Гарвардский баг

— Он, конечно, идиот, — почесал бороду Федор Николаевич, когда я закончила. — Но все-таки тебе надо с ним поговорить, — кивнул он будто собственным мыслям.

— Тогда, когда уходила, — вздохнула я, — сил совсем не было. А сейчас… — я неопределенно пожала плечами. Признаваться в собственной трусости очень стыдно, оказывается.

— Виноватой себя чувствуешь? — сощурился проницательно и снова так знакомо бывший военный. — Думаешь, другую там себе нашел?

— Да, — поскучнела я, настроение вмиг испортилось, а внутри противно заныло. — Вот вы бы не нашли? У нас там куда ни плюнь, в модель попадешь, а меня уже две недели нет и вообще… — я махнула рукой, отвернулась к окну. — Дура я.

— Не нашел он никого, Слава, — погладил Федор Александрович меня по руке. — Уверен.

— Спасибо, — невесело улыбнулась, бросила взгляд за окно и поняла, что пора собираться. На улице давно ночь, а мне еще домой добираться, да и разговор этот только бередит раны. Я комкано попрощалась со странно рассматривающим меня Федором Александровичем и ушла к себе.

И той ночью снова плохо спала: все ворочалась с боку на бок и думала, думала, думала. И весь следующий день нарезала круги вокруг телефона — позвонить, не позвонить? У них там ад наверняка сейчас, Гору не до меня явно, и что я ему скажу? Просто подышу в трубку? Скажу, что скучала, пусть он и дурак? Объясню, что мне нужны были эти две недели, чтобы прийти в себя?

Чушь какая…

И вечером тоже нарезала круги… Но так и не позвонила. И на следующий день снова. Так дотянула до субботы. Грызла себя, изводила и тянула кота за яйца. Потому что страшно было, и стыдно, и все еще очень обидно и больно. Вот только злость давно улеглась и то место, которое раньше она забивала напрочь, теперь ныло и тянуло в два раза сильнее. В тысячу раз сильнее.

В пятницу вечером я до того издергалась, что отключилась прямо в гостиной на диване в обнимку со смартом и полным раздраем в душе, а проснулась потому, что на живот что-то давило, как будто плед, под которым я уснула, обмотался вокруг талии и стал тяжелее на пару килограмм.

Я завозилась, поморщилась и попробовала снова провалиться в сон. Вставать не хотелось совершенно, не хотелось нырять в эти тянущие, грызущие ощущения. Но… Но я обещала себе, что сегодня точно позвоню… Подниму эту чертову трубку и позвоню, и плевать, что услышу на другом конце провода, плевать, что скажет Ястреб. Потому что и дальше так продолжаться не может, я просто рехнусь!

Я вздохнула, почесала кончик носа, так и не открывая глаз, и… И решение снова приняли за меня.

— Доброе утро, Лава, — прохрипел знакомый до дрожи голос куда-то мне в живот. И я дернулась вздрогнула и наконец-то открыла глаза, подскочив на месте, как ужаленная.

— А… ты… — слова вдруг куда-то делись, мысли в общем-то тоже. Я просто смотрела неверяще в хитрые серые глаза, на губы, кривящиеся в улыбке, на заросшие щетиной скулы.

— Давай, Воронова, — усмехнулся Ястреб, — раньше у тебя лучше получалось складывать слова в предложения. Или ты в этой глуши совсем одичала?

— Вот теперь я уверена, что не сплю, — пробормотала и еще немного приподнялась на диване, стараясь прийти в себя. Приходилось неважно и реальность крошилась и рассыпалась на отдельные кусочки. Вот Гор сидит на полу, в мягком кофейном свитере и джинсах. Вот в коридоре у двери его чемодан. А на кухне на столе стоят какие-то пакеты. А вот я… растерянная, еще сонная, с дико колотящимся сердцем. А там за окном, наверное, все так же спокойно течет река, все те же огромные елки, все то же отсутствие снега. Только… Только все, кроме этого дурацкого дивана, Ястреба и его рук, обнимающих меня за талию, казалось ненастоящим, несуществующим, как будто затянутым дымкой. А Гор просто обнимал и смотрел внимательно, устроив острый, твердый подбородок на моем животе.

— Что ты здесь делаешь и кто меня сдал? — нахмурилась, пытаясь подняться еще много повыше. Казалось, что расстояние должно помочь собрать мозги в кучу, только меня не пустили, и хватка на талии стала крепче, а чужой взгляд еще более внимательным.

