Страница 16 из 25
Эту фотографию о. Иоанн бережно хранил всю жизнь. А когда в 2000 году решался вопрос о прославлении владыки Серафима в лике священномучеников, снял её со стены своей келии и отдал, чтобы приобщить к материалам о канонизации. Решением Священного Синода Русской Православной Церкви от 17 июля 2001 года имя погибшего в годы репрессий владыки Серафима было включено в Собор Святых Новомучеников и Исповедников Российских XX века.
...Шли годы, а гонения на Церковь не прекращались, напротив — они принимали всё новые и новые формы. Власть действовала самыми разными методами — как лобовыми, нахрапистыми (создание в 1925 году Союза безбожников, с 1929 года — Союз воинствующих безбожников), так и внешне вполне нейтральными и даже «логичными». Так, в циркуляре НКВД РСФСР №351 от 19 сентября 1927 года было сказано, что в качестве причин для закрытия храмов могут быть выдвинуты такие, как «отсутствие служителей культа», «отсутствие своевременного ремонта», а то и «постановление общего собрания граждан». То есть не ремонтировался храм несколько лет, арестовали настоятеля — значит, можно закрывать. Нечего и говорить, что такие причины стали находиться в избытке. В апреле 1928-го в Орле закрыли Богоявленский храм, 13 июля начали разбирать колокольню старого Смоленского (того, где крестились и венчались предки Вани), 1 ноября окружному музею была передана часовня Георгиевской церкви, а 4 ноября — часовня Михаило-Архангельской. 20 мая 1929 года закрыли Крестовоздвиженскую церковь и передали её под клуб завода имени Медведева, а под столовую того же завода была передана бывшая Покровская церковь. В Преображенский храм въехал антирелигиозный музей, в Борисо-Глебский — производственные мастерские педагогического техникума, в Лутовский храм — армейский клуб... По состоянию на 15 июля 1929 года в Орле было закрыто 17 церквей, 2 монастыря, 9 часовен и молитвенных домов. Действующими оставались 18 храмов.
Конец 1929 года ознаменовался борьбой с колокольным звоном. 6 декабря 1929-го НКВД РСФСР дал указание своим органам на местах запретить «так называемый трезвон, или звон во все колокола», оставив только «звон в малые колокола установленного веса и в установленное время по просьбе религиозных организаций». Зимой 1929/30 года «по требованию трудящихся г. Орла» большие колокола с храмов города были сняты «и реализованы порядком, установленным для госфондимуществ». Именно тогда умолк громогласный звон, которым так славился Орёл... В памяти о. Иоанна это событие совместилось с упразднением городских монастырей, которое состоялось на шесть лет раньше. Но и это было ещё не всё. Новый удар по орловскому православию пришёлся на 1930—1931 годы. К маю 1931-го в Орле осталось 15 действующих храмов, из которых пять, в их числе родной для Крестьянкиных Ильинский, были обновленческими.
К этому времени в жизни Ивана Крестьянкина произошло несколько заметных перемен. В 1929 году, в возрасте 19 лет, он наконец окончил школу-девятилетку. Поскольку во время учёбы ему хорошо давалась математика, после школы он поступил на курсы бухгалтеров и после их окончания без труда нашёл работу счетовода в Орловском районном сельскохозяйственном кооперативном союзе. Работал на совесть и даже стал своеобразным «рационализатором», предложив директору для выправления запущенной бухгалтерии создать две группы — одну для обработки «свежих» финансовых документов, вторую для обработки старых. Но всё это было внешнее. Подлинная жизнь молодого человека продолжала протекать в храме.
И сразу же начались трудности с совмещением мирского и церковного. В том же 1929-м в СССР произошла реформа календаря, и вместо традиционной недели 1 октября была введена так называемая «непрерывка», где все рабочие дни были разделены на пять групп, названных по цветам (жёлтый, розовый, красный, фиолетовый, зелёный), причём каждая группа имела свой собственный выходной день в неделю. А 1 декабря 1931-го непрерывку сменила шестидневка, где день отдыха приходился на 6, 12, 18, 24 и 30-е число каждого месяца. Понятно, что главной причиной этих новаций было желание поломать устоявшийся веками уклад верующих людей, сделать их послушными «винтиками», которые между храмом и работой без сомнений выбирали бы работу. «Воскресенья» в традиционном смысле этого слова ушли в прошлое (вернутся они только летом 1940-го с введением семидневной рабочей недели). Отголосок шестидневки остался в печально-ироничном стишке: «Спасибо партии родной / За доброту и ласку, / Что отобрали выходной / И обо...ли Пасху».
