Закаты

— У вас уже всё схвачено или только на этапе накопления объективных условий и предпосылок?

— У нас с ней уже сложился общинный строй, — ответил Чижов. — А если ты не перестанешь мозолить её взглядом, сложатся предпосылки дать тебе в челюсть.

Доброходов осознал сказанное Василием, и взгляды, бросаемые им в сторону Эллады, утратили соблазняющую окраску. Лада, почувствовав это, стала раскованнее и даже предложила тост за Бомарше, потому что, как оказалось, если перевести на французский язык фамилию Доброходова, то как раз получится — Бомарше.

— Забавно! — восклицал Доброходов. — А я никогда об этом не задумывался.

Потом, опьянев, он склонился к Чижову и прошептал:

— Вон, видишь, за тем столиком умопомрачительная брюнетка? Не мог бы ты подойти к ней и сказать, что один весьма перспективный специалист по Средневековью не прочь был бы с ней познакомиться?

— А ты что, сам не можешь?

— Должен же я как-то разнообразить способы знакомств!

— Ладно, фиг с тобой!

И Василий отправился за один из соседних столиков, подсел к намеченной жертве новоявленного Бомарше и произнёс:

— Вы так прекрасны, что мой друг, знающий многочисленные тайны мрачного Средневековья, влюбился в вас, как последний трубадур. Он послал меня спросить у вас: может ли он рассчитывать на вашу благосклонность?

— Все вопросы к моему мужу, — ответила брюнетка. — Вот он сидит напротив вас.

— Да, муж — это я, — заявил о себе приятного вида молодой человек. — Спросите у последнего трубадура, какой вид оружия он предпочитает и где мы можем завтра с ним драться.

Вернувшись к Доброходову, Чижов спросил:

— Какой вид оружия ты предпочитаешь, чтобы завтра драться на дуэли с её мужем?

— На дуэли? — сверкнул глазами спец по Средневековью. — Сколько угодно. На эспадронах!

— А где?

— Где угодно! Хоть на Луне.

Вернувшись к брюнетке и мужу, Чижов передал слова Доброходова.

— У вас будут свои эспадроны или мне принести с собой? — невозмутимо спросил муж.

— Нет, эспадронов у моего друга, насколько мне известно, в данный момент не имеется, он одолжил их одному приятелю, а тот сбежал с ними в Израиль. Место дуэли он предоставил выбрать вам.

— Хорошо, я возьму свои. Завтра в восемь утра у входа в Детский парк, что на Бутырской улице, устраивает?

— Вполне.

— Значит, условились.

Вернувшись к Доброходову, Чижов передал ему слова мужа.

— Какого лешего в такую рань? Иди передоговорись на попозже, — молвил этот якобы Бомарше.

— Сначала ты сделал из меня сводника, потом посыльного. Катись-ка ты куда подальше! Иди и сам с ними обо всём договаривайся.

Доброходов продолжал сидеть, пить и не собирался вести переговоры со своим соперником.

Вскоре Василий увёз Ладу из ресторана Дома учёных, где уже становилось угарно; они поехали к ней домой, в сторону Тимирязевки, и Чижов торжествовал победу — он остался у неё ночевать. Под утро, счастливый, он вспомнил о своём вчерашнем секундантстве, пробрался к телефону и набрал номер Доброходова. Прошло гудков десять, прежде чем дуэлянт снял трубку.

— Юрка! — стараясь говорить тихо, сказал Чижов. — Ты помнишь о том, что у тебя через полчаса дуэль в Детском парке?

— Какая дуэль, ты что, офонарел?

— На эспадронах. За честь черноволосой красотки.

— Да иди ты к чёрту! Лучше приезжай ко мне с пивом.

— Послушай, Бомарше липовый! Ты должен хотя бы приехать и принести свои извинения.

— Этому эспадронщику? Да он сам никуда не поедет.

— Это его дело. А ты должен. Или я тебя перестану уважать.

— Ну и не уважай. Сказал — не поеду. Ты приедешь с пивом?

— Нет.

— Тогда не мешай спать.

В трубке зазвучали подлые гудки. Василий сразу же решил, что, коли так, он должен ехать драться вместо своего друга. Иначе он будет чувствовать себя тоже подлецом. От Тимирязевки до Бутырки было рукой подать, он тихонько оделся, вышел и прошёлся пешком по осенней Москве, месяц назад сварливо пережившей августовские танки. Он был уверен, что кроме него никто не явится к месту дуэли, но ошибся и был страшно рад увидеть брюнеткиного мужа. Тот стоял у входа в парк с зачехлёнными эспадронами.

— Доброе утро, — пожал ему руку Чижов. — Счастлив встретить человека, готового с оружием в руках защищать честь своей жены! К сожалению, ваш соперник оказался более современен, он предпочёл собственной чести утреннее пиво. Но я к вашим услугам и готов драться. Вместо него.

