаворонковой.

— На мой взгляд, это в тысячу раз лучше, чем быть Раечками и Наиночками, презираемыми и ненавидимыми всем народом, — сказал Тетерин.

— Благодарю вас, — засмеялась княгиня. — Вы — мой рыцарь! Я присвою вам графское достоинство. Простите, я опять забыла, как ваша фамилия?

— Тетерин.

— Граф Тетерин... Нет, лучше — граф Тетерев.

— Вы рискуете, ваше высочество, что он создаст внутри княжества своё графство для глухих, и по утрам они будут не купаться вместе с вами в реке, а токовать на току, — остерёг Белокуров.

— Спасибо, я не хочу быть графом, — поблагодарил палеоантрополог.

— Пап, — вдруг позвал Белокурова сын, — я не хочу гррафим.

— И ты не хочешь? — удивилась княгиня. — А что же ты хочешь, солнышко моё?

— Макарроны, — уверенно заявил сын главного редактора «Бестии». Подумав, добавил: — С сосисками.

— Умница! — похвалила княгиня. — Владик! У нас что на второе? Осетрина по-московски?

— Так точно.

— Пусть ещё быстренько сварят макароны и сосиски.

— Сделаем.

— Пап, — снова позвал главного бестиария Серёжа. — Давай с тобой игррать, будем на машине кататься?

— Обязательно, сын мой, обязательно.

— Пап, я рррусский?

— Русский.

— Чувствуется шовинистическое начало в семье, — подытожила княгиня Жаворонкова.

Они ещё целых полчаса сидели и предавались подобным бесцельным разговорам, ели осетрину в сметане и сыре. Серёже поданы были макароны с сосисками, от которых он отъел едва ли десятую часть. Наконец, после мороженого с клубникой и черникой, сей долгий, почти полуторачасовой обед завершился, и все отправились гулять. Первым делом пошли на конюшню смотреть лошадок. Отец-основатель, коему было сказано прибыть через час, явился и вёл всех за собой, попутно продолжая рассказывать об успехах княжества Жаворонки за истекшие три года существования. Княгиня не расставалась с Серёжей, вела его за ручку. Белокуров — за другую.

— Вы всегда так много едите, ваше высочество? — спросил он, когда они вышли из дворца.

— Я обычно ем мало, — отвечала она. — Но вы у меня будете хорошо питаться, чтобы не терять в весе, а кое-кому надо и поднабрать, а то папка у нас толстый, красивый, а малыш — худенький. Да, Серый?

— Да, — отвечал Серёжка, с благоговением глядя на красивую тётю в красивых серьгах, изящном длиннополом, но лёгком пальто, удачно подстриженную и со вкусом накрашенную.

— Он у меня дамский угодник, — смутился Белокуров.

— И это правильно. Уже сейчас видно, что он будет иметь успех у женщин. Ты меня любишь, Серёжа?

— Любишь?

— Нет, ты не отвечай вопросом на вопрос, скажи: «Я тебя люблю».

— Я тебя люблю.

— Вот! Что и требовалось доказать.

— А почему вы думаете, что мы останемся у вас, чтобы хорошо питаться? Мы не намерены жить здесь.

— Зачем же тогда приезжали?

— Чтобы понять, что приезжать не нужно было.

— Нет, нет и нет! Ничего не принимаю. Да я вас просто в плен возьму, да и всё. Вы хотели тут у нас за новорусскими спинами спрятаться, а не предполагали попасть в плен. Нет, дорогие мои, вы останетесь при мне, примете жаворонковское подданство, станете жить-поживать да добра наживать. Князю нашему шестьдесят, детей рожать он уже не умеет, а я давно хотела такого румяного мальчика, как Серёжа. Да ещё его папка, даст Бог, мне такого же сделает. Князь, если сам не помрёт в ближайшем будущем, так его подстрелят рано или поздно, от этого никуда не деться. Листьев, Холодов и князь Жаворонков... Всё перейдёт в руки княгини Жаворонковой и того, кто станет её новым супругом. А вы говорите, не останетесь. Смеётесь, что ли, Борис Игоревич? Кстати, а почему вы Игоревич, а отец ваш Николай? Или это отец жены?