Отец Иоанн (Крестьянкин)

Горькое и, увы, вполне справедливое обличение. Нравы в послевоенное время были действительно весьма свободными, и о. Иоанн видел тому множество примеров. Но в глазах следователя это была не проповедь, а «клевета на советскую действительность», достойная строгого наказания.

1 августа 1950 года — очная ставка. И на ней о. Иоанн увидел в следовательском кабинете... того самого священника храма Рождества Христова, который 20 апреля дал против него показания, заявив, что «Крестьянкин настроен антисоветски», «перед верующими выдаёт себя за «прозорливца» и «исцелителя», а потому верующие говорят о нём как о «святом». (Кстати, основой для такого утверждения, скорее всего, послужил реальный случай, когда в измайловский храм зашла некая орловская жительница, бывшая по делам в Москве, и радостно закричала на всю церковь: «Ой, да это же наш Иван Михайлович! Он святой, он прозорливец!») О. Иоанн уже был знаком с этими показаниями, знал о том, что его предали. И, прямо направившись к священнику... искренне, от души обнял его, по-братски приветствуя троекратным лобызанием. Следователь замер от изумления. Ничего не понимая, переглядывались конвоиры. А священник внезапно тяжело осел в объятиях о. Иоанна. Как оказалось, от потрясения он упал в глубокий обморок.

Уже многие годы спустя, когда люди спрашивали у него, как же можно было искренне приветствовать падшего брата, о. Иоанн с грустью произнёс:

— И священник-то он был хороший, и семьянин — кормилец чад своих... А ты-то знаешь ли, как поведёшь себя в подобной ситуации, если ещё и угрожать будут не тебе, а твоим детям?

О том, что о. Иоанн простил предавших его, свидетельствует его поведение уже лагерных времён. В лагере он получил письмо от прихожан измайловского храма, которые писали, что настоятель, донёсший на него в МГБ, — тот самый обладатель «победы» из обновленцев, — служил в пустой церкви, никто к нему даже не подходил. В ответ батюшка передал на волю записку, где просил своих чад посещать службы настоятеля и сообщал, что простил его.

...Шестичасовой допрос 3 августа был посвящён двум проповедям о. Иоанна — «О блудном сыне» (начало февраля) и «О прощёном воскресенье» (19 февраля). На допросе священник категорически отказался признать обе проповеди антисоветскими и терпеливо разъяснял следователю, какой именно смысл вкладывал в них. По-видимому, эти моменты были для о. Иоанна принципиально важны, так как он настаивал на своём толковании, невзирая на то, что предрешённость приговора ему уже была давно понятна.

На том же допросе всплыло имя схимонахини Марии (Щедриной) — духовной дочери о. Александра Воскресенского, которая после его смерти перебралась на Первомайскую улицу в Измайлове и окормлялась у о. Иоанна. Снова вопросы об «антисоветских разговорах», которые священник якобы вёл с монахиней (причём в протоколе её упорно называют «Щерединой»; Щередина, Щедрина — велика ли разница?..). Кое-что следователь даже цитировал, что не оставляло сомнений — дом духовной дочери о. Иоанна прослушивался, «вели» его плотно, возможно, затем и дали это понять: всё равно не отвертишься, всё про тебя знаем...

7 августа следователь поинтересовался, есть ли у арестованного заявления либо ходатайства. Ответ был следующим:

— Заявлений у меня нет, я имею одно ходатайство, сводящееся лишь к тому, что я не отрицаю и признал, что совершил преступление, за которое должен нести определённую ответственность, однако я просил бы, чтобы мне была предоставлена возможность окончить четвёртый курс московской духовной академии, где я учусь, и просил бы разрешить проживать на это время при академии в общежитии, а затем, по окончании её, просил бы дать возможность мне выехать в Почаевский монастырь на постоянное жительство.