— А, так значит, никакого последнего трубадура не существует. Ну что ж, пойдёмте.

Они вошли в парк, где эспадронщик предложил перелезть через забор на какую-то стройку, потому что в парке было много собачников и оздоравливающихся бегом.

— Вы владеете эспадроном? — спросил доблестный муж, отвинчивая колпачки с остриёв.

— Думаю, да, — туманно ответил Чижов, принимая оружие и удивляясь, какое оно тяжёлое. Скорее не шпага, а тонкий меч.

Собственно, дуэли как таковой не получилось. Они сделали стойку, напали друг на друга, защитник чести выбил из рук Чижова эспадрон, приставил к его груди остриё своего клинка и сказал:

— Всё. Вы убиты. Если хотите, я дам вам десяток уроков, и тогда мы сразимся по-настоящему.

— Думаю, честь вашей супруги достаточно спасена, — ответил Василий. — А насчёт уроков — давайте я запишу телефон и потом позвоню вам. С удовольствием изучу сей превосходный вид оружия.

Так в течение одного вечера и утра Чижов обрёл и жену, и нового друга. С Ладой они поженились вскоре после Нового года, а с эспадронщиком Витей и его женой, брюнеткой Олей, подружились, и они были у них свидетелями на свадьбе. С Доброходовым же, наоборот, с той поры Чижов знать не знался, ибо, кроме всего прочего, выяснилось, что он заранее знал, что Витя — фехтовальщик на эспадронах, историк холодного оружия. Увы, через два года после дуэли, осенью девяносто третьего, брюнетка Оля, чью честь он столь доблестно защищал, ушла от него к какому-то миллионеру.

Теперь, проснувшись и глядя на встающее солнце, Чижов чувствовал себя счастливейшим в мире человеком, уверенным, что всё будет хорошо и главная их с Ладой мечта о ребёнке сбудется. Он родится, их милый младенчик, такой же, как вот это солнышко, и они будут обожать его, кто бы он ни был, сын или дочь. Вот если бы только у Лады не было срочной работы в субботу и она смогла бы поехать тоже к отцу Николаю. Вместе молиться в святом месте о даровании чада.

Во Пскове Василий пересел на автобус до Левриков. Лада, когда приезжала сюда, чтобы креститься у отца Николая в Закатах, тотчас определила, что, должно быть, в здешних краях изобилие зайцев и какой-нибудь помещик, галломан и шутник, произвёл название местности от французского слова «заяц» — lievre. Чижов потом нарочно узнавал и выяснил, что, по общепринятому мнению учёных-топонимистов, зайцы тут ни при чём, а жили в начале прошлого столетия тут три богатых брата, и все трое были левшами, вот и всё. Однако Василию всё равно нравилось думать о существовании особых местных зайцев — левриков, чем-то отличающихся от обыкновенных, имеющих свою особенную изюминку.

Да, названия тут отменные! Выйдя через часок в Левриках, Василий отправился вправо, на восток, в сторону совхоза «Девчата». Где ещё найдёшь совхоз с таким наименованием? Говорят, что, когда там строилась большая молочная ферма, как раз вышел фильм «Девчата», а поскольку на ферме принято работать только женскому полу, то так и назвали. Конечно, это были лучшие времена советской эры. Можно ли было так назвать совхоз в двадцатые или тридцатые годы? Непременно было бы имени Коминтерна или Клары Цеткин. В лучшем случае «Красные зори».

— Красные девчата имени Коминцеткин, — пошутил Василий вслух.

Ему вдруг стало страшновато. Он шёл один по дороге, по обе стороны — лес, вокруг ни души, проехали две машины, ни одна не остановилась, чтобы подбросить его до «Девчат», а в последнее время в округе развелось множество волков, причём каких-то невиданно крупных, на стада нападают. В прошлом году они с отцом Николаем в лесу на обглоданный коровий остов наткнулись. Вот тебе раз! Никогда не было страшно ходить, а тут вдруг затрусил Чижов. Стал заново утренний чин читать громко вслух, начиная с «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Молится, а сам думает; «И не услышу, как нападут, бестии!» Опять припомнился Белокуров с его газетой такого названия. До девяносто третьего года Белокуров издавал сначала «Курок», а потом «Белый курок», но после расстрела Белого дома название «Белый курок» кому-то показалось антипрезидентским, националистическим и даже расистским, к Борису Игоревичу явились люди и дали это понять. Тогда стала выходить «Бестия» — словосочетание ещё более фашиствующее, нежели «Белый курок», однако до сих пор даже антифашистский комитет почему-то не пошевелился по поводу издания такого толка.