Но православные, как и можно было предположить, свой календарь менять не собирались. И когда однажды бухгалтера Ивана Крестьянкина вызвали на работу в воскресенье, которое согласно новым мирским правилам было рабочим днём, объяснив это тем, что случился очередной «аврал» и его надо ликвидировать, юноша ответил коротко и чётко:
— Я не причина вашей отсталости, я и не жертва её ликвидации.
На следующий же день он прочёл приказ о своём увольнении...
Поскольку мама, Елизавета Илларионовна, к тому времени уже начала прихварывать, каждая копейка в домашнем бюджете имела существенный вес. Начались обивания порогов других орловских контор, но очень быстро Иван понял — уволили его с «волчьим билетом», сделав в личном деле какую-то пометку. Во всяком случае, в отделах кадров сразу же начинали смотреть на него как на зачумлённого.
Впрочем, была возможность устроиться в орловский театр, где гримёром работал старший брат Ивана Константин. Он воодушевлённо расписывал младшему перспективы:
— Представляешь, как будет здорово смотреться в программках — за парики отвечает Крестьянкин К., а за костюмы — Крестьянкин И.!
Но на это Иван серьёзно ответил:
— Нет, брат. Спасибо, но у меня в жизни своя цель — я хочу стать священником и монахом.
Увольнение получалось скрывать около месяца. По утрам Иван исправно «шёл на работу», а отсутствие зарплаты удалось скрыть с помощью продажи подарка юродивого Афанасия Андреевича — скрипки. Футляр от неё юноша оставил себе на память.
Но всё тайное рано или поздно становится явным. Мама узнала и об увольнении, и о том, что другую работу в Орле найти невозможно. И тогда в доверительном разговоре сына с матерью прозвучало: Москва. Ваня ещё раз рассказал, какое глубокое впечатление на него произвели поездка в Москву в 1923-м, встреча с Патриархом. Может быть, стоит попробовать счастья в столице?.. Тем более что православный Орёл гибнет и пустеет буквально на глазах. Выслали из города любимого владыку Серафима, и даже родную Воскресенскую улицу 14 мая 1929-го переименовали, страшно сказать, в улицу Безбожников. Как на такой жить?.. А Москва не провинция, полностью разорить её будет трудно даже неистовым врагам Церкви... Да и закадычные друзья-соседи уже перебрались туда — Александр и Василий Москвитины жили в Москве с конца 1920-х.
В ответ прозвучало неожиданное:
— Сынок, а ты спроси совета у матушки Веры. Как она скажет, пусть так и будет.
Матушку Веру, Веру Александровну Логинову, хорошо знал весь православный Орёл. До 1923 года она была насельницей Введенского женского монастыря, а до пострига — женой генерала. Высокую, статную, с суровым лицом, матушку Веру часто можно было видеть проезжавшей по улицам города в конном экипаже. Она обладала особым даром знания, кому именно нужна её помощь, и сама появлялась у людей дома.
К старице отправились вдвоём. Она встретила Крестьянкиных приветливо, Ваню помнила ещё шестилетним пономарём. И вот перед ней стоял 21-летний юноша, собиравшийся покидать родное гнездо.
Ваня был готов к любому ответу матушки Веры, но всё же удивился, когда она без колебаний благословила его на переезд в столицу. Матери объяснила, что все происходящие с ним неприятности временны, бодрому духу они не вредят. А потом загадочно добавила, снова обращаясь к Ване:
— А встретимся мы с тобой через много лет на псковской земле. Бог провожает, Бог и встречает. И слава Богу!
Над смыслом этой фразы Иван задумываться не стал: раз старица сказала, значит, рано или поздно всё прояснится. И домой возвращался одновременно в грустном и приподнятом настроении. Жаль было расставаться с родным городом, прощаться с матерью, братьями и сестрой. Но нужно было двигаться дальше. В Москву, в Москву, в Москву...