Паноптикум

Рядом присела Исмена и обняла ее за плечи.

– Оставь меня одну с моим безумством6, – отмахнулась Антигона. Как они опостылели ей все, актеры этой трагедии, настоящие и ненастоящие, живые и придуманные. – Как всегда, ты бросила меня, жалкая Исмена, слабая Исмена, и явилась только под конец.

– Ты же знаешь, хоть на казнь, но мы вместе, сестра. Пойдем со мной.

– Куда?

– В настоящий мир. Ты же давно чувствуешь его приближение, так ведь? Я знаю путь и проведу тебя. Там лучше, чем с этими чокнутыми.

Она поднялась на ноги и протянула Антигоне руку. Та несмело схватилась за нее. Пол перед ними задрожал, раскалываясь; у их ног закручивалась воронкой черная дыра. Сестры шагнули туда вместе. И больше в этом мире Антигоны не было.

Глава 7

Машина исчезла.

Это открытие настолько поразило Вита, что он застыл, тупо пялясь на отпечатки шин на влажном грунте. Невозможно. Бордовый «запорожец» Благих казался незыблемым элементом пейзажа – как и ясень, росший в конце переулка, по которому любила лазить местная ребятня, как делали, наверное, их родители и будут делать их будущие дети. Но машина исчезла – значит, домоседливое семейство покинуло обшарпанные фамильные чертоги и отправилось… Куда же они подевались?

«Твою мать», – констатировал Вит. И прибавить к этому глубокомысленному умозаключению было ровным счетом нечего.

Вчерашний вечер он провел, шерстя список друзей в «ВК» и размышляя, кто из его знакомых психиатров мог бы вести бабочку-скрипачку. «Мою бабочку», – трепетно прибавлял Вит без тени сомнения, что имеет право присвоить ее себе. В конце концов, в эпоху Великих географических открытий новые земли нарекали именем первого человека, ступившего на них.

Спустя три часа мельтешения перед глазами улыбчивых аватарок Вит пришел к неутешительному выводу: никто. Сокурсники – те немногие, кто, как и он, подались в психиатрию… Как он мог доверить Антигону тем, кто еле сдавал со второй пересдачи, кто платил за экзамены, кому Вит сам давал списывать? Кто еще? Из родной-ненавистной областной он испытывал теплые чувства к одному лишь доктору Стояну, благодаря которому познакомился с психиатрией: когда Вит был студентом, тот взял его ночным санитаром к себе в отделение. Да только Пал Антоныч (как Чехов, только наоборот, шутил тот в хорошем расположении духа) питал страсть к обильным возлияниям, иначе говоря, безбожно квасил – вот Вит и сомневался, можно ли поручить ему такое сокровище. Найти бы какую-нибудь милую женщину с ласковым голосом, на которую девочка спроецирует роль матери…

«Что ты за кастинг устроил?» – одергивал себя Вит. Слишком сильно он привязался к этой девчонке, что абсолютно непрофессионально. Хотя… Какой он к черту профессионал? Она ведь такая… такая… тонкая, хрупкая, тронешь – рассыплется. Пальцы еще помнили прикосновение к нежной коже и жар ее дыхания, щекочущего ему ухо. А имя ее, имя – Ан-ти-го-на – тоже удивительное, с северной твердостью и неясной трагической ноткой…

К часу ночи Вит отрубился и задрых крепким сном праведника, добросовестно отпахавшего трудовую неделю. Глаза он продрал только после третьего звонка будильника. Пришлось снова тащиться на работу – долбаная шестидневка. Он подумывал заглянуть к Благим перед сменой, но осадил себя: спят небось, у нормальных людей выходной. Так и ушел восвояси, мазнув взглядом по занимающему положенное место «запорожцу», что тонул в утренних сумерках, как погибший в морской пучине корабль – неподвижный, вросший в донный ил. Ничто не предвещало беды.

На работе Вит был так расхлябан, что даже Вера, обычно хранившая доброжелательное спокойствие, на него взъелась: «Я и без стетоскопа слышу по кашлю, какие там жуткие хрипы в легких! Ты оглох, что ли?»

Закушенная губа, капризно-упрямый взгляд. Перевязанные кислотно-розовыми резинками хвостики угрожающее подергиваются. Наша Белочка неистова в гневе, ха-ха.

