Страница 60 из 126
О. Иоанн сразу же принялся за обихаживание нового прихода. Порадовало, что его староста, занимавшая должность третий год Клавдия Илларионовна Галицына (1916—2014), — деятельный, рассудительный и глубоко благочестивый человек (в конце жизни она приняла постриг с именем Клавдиана). Верной помощницей по хозяйству стала Агриппина Павловна Беляева, у которой батюшка снимал половину «финского» домика дачного типа.
Как прежде в Псков и Троицу, в Летово московские духовные чада повезли всё необходимое для ремонта — олифу, краску, ткани, многое другое, вплоть до гвоздей и шурупов. Чаще всего возили на себе — поездом, потом электричкой, — но иногда помогал знакомый Ветвицких Василий Григорьевич, у которого была собственная «победа». Её нагружали так, что машина проседала почти до земли, но до Летова добирались успешно. Работа кипела почти непрерывно. Сохранилось имя одной из местных добровольных помощниц батюшки — 35-летней Марии Мурашовой: она «украшала новой краской кресты и колокольни, и храма, меняла цвет куполов, белила колокольню и храм, красила иконостасы и стены храма, помогала в постройке зданий и подсобных помещений, рыла землю, охорашивала огород, всего перечислить невозможно».
И уже вскоре о. Иоанн добился того, что на службы в Летово начали приезжать люди не только из Рязани, но и из Москвы, Ленинграда, его родного Орла. Добирались с предосторожностями — если видели местных, то пережидали в лесочке, кустах, а то и в стоге сена прятались. Но все эти трудности возмещались красотой и благолепием служб, совершаемых батюшкой. Особенно торжественно проходила служба на Успение Богородицы, 28 августа. Благодаря о. Иоанну в сельском храме начал совершаться и чин Погребения Богородицы. Эта красивая, торжественная служба, распространённая в Русской Православной Церкви в средние века, к XX столетию стала относительно редкой, но батюшка очень любил её и практиковал ещё во время служения в Измайлове. В русских традициях были две вариации отправления службы — вечером 27 августа (как в Киево-Печерской лавре) или вечером 29 августа (как в Троице-Сергиевой лавре); отец Иоанн придерживался второго варианта.
Вспоминает Лия Круглик, в те годы студентка Рязанского радиотехнического института, отчисленная с последнего курса «за религиозные убеждения»: «Мы (я и сестра) старались каждое Успение быть у батюшки, где бы он ни служил. В сельских храмах чин погребения Плащаницы (правильно — чин Погребения Божией Матери. — В. Б.) до батюшки не совершался. С помощью своих духовных чад (они приезжали из Москвы, Питера, Рязани, Орла) специально изготовлялась резчиками-краснодеревщиками сень для Плащаницы. Сама Плащаница рисовалась и вышивалась (аппликация и бисерное шитьё) девушками. На подставке вокруг Плащаницы ставили 11 вазочек (не 12, а 11, так как не было апостола Фомы), а между ними синие или зелёные лампадочки. Вазочки делали так: кефирные бутылки наполняли влажным речным песком (для устойчивости), обтягивали белыми бумажными салфетками, которые привязывались к бутылкам белой тесьмой. Получались белоснежные стройные одинаковые вазочки. Настоящих тогда невозможно было купить, их попросту не было. В вазы ставились белые гладиолусы: по два цветка спинка к спинке плюс зелень спаржи. Всё это смотрелось строго, торжественно, симметрично. На особой подставке в отдельной вазе ставилась пальмовая ветвь и кадильница — в изголовье Плащаницы. Пальмовые ветви мы, девчонки, привозили из Рязани, выпрашивая срезать ветви либо в библиотеках, либо в сберкассах, где росли финиковые пальмы. Девушки приезжали на праздник в белых платьях и волосы заплетали в одну косу. Так подсказывал батюшка».
Сестра Лии Круглик, Алевтина Мизгирёва, дополняет: «Батюшка очень любил, чтобы во время службы вокруг плащаницы стояли дети и молодёжь, желательно в светлых одеждах с цветами и со свечами. Несмотря на усталость в связи с приготовлениями к празднику, вечером стояли мы вокруг плащаницы такие одухотворённые и радостные, что многочасовая служба проходила как один счастливый миг. Батюшка служил один, он просто летал, а помощником ему была одна матушка-алтарница и кто-нибудь из местных жителей».
