Закаты

— Возможно, в ваших словах и есть доля истины, — промолвил Чижов, в полудрёме слушая исповедь новоявленного.

— Доля! Не доля, а целая выть истины! — воскликнул Вячеслав. — Правда, побитые салаги вскоре сами становятся орудием Божиим и лупят себе подобных новобранцев за милую душу. Хе-хе-хе! — Из Вячеслава вырвался злорадный смешок. — И я тоже бил, когда стал дедом, а уж когда на дембель уходил, то одного езербота до того довёл, что он мне все сапоги снизу доверху языком вылизал. Надо будет как-нибудь отыскать его, приехать к нему и покаяться. Упасть перед ним на колени и сказать: «Прости меня, Сафарка! Хочешь, я сам тебе сапоги вылижу?»

— И вылижете? — вскинул веки Василий Васильевич.

— Вылижу, вот вам крест, вылижу! — запальчиво воскликнул кающийся.

— Вашего Сафарку это, может, и не удивит, — усмехнулся Чижов. — Может, ему сейчас такие, как вы, тоже русские, в большом количестве сапоги вылизывают, а равно и всякие прочие места доводят до зеркального блеска.

— Поэтому я пока и не еду его разыскивать, — махнул рукой Вячеслав. — Хорошо ещё, если он просто зарежет. Это я с радостью — пострадаю во имя Христа. А если всякие унижения?..

— Но ведь не только смерть, но и унижения можно во имя Христа принимать, — пожал плечами Василий Васильевич.

— До унижений я, признаться, ещё не дорос духовно, — промолвил Вячеслав. — Смерть готов принять хоть сейчас. Вот прямо сейчас войдут изуверы или хасиды какие-нибудь, я скажу: «Режьте! Слава Отцу и Сыну и Святому Духу!» И с пением «Христос воскресе из мёртвых» подставлю под ритуальный нож своё горло. А если станут унижать, то и не знаю, как себя вести. Хотя сам в своей жизни многих унизил. После армии я пошёл по плиточному делу и за годы работы стал прекрасным плиточником. Какую хочешь, бывало, ванную оформлю в самом лучшем виде. Женился, но брак не пошёл. Теперь понимаю почему — безблагодатный. Через полтора года застукал её с приятелем. Это меня сокрушило. Развёлся, стал пить, женился во второй раз уже на пьющей, стали пить вместе. И покатилось у нас по наклонной всё хуже и хуже. Ребёночек родился, сейчас ему семь лет уже, а никакого уюта ему не досталось. У бабки с дедом постоянно живёт. Раньше мы вместе пили с женой, теперь она одна пьёт, а я вот уже пять лет ни-ни, но только скитаюсь по свету неприкаянный. Так вот, как со мной случилось чудо озарения. Чёрт помог.

— Как это чёрт? — вскинул сонные веки Чижов.

— Не удивляйтесь, — сказал Вячеслав. — Именно с чёрта и началось моё спасение. Вот как это было. В один прекрасный день я проснулся после очередного длительного пьянства и чётко стал припоминать, что накануне с самим чёртом отплясывал современный танец. Что-то заставило меня ужаснуться, и я решил: хватит! Ко мне приходит друг с бутылкой водки, а она, ёлть, сверкает, соблазняет, как река в утреннем свете. — Вячеслав взглотнул. Видно было, что любимые воспоминания о напитках приводят его в волнение. — Но я вдруг замечаю — за спиной у моего приятеля он стоит. Лукавый! Вот что я дальше делаю. Хватаю что попало из вещей и ухожу вон из дома. Хожу по улицам, в кино забрёл, домой пришёл поздно ночью, жены дома нет — ушла куда-то с пьяницами. Сын у бабки с дедом. И вот, всю ночь я мучился. Боролся с чёртом. С ума сходил, до того водки хотелось, особенно когда вспомню, как она, ёлть, холодная, в стакан льётся ручеёчком... Эх! К утру совсем свихнулся. И вот, встаю, а он сидит напротив меня в кресле, развалясь, нога на ногу, на нём пиджак в пёструю клеточку серебристо-чёрную, и м-м-морда такая... И говорит мне с такой подоплёкой в голосе: «А что, если я шампанского хочу?» Я — ни жив ни мёртв. «Вставай и неси мне шампанского», — говорит. Мы шампанское не пьём. Это-то меня и сгубило. Думаю: шампанское не водка, не будет считаться. Наскрёб денег, побежал в магазин, купил бутылку шампанского. Где-то раздобыл ведь! Девяносто второй год. Тогда ж ничего, ни черта нигде не было. Прихожу домой. Он сидит. «Открывай». Я открываю. «Пей, — говорит, — а я через тебя пить буду». Представляете? И я всю бутылку разом опорожнил. Тут меня шибануло, я отключился. Через какое-то время проснулся, а бред в голову лезет. Мерещится мне, будто я плиткой огромную ванную самому чёрту облицовываю. А сам чёрт с голыми бабами рядом в шампанском, ёлть, купается. Встряхнусь — снова я у себя дома. Захмурею — опять мерещится. Я тогда — из дома бегом. Иду и вдруг вижу — прямо для меня! Двое парней развешивают объявления: «Если хотите бросить пить, приходите к нам». Судьба! Я к ним: «Как да как?» Они: «Пошли с нами хоть сейчас». И я пошёл. И попал я, брате мой, не куда-нибудь, а в саму Дум Синрикё.

