Страница 61 из 126
В другой раз прихожанка опустила в кружку для пожертвований трёхкопеечную монетку. И чуть не сгорела со стыда, увидев, что о. Иоанн заметил это. Но батюшка так пылко и искреннее поблагодарил её за лепту, что от смущения не осталось и следа.
Но были в летовском храме и другие случаи. Одна женщина, специально приехавшая в Летово и увидевшая о. Иоанна после долгого перерыва, во время службы с улыбкой неотрывно смотрела на священника. А тот потом не допустил её к исповеди и объяснил, что на службе нужно вести себя скромно, без улыбки, и не позволять себе, чтобы священник, пусть даже любимый и уважаемый, затмевал собой образ Христа. Запомнился всем и разнос, который о. Иоанн устроил нарушившей слово прихожанке. Это была женщина, над которой он произнёс разрешительную молитву после того, как она сделала аборт. И вот она снова пришла на исповедь каяться в том же грехе.
— Как же так, ты ведь слово давала, крест целовала! — негодовал о. Иоанн. — И, нарушив обещание, вновь совершила тяжкий грех детоубийства!..
Это был чуть ли не единственный случай, когда батюшка пришёл в настоящий гнев. Хотя сам считал его одним из главных пороков: «Вот вы все люди, а в ярости можете покусать друг друга. Да-да, именно покусать. Пусть не зубами, а словами. Но по слову Иоанна Златоуста, “гораздо хуже кусающихся те, которые делают зло словами. Первые кусают зубами тело, а последние угрызают словами душу”. Молю вас: не кусайте друг друга!»
В других же обстоятельствах он запомнился летовцам как ласковый, обходительный, деликатный. С пониманием относился к тому, что у молодых матерей редко бывает возможность выбраться в храм:
— Да, у тебя есть причина, силы у тебя на ребёночка уходят. Но ты не переживай, его ангел за тебя молится. А в храм всё же старайся приходить как можно чаще, без этого сердце может зачерстветь. И если готовишься привести детей к Причастию, не убеждай их, что оно сладкое, что оно медок. Грешно говорить, что Святое Причастие вещественно. Да и детишек нельзя обманывать. Говорите им истину, по Божьему вразумлению они всё поймут.
Своим прихожанкам о. Иоанн советовал быть для детей не просто мамами, но близкими подругами. А по возможности баловал местных ребят сладостями, которые ему привозили из Москвы или Ленинграда. Например, как-то духовные чада решили угостить его сушёными бананами — для начала 1960-х вещью невиданной. Естественно, лакомство тут же досталось летовским ребятам и привело их в восторг. Когда девочка, которой он отдал угощение, изумлённо спросила, откуда это у батюшки, тот с улыбкой ответил:
— Как откуда? Да с моего стола!
Певчая летовского храма Татьяна Ермолаева вспоминает, что о. Иоанн помогал многодетным деревенским семьям и деньгами. Летовцы тоже не оставались в долгу. Много позже батюшка рассказывал о. Филиппу Филатову: «Утром встану, гляжу, а на окне уже кринка с молоком стоит. Ночью после молитвы спать ложился — в домике напротив свет ещё горел — Марьюшка, соседка, по хозяйству хлопотала. Огород, коровка, дом, семейство. На рассвете на молитву встаю — а у неё уже свет горит. Да и обо мне она не забыла — молочко свежее уже ждёт. И когда она, моя умница, всё успевает, а отдыхает-то когда? Священник на Руси никогда голодным не останется. С ним последним куском добрые люди поделятся, от себя отнимут, а батюшку накормят».
Благодаря усилиям о. Иоанна Летово как-то незаметно стало центром духовной жизни не только Рязанщины. Из воспоминаний Нины Варницкой: «В хрущёвские годы, когда храмы закрывали, я была в монастыре (Свято-Троицком Браиловском; упразднён 13 октября 1962 года. — В. Б.). Ну и наш монастырь разогнали. Наша игуменья матушка Арсения благословила нас вдвоём с инокиней Марией ехать в Летово. Провели Страстную седмицу. После Радоницы подошли благословиться на отъезд к отцу Иоанну. А он спрашивает:
— А вам здесь нравится?
— Очень! — выдохнули мы обе разом.
— Аминь, аминь. В Летово вам и оставаться!