Разумеется, такой возможности ему не предоставили. 19 августа о. Иоанна перевели из Лефортова в Бутырскую тюрьму, где и содержали до этапа в одной камере с уголовными преступниками. Девятью днями раньше было составлено обвинительное заключение, вменявшее в вину Крестьянкину Ивану Михайловичу то, что он, «будучи враждебно настроенным к советскому строю, проводил антисоветскую агитацию. Клеветнически отзывался о государственном строе, обрабатывал советских граждан в рёв акционном направлении». 22 августа, когда он уже четыре дня как сидел в Бутырках, был утверждён приговор — семь лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей) строгого режима. По меркам той эпохи срок относительно небольшой (по таким же обвинениям люди получали и по 15 лет, а лагерным «стандартом» начала 1950-х была «десятка», 10 лет), но и немалый. Осмыслить предстояло многое, и не раз во время прогулок в тюремном дворе с вышки по громкоговорителю грозно предупреждали:

— Заключённый номер 13431, гуляйте без задумчивости!

...Среди выписок, сделанных о. Иоанном из подвижников благочестия, есть одна, которая удивительным образом объясняет всё, что творилось на душе неправедно осуждённого священника. Вот эта выписка:

«Несправедливости от Бога никогда не приходят, но попускаются они Богом во благо тому, на кого попускаются. Истинно во благо!

Это не простая фраза, а настоящее дело. Но тому, на кого падают, претерпеть их надо. Вот эта надобность терпеть и нас встретила. И извольте благодушно терпеть, что бы у вас там ни было. Того хочет от нас Бог для нашего блага.

Коль скоро так настроитесь, всем беспокойствам конец.

Теперь вы заботитесь о себе и все случайности хотите устроить и поворачивать по-своему. А как всё не клеится, то вы и мучаетесь: что-то не так, другое не этак. А когда всё предадите Господу и будете принимать как от Него исходящее и для вас благопотребное, то никакого беспокойства иметь не будете, а только будете посматривать кругом, чтобы увидеть, что посылает Господь, Богу угодить стараясь, а не по своему желанию удовлетворить напрягаясь. Вникните хорошо, о чём говорю, и положите достигнуть такого настроения. Облекитесь верою и терпением.

Переменится и то, что вас тяготит. Настанут дни, когда свободно будете дышать».

Это цитата из святителя Феофана Затворника, земляка о. Иоанна и его любимого духовного автора (святитель Феофан родился в Орловской губернии и окончил Орловскую духовную семинарию). И в другом месте, уже своими словами: «Помышлял ли я о таком проявлении воли Божией? Конечно нет. Но по опыту скажу, что чем скорее мы сердцем примем Богом данное, тем легче будет нести благое иго Божие и бремя его лёгкое. Тяжёлым оно становится от нашего противления внутреннего».

Именно так, как к тяжкому, но необходимому кресту относился батюшка к постигшей его беде, старался из всего извлечь урок смирения, понимания, любви. Яркий пример — он до конца своих дней молитвенно поминал своего следователя Жулидова. Когда 18 декабря 2004 года у о. Иоанна спросили о том, помнит ли он ломавшего ему пальцы капитана МГБ, он с улыбкой отозвался:

— Хороший был человек, хороший, да жив ли он? — И тут же ответил сам себе: — Жив, жив, но очень уж старенький.

А на вопрос, хотел бы батюшка с ним встретиться сейчас, поспешно ответил:

— Нет, нет, Боже упаси. А вот альбом-то «Встреча со старцем» — бывшим его пациентом я бы ему послал в напоминание о делах давно минувших дней и о том, что я-то вот всё ещё жив милостью Божией.

Что увидел о. Иоанн в следователе, который калечил ему плоть и пытался искалечить дух? Узнал ли в нём простую, хотя и изувеченную безбожием и злобой душу, заключённую в оболочку кителя? Прозрел ли искреннее покаяние, накрывшее человека с головой, когда он оглянулся на свою жизнь — и ужаснулся ей?.. Неизвестно. Но случай с Жулидовым, которого о. Иоанн действительно молитвенно поминал до смерти, как никогда ярко свидетельствует о том, что батюшка по опыту знал смысл заповеди: «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Матф. 5: 43—45).