— Ого! Ничего себе! — удивился Чижов.

— Вот так вот, брате мой. Целых два года у них пробыл. Расскажу как-нибудь особо. Потом — зариновая атака в Токио. Естественно, я тогда, ёлть, сильно перепугался. Ничего ж такого не предполагалось, что в Японии теракт. О том, что человечество должно слышать благую весть о Сёку Асахара, это постоянно твердилось. Но одно дело — занятия по самосовершенствованию, избавление от алкоголизма и курения, от прочих вредных привычек, а другое дело — человеческие жизни. Да к тому же пошёл слух о том, что подобные акции готовятся в Москве и Санкт-Петербурге. Проще говоря, бежал я от них. Как колобок. И от бабушки, и от дедушки. И от пьянства ушёл, и от заумства ушёл. Дальше меня закатила нелёгкая в другую лузу. Замыслилось мне вернуться к религии предков — к христианству, к православию. Но гордыня держала и не пускала меня в храм Божий. И тут я снова по объявлению на столбе узнаю о некоей «истинной Христовой церкви четверичности божьей».

— Что за четверичности?

— Объясню. Всё как бы то же самое, что в обычном христианстве, только в Символе веры сильное изменение. Бог — не Троица, а — Четверица. Бог Отец, Бог Мать, Бог Сын и Бог Дух Святой.

— Ну тогда уж сразу бы надвое всех умножали! — воскликнул Чижов, совсем утратив дремоту. — Бог Отец, Бог Мать, Бог Сын, Бог Дочь, Бог Дух Святой и Бог Душа Святая! Какой только нечисти не появилось в демократическую эру!

— И не говори, брате мой, — согласился Вячеслав. — У четверичников я недолго пробыл, всего лишь пару месяцев. Там у них баба всем заправляла.

— Мария-Дэви, что ли?

— Нет, другая. Она себя называла Евангелистка Ева. Хотя я потом выяснил, что она каким-то образом была связана с Цвигуншей. Я, ёлть, собаку съел на всяческих сектах. Всё о них знаю. Могу книгу написать. Хочу только у Ридигера благословение взять на неё, если только окончательно выясню, что он не масон.

— Кто?

— Ридигер. Патриарх наш. Я покамест временю и в молитвах за него к Богу не обращаюсь, потому как может оказаться, что это наистрашнейший грех. Ведь за масонов молиться хуже, чем за самоубийц или наркоманов. Так что по поводу патриархической иерархии пусть отец Николай малость поприкусит язычок.

— И что же вы? После четверичников к правильной православной вере пришли или дальше колобок покатился?

— Дальше покатился. В колонию жаворонков. Не слыхали о такой?

— Слыхал. Точнее, читал. В газете «Бестия». Она, кстати, эта колония, не так уж и далеко отсюда расположена, на Валдае где-то. Погодите-ка, а не о ней ли говорила матушка, что есть какой-то Город Солнца?

— Конечно, о ней. Правда, сами жаворонки своё поселение так не называют.

— Ну да, я читал в «Бестии», что у них называется всё княжеством, во главе которого князь и княгиня. Так?

— И ещё отец-основатель. Ревякин. Он-то всё и придумал. Идея-то хорошая, да исполнение — дрянь. Если бы такую колонию на сугубо православной основе обустроить, тогда ещё б чего-нибудь вышло, ёлть, а то напихалось туда и жидов, и чернозобиков, и немчуры. И запахло экуменизмом, вонючим детищем масонства. Нет, Ридигер, что бы вы мне ни талдычили, — масон, он же самый наипервейший экуменист. Я в Жаворонках более полутора лет прожил и при случае тоже могу рассказать подробно. Сейчас нам просто отдохнуть надо, а потом — непременно расскажу. Так вот, заканчивая про жизнь свою, скажу только, что, уже сбежав от жаворонков, наконец-то я пришёл к Православию, признал Церковь, признал иерархию, признал священство и монашество. Перестал трубить на каждом углу, что все они из конторы глубинного бурения. Так и началось моё усовершенствование. Главное, я теперь не только не могу без отвращения смотреть на водку и курево, я даже, ёлть, испытываю чувство гадливости, когда вижу, допустим, пепельницу, рюмку, стакан — короче, всё, что связано с выпивкой и табаком Вот так вот, брате мой, вот так вот.