Помог он нам с жильём. Я стала управлять хором, Мария пела и читала вместе с отцом Иоанном каноны. А он ещё канонаршил. Так у нас монашеский хор собрался. Ещё монастырские сёстры подъехали. Опять вроде монастырей негласный открылся. Да с таким духовником и в такое время! Монашеский дух в миру хранили. Среди людской толчеи монахами жили. Службы были особенные, все как пасхальные. Душа исполнялась радостью и сладостью. И этого состояния хватало на целую неделю. Паломников приезжало много из Москвы и её окрестностей, из Питера и из Рязани». Упомянутая в этом отрывке матушка Мария в 1968 году стала келейницей о. Иоанна. С любовью и теплом относился он и к другим браиловским матушкам, каждая из которых выполняла своё послушание: Евдокия шила, Платонида пекла просфоры, пожилая Еннафа была певчей на клиросе. Еолос у неё с годами ослаб, но, чтобы не обижать монахиню, батюшка благословил её читать в алтаре записки о здравии и упокоении и даже поставил в уголке специальное кресло, чтобы можно было отдохнуть. Все десять браиловских монахинь жили в церковной сторожке и на квартирах в Летове. Ныне их могилы находятся за алтарной частью летовского храма...
Во время летовского служения, по свидетельству очевидцев, о. Иоанн снова явил свой дар прозорливца, которым был наделён, но который не склонен был афишировать. Жительница села Половское Римма Ларкина, которую батюшка венчал в Троице в 1958-м, специально приехала в Летово к нему три года спустя — крестить вторую дочь Марину: «Дорога была дальняя, автобусом, перекладными, потом пешком. Зашли в храм, стоим в дверях, идёт служба. Батюшка в алтаре упоминает о здравии, мы ещё не успели записать своих имён, а батюшка в алтаре уже упоминает нас о здравии, я даже расплакалась». А жительница Рязани Мария Ермолаева, прихожанка летовского храма, вспоминала, что в юности дружила с молодым человеком: «Он приехал из Азербайджана и был мусульманином. Ни он, ни я не придавали никакого значения разнице наших верований. А мама моя заволновалась и поехала за советом к батюшке. И он вдруг сказал: “Придёт такое время, когда все страны будут сами по себе, Союз распадётся. И Машенька захочет остаться жить в России, а муж будет стремиться на свою родину. Пусть она об этом подумает”. От такой неожиданности мне и думать не понадобилось — как это я из Рязани родной уеду?!» Можно себе представить, как звучало пророчество о. Иоанна в 1960 году, когда существование СССР казалось всем незыблемым. А оставался Союзу между тем всего-то 31 год.
В Летове во второй раз со времени хиротонии о. Иоанну довелось служить под началом человека, который был к нему недоброжелателен. 30 мая 1960-го настоятелем храма был назначен о. Иоанн Смирнов (1913—1987), рукоположенный в священники три года назад. Поскольку он был высокого роста, а о. Иоанн — небольшого, прихожане прозвали их Иван-большой и Иван-маленький. «Опять мне не повезло, — шутил по этому поводу батюшка, — в Троице был я Иван-старенький, а в Летове стал Иваном-маленьким».
О. Иоанн Смирнов был родом из огромной (11 детей) семьи священника. После окончания средней школы работал инженером на заводе керамических труб, изобрёл уникальный пресс, за что был даже выдвинут на Сталинскую премию, а впоследствии разработал систему вентиляции для Троице-Сергиевой лавры. Но душа звала его к принятию духовного сана. В 1957—1958 годах он уже служил в летовском храме и завоевал такое уважение верующих, что они добились возвращения священника на приход.
Сам о. Иоанн Смирнов так описывал первую встречу с о. Иоанном Крестьянкиным: «Это было под Троицкую родительскую субботу (3 июня 1960 года. — В. Б.). Я вошёл в алтарь. Отец Иоанн стоял за престолом. Увидел меня, лицо его просияло доброй улыбкой. Мы обнялись и подарили друг другу братский троекратный поцелуй. Я заметил, что у отца Иоанна загорелись глаза. Мне говорили, что с такими горящими глазами бывают люди с пылкой натурой.
Прошло несколько дней нашего сослужения, мы быстро сроднились, и я заметил, что он действительно одарён пылкой натурой и стремительным характером в деле устроения вверенного ему храма и верующих людей».