«Прости, Вер, плохо себя чувствую. Не выспался», – легко соврал Вит, якобы случайно касаясь ее запястья и вполне намеренно пользуясь тем, что она питает к нему слабость. Вера утешительно погладила его по локтю и упорхнула приготовить новоявленному страдальцу кофе, в котором читалось нечто большее, чем дружеская услуга. Какой-то необычный вкус, с пикантно-пряной ноткой. Что она туда добавила? Корицу? Ваниль? Секретный ингредиент под названием любовь?

Кое-как доработав смену, Вит отправился домой, где и обнаружил загадочную пропажу. До флигеля он не дошел. Просто упал на крыльцо дома Благих, чувствуя, как скрипит под весом тела треснувшая ступенька. Естественно, ступени были мокрые и грязные после утреннего дождя, но Вита уже не волновало состояние его одежды.

По небу ползли длинные темные облака, похожие на свернутые из газеты самокрутки. Вит усмехнулся пришедшему на ум сравнению и достал сигареты. Закурил. На западе искристо потрескивало и грохотало; гроза возвращалась. Он выпустил колечко дыма – трюк, которому давным-давно научился в общежитии, – пытаясь отвлечься от тревожных мыслей. Куда они пропали? Если вчерашний разговор сподвигнул Якова Ильич отвезти дочку в психбольницу – отлично. Да только поликлиническое отделение в субботу не работает.

Перед глазами отчетливо встала картина: вот Антигона привстает на носочки, осматривая кухонные полки, и слабые солнечные лучи высвечивают дорожки боли на девичьем теле, вытоптанные ее собственными пальцами, созданными для смычка, а не лезвия… По бледным рукам ветвятся линии вен – русла рек, нарисованные на выцветшей от времени карте. Что, если в этот раз она вогнала острие чуть глубже, и реки вышли из берегов?

«Почему ты не настоял? Не схватил этого старого идиота за шкирку и не вдолбил доходчиво, что девочке нужна срочная помощь? Дурак! Хотел поиграть в информированное согласие? Дать пациентке и ее семье время на осознание? Чертов западный подход! Это только в учебниках работает. А в жизни – вот что случается».

«Ты ничего не должен этой девочке. У нее есть отец, чтобы о ней заботиться. Он и виноват. Кто она тебе? Никто. Просто экспонат для твоей коллекции бабочек с оборванными крылышками, долбаный ты маньяк».

«Помнишь, как она плакалась тебе? Разве сердце не екнуло, а? Так уже и никто?»

Какой-то манихейский бред7. Вселенская борьба добра и зла за его драгоценную душу. Вит выкурил сигарету до самого фильтра и взялся за следующую. Бессмысленный внутренний спор хотелось оборвать. Врезать самому себе – смачно, до крови. Только ему, чистоплюю, не прилетало аж со второго курса, когда Вит спьяну попытался отбить у старшекурсника девушку. Ни ее лица, ни лица оппонента он припомнить не мог, а вот ощущение саднящей скулы, которая потом налилась горячей тяжестью синяка, все еще жило в памяти. И ощущение это было приятным. Он и подумать не мог, как приятно получать в морду заслуженно.

Из пачки улетучилась третья сигарета. На этой стадии курение уже не приносило удовольствия, превратившись в механический процесс. До Серпомолотовска гроза все еще не добралась – только кромка неба вспыхивала ломанными серебристыми полосами. Бредущая по переулку старушка поздоровалась с Витом и остановилась, намереваясь что-то спросить (например, почему он развалился на чужом крыльце в таком неприглядном виде), но не решилась и поковыляла дальше.

Пролетели еще несколько пустых минут. Над головой пару раз громыхнуло – слабенько, почти беззлобно. Вит задушил малодушную мыслишку спрятаться от возможного дождя в доме и зажег четвертую сигарету.

Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Вит вгляделся в экран: номер был незнакомый.

– Алло, Вит Анатольевич? – прохрипели в трубке.

– Слушаю, – не вынимая сигареты изо рта, буркнул он.

– Вит, здравствуйте. Это Яков Благой. Ваш сосед, вы мне визитку оставляли. Моей дочке… очень плохо. Нужна помощь.

6

Здесь и ранее курсивом выделены цитаты из трагедии Софокла «Антигона» (пер. С. Шервинского и Н. Познякова).

7

Манихейский бред – это вид антагонистического бреда, при котором происходящее воспринимается больным как проявление борьбы противоположных сил: добра и зла, тьмы и света. В центре этой борьбы, имеющей глобальное с точки зрения больного значение, находится его личность.