— Я в отпуске тоже, — широко и довольно улыбнулся Игорь. — Приехал к тебе, будем вместе жарить стейки и гулять вдоль берега. Ну и чем ты еще тут занимаешься? Бегаешь?

У меня ушло пару секунд на обработку полученной информации, и мои брови взлетели вверх.

— Федор Александрович… — пробормотала я, бестолково хлопая глазами.

— Мой дед, — довольно и сыто улыбнулся Игорь. — Ты удачное место выбрала для отдыха.

Я не пыталась осознать, не пыталась обдумать услышанное. Для этого время будет потом, просто приняла и отложила на полку. Сейчас и так всего было чересчур, слишком много для раннего утра.

— Как давно…

— Только последние три дня, — потерся о меня Ястреб, и мурашки побежали по телу, и мозги окончательно превратились в кисель. — Дед не торопился мне ни о чем говорить, хотел, чтобы я совершенно точно все понял и осознал.

— И как? — вскинула я бровь и, не удержавшись, запустила пальцы в темные волосы. И чуть не замурлыкала от удовольствия, прикрывая глаза. Как же я скучала…

— Понял, осознал. На самом деле, я все осознал, еще до корпоратива, Слав, только… Не мог ничего рассказать, я думал…

— Знаю я, о чем ты думал, — фыркнула, перебивая ставшего вдруг неловким и от того еще более нереальным Гора. — Мне Борисыч все объяснил, — и пошевелилась, заерзала, пробуя все-таки вылезти из-под него.

— И ты все равно уехала? — свел брови к переносице Ястреб, притягивая меня назад. Горячий такой, большой, пальцы эти длинные, запах темный с горчинкой кожи. Соображать было очень сложно.

— И я все равно уехала. Мне нужно было уехать, Игорь, — пожала плечами, бросая попытки отстраниться от него. — Мне нужна была передышка.

— Передохнула? — сощурился он нехорошо и тут же выпрямился, выпуская меня из рук. — А знаешь, не отвечай, — покачал головой. — Плевать, я здесь и дальше только со мной.

— Что с тобой? — тут же скрестила я руки на груди. Опять все решил и просто перед фактом ставит!

— Все, Лава, все со мной. Жизнь, семья, дети, каждый твой отпуск и выходной. Каждый следующий гребаный маньяк, или парочка, если они будут, будут тоже со мной, — он вдруг рванулся, вперед, заставив меня вжаться в спинку дивана, застыл в каких-то жалких миллиметрах от моего лица.

— Снова все за меня решил, — не смогла удержаться.

— Решил, потому что ты баг в моем коде, Славка, какой-то очень хитровыдуманный и хтровылепленный. Я знаю про тебя, вижу тебя, а вытащить из себя не могу. Полгода пытался не замечать и не реагировать. Уговаривал сам себя, — почти прорычал он мне в губы, — убеждал, обманывал. А ты взяла и все сломала, просто свалившись в моем кабинете в обморок.

— Я не понимаю… — покачала головой, сквозь гул в голове и грохот сердца, пробуя расслышать его слова, понять их. Какой к хренам обморок? Какие полгода?

— Конечно ты не понимаешь, — усмехнулся Гор невесело, как-то болезненно. — Платья эти твои, каблуки… огрызалась, как будто специально дразнила… С ума сводила… Меня? Взрослого мужика. Мне ведь никогда такие как ты не нравились.

— О, ну спасибо, — огрызнулась я и уперлась ладонями Гору в грудь, чтобы воздуха между нами больше, чтобы пространство хотя бы для вдоха было, чтобы не им дышать. Ага, конечно, кто бы мне еще позволил…

— Что рычишь? — хмыкнул Игорь, склоняясь еще ниже. — Думаешь я в восторге был, когда понял, насколько вляпался? Ты же жесткая, Славка, умная, красивая, как мечта, и сложная невероятно. Да я ключи к тебе подбирал так тщательно, как будто ты код от того самого чемоданчика с красной кнопкой. Ты…

— Ты думаешь, с тобой проще было!? — не выдержала я. — Пришел, гений кодинга, великий и ужасный! — толкнула его в грудь. — Всех построил, все перехреначил по-своему. Рычал постоянно, смотрел так, как будто ждал, когда и где я споткнусь, как будто проверял. Упрямый как осел! С тобой же никогда ни о чем договориться нельзя. Да я к митингам с тобой готовилась так, как никогда никуда не готовилась, да мне перед инвесторами никогда так стремно не было, как перед тобой каждый раз! — снова его толкнула и снова безуспешно.