Расходиться никому не хотелось. И даже когда служба заканчивалась, о. Иоанн выходил из алтаря, в белом подряснике вставал на колени перед Плащаницей, подымал руки к небу, и опять звучали песнопения: «Апостоли от конец...», «В молитвах неусыпающую Богородицу», величание. «Мы от него домой летели как на крыльях, буквально припрыгивая, радуясь той радостью, которой напитывались за батюшкиными службами, — вспоминала Лия Круглик. — Не имело значения расстояние — 5-10 километров. И, оглядываясь, видим: стоит батюшка на крылечке сторожки и всё благословляет нас». «На службу приходили не только из Летова, но и из окружающих сел и деревень, пешком по 6-10 километров возвращались люди домой, но тихая внутренняя радость и духовность были на их лицах», — дополняет Алевтина Мизгирёва.
Те сёла, где храмы были разрушены в 20—30-х, батюшка окормлял сам. В каждом таком селе у него появились свои «уполномоченные» — старушки, готовившие к службе свои дома. Начинал службу о. Иоанн с молебна святому, которому был посвящён некогда снесённый храм. Затем совершали исповедь, соборовались, причащались. Ярко пылали свечи, установленные в тазу с песком. Хор старческих голосов звучал нестройно, но истово, а каясь в грехах, старушки плакали как дети.
Служение в отдалённых деревнях часто было связано с немалыми опасностями. Об одной такой батюшка вспоминал не без юмора: «На одном из приходов я освящал деревенский дом. Шёл по дому с крестом и кропилом в руках, окропляя святой водой комнаты, и не заметил, что за занавеской одной из них — открытый люк в подвал. Я сделал шаг за эту занавеску и сразу даже не понял, что произошло: я провалился в этот подвал, оказавшись на самом его дне — на земле. Так и лежал, распростёртый, на дне подвала, в облачении, с кропилом и крестом в руках, как святитель Николай, — так изображают его на иконах. И ничего!»
К сожалению, с лета 1961-го все требы на дому, кроме причащения и соборования тяжелобольных, были запрещены. Но сельчане нашли выход: около больного человека под видом его родных собирались те, кого нужно было причастить и соборовать. Иногда, в особо надёжных случаях, освящались и дома. Проговорись кто-нибудь, донеси — и о. Иоанна лишили бы регистрации.
Есть такая пословица: «Не стоит село без праведника». И таких праведников на Рязанщине были в то нелёгкое время десятки. Так, в селе Ялтунино Шацкого района жили три сестры Петрины — Анисия, Матрона и Агафия. Своей мудростью и духовным авторитетом они славились настолько, что к ним приезжали за советом архимандриты. А в селе Захарово жила блаженная Пелагея, которая задолго до войны предсказала и её начало, и конец, и разрушение храмов, и восстановление их. В разгар хрущёвских гонений на Церковь она уверенно говорила о скором падении самого Хрущёва. Правда, лично с ней о. Иоанн знаком не был («я не знал её, и то, что пишут о моих с ней отношениях, — совершенная неправда», — подчёркивал он в письме), но слышать наверняка слышал. Да и другие, незнаменитые подвижницы запоминались священнику надолго. Одна такая бабушка пришла в Летово ранним морозным утром — в дальней деревне умирал человек. Собрались, пошли. Где-то на полпути бабушка Авдотья приостановилась и сокрушённо сказала: «Вот, отец Иоанн, на племя оставлять некого. Вырождаются люди». Эту фразу батюшка часто вспоминал потом.
Были и другие случаи, помогавшие понять, что значит любовь-слово и любовь-дело. В один из вечеров батюшка сидел в своей комнатке, полностью сосредоточившись на составлении проповеди о любви. В дверь несколько раз стучали, но он решил не отвлекаться от работы. И только закончив проповедь, вышел на улицу. А навстречу попалась соседка, которая смущённо произнесла:
— Благословите, батюшка! Вас дома не было, а я вас жду, чтобы занять денежку — хлеба не на что купить...
Проповедь так и осталась непроизнесённой. Говорить о любви «в теории» в то время, когда он не проявил её «на практике», о. Иоанн не смог.