Дыши со мной

«Я эгоистка», — вздохнула Слава, ощущая потребность в дружеском участии. Такого не случалось давно и немного пугало. Быть независимой проще. Не надо думать о других, подстраиваться под чужие желания, зависеть от чьих-то эмоций. Доктор Юр изменил эту точку зрения, и теперь его не хватало рядом.

— Нет, так нет, — констатировала Слава после двухчасового ожидания ответа. За это время она успела вернуться домой, перекопать Интернет в поисках информации о семье своего мужа, накопить эмоции, по большей части злость и негатив, и понять, что никому, кроме родителей и бабушки не нужна. — Значит, это не моя забота.

Ей было невдомёк, что Юрий делал, по сути, то же самое — искал информацию. С момента расставания он думал лишь о том, как так случилось, что его душа потянулась к Славе, и всё перевернулось с ног на голову. Она внесла в его жизнь жуткий хаос, от которого голова шла кругом, а сердце постоянно разбивалось. Вернувшись на работу к концу дежурства, мужчина понял, что не может сконцентрироваться на привычных вещах, дети раздражали до такой степени, что зудело всё тело, словно наэлектризованное. Он с трудом провёл утреннее совещание, как заведующий отделением, и уехал домой, чего раньше не случалось. Обычно он оставался ещё на несколько часов, но в это утро физически не мог найти силы вникать во что-либо, принимать решения. Уже дома Юрий добрался до Интернета и погрузился в него с головой, пытаясь отыскать хоть что-то о Славе. Скудные данные соцсетей не пролили свет. Он позвонил Татьяне Петровне и разговорил её, однако и она знала о коллеге в основном с профессиональной стороны. Конечно, она рассказала о переживаниях Славы после гибели мужа, и Юрию стало не по себе от той боли, с которой жила девушка. Ещё тяжелее ему было понимать чужую любовь. О молодом, обаятельном, удачливом наркодиллере хорошо знали завсегдатаи ночных клубов. Он сколотил свою банду на мотоциклах и вполне удачно вёл бизнес, избегая внимания со стороны закона. Чуть больше года назад, когда запахло жареным, он исчез. Закатил мальчишник и растворился. По городу прокатился слух, что Егор женился и скрылся с женой в неизвестном направлении, заметя все следы. В Интернете мелькнули картинки необычного свадебного кортежа, но они ни о чём не говорили. В сердце неприятно кольнуло от мысли, что Слава причастна к делам мужа.

— Ты не такая, — со стоном произнёс он, сворачивая все окна на экране монитора. — Но если ты не знала… Ты не знала! Ты ничего не знала, пока не сходила в этот чёртов бар. Я сам тебя туда отправил.

От злости на себя хотелось выть. Ночью от прежней Славы не осталось и следа. Она превратилась в мертвеца, из которого высосали всю жизнь. Набрав сообщение «Ты жива?», Юрий долго ждал ответа, а когда получил, то не смог написать больше ничего, потому что не знал, как теперь быть, когда открылась правда. Он знал о Славе то, что она даже не подозревала. Девушка хранила верность мужу, который сделал её причастной к своей преступной жизни. Каким-то образом его смерть оставалась тайной, а значит, и жизни Славы ничего не угрожало. Но что если всё станет явным?

— Что делать? — спросил Юрий и устало потёр лицо ладонями.

Бессонная тревожная ночь, выматывающий мыслями день выжимали последние силы. И тут пришло новое сообщение с требованием предоставить телефон Жилина, заставившее заново пройти по цепочке мыслей.

«Зачем ей Жилин? Что-то узнала? — он заново прочитал сообщение о походе к стоматологу. — Болевой синдром. Что она имела в виду? Болит зуб или что-то ещё? Она говорила с Жанеттой. Может, та ей натрепала что-нибудь? Что? Не что, а кто. Она рассказала, кто был у Виты до меня. Точно. Стоматолог. Будь он проклят. Слава, куда ты лезешь?»

Не решившись дать ей номер телефона Жилина, Юрий сам позвонил ему, но абонент оказался недоступен. Сидеть на месте стало лихо. Вместо того чтобы упасть в кровать и заснуть, мужчина оделся и отправился к Славе, однако возле её подъезда так и остался сидеть в машине. Он боялся, что выдаст себя, и не знал, как начать тяжёлый разговор. Прошло больше часа его бесполезного протирания сиденья, прежде чем он набрал номер в телефоне, не сильно надеясь на отклик. Однако на другом конце связи ответили быстро.

— Привет, — хрипло произнёс Юрий. — Надо поговорить. Да, сейчас. Я уже тут. Нет, лучше ты спускайся. Прокатимся.

Подниматься в квартиру он не желал, ни под каким предлогом. Самое безопасное место — машина. Можно стоять на месте, можно ехать, можно орать, можно просто молчать. Кроме них двоих никто не влезет в разговор. В квартире всё иначе. Там присутствовал третий, невидимый, мёртвый, но донельзя реальный Егор. Да ещё соседи до кучи. Им всегда до всего есть дело, даже если оно их не касается. Кто к кому приехал или пришёл, что принёс, сколько пробыл. Иногда Юрий ловил себя на мысли, что хотел бы жить в деревне за высоким забором. Он, не отрываясь, смотрел на входную дверь в подъезд, ожидая, когда выпорхнет Слава. Приготовившись увидеть её в привычных мотоджинсах, мужчина опешил. Из темноты подъезда на свет появилась лёгкая и воздушная девушка в летнем платье. Ветерок при ходьбе колыхал край подола, и он расходился вдоль длинного разреза на ноге. Зрелище впечатляло, учитывая стройность фигуры. Юрий замешкался, выходя из машины.

— Привет, — кивнул он и открыл дверь с пассажирской стороны. Поездка в замкнутом пространстве уже не выглядела идеально. Соблазн откровенно рисовал в голове эротические картинки.

— Привет, — с лёгкой усмешкой ответила Слава, пряча за ней радость. — Спасибо, что приехал.

— Не терпится выложить новости? — он мягко прикрыл дверь и вернулся на своё место. — Куда желаешь прокатиться? Я так понимаю, светскую жизнь не предлагать?

— Правильно понимаешь. Ты же хотел поговорить.

— Да. Так, куда поедем?

— Думаю, старый сад подойдёт. Яблони уже отцвели, наверно, но всё равно там хорошо, — предположила Слава. Она была в саду пару раз с Егором. В последние годы тёплые зимы были почти бесснежными и не морозными. Трава не успевала уснуть и устилала зелёным ковром землю до самой весны. Народ отвык от тёплых курток и шуб, забыл, что такое снежные горки и лыжи. На коньках катались в ледовых дворцах спорта. У мотоциклистов сезон длился круглый год. Но деревья всё равно жили по своему графику: сбрасывали листву осенью и обзаводились зеленью весной. Когда Егор впервые привёз Славу в бывший совхозный сад, деревья напоминали корявых исполинов.

— В сад, так в сад, — согласился Юрий и мягко вырулил из двора на проезжую часть.

До съезда на просёлочную раздолбанную, разрытую квадроциклами дорогу в машине звучала тихая музыка. И Юрий, и Слава оттягивали начало разговора. Оба решали, что сказать и о чём умолчать. Их мысли начали беседу ещё до того, как в воздух взлетело первое слово.

— Как твой болевой синдром? — спросил Юрий, пристально глядя в лобовое стекло. Машину потряхивало на колдобинах. Заброшенный совхоз давно превратился в руины, и лишь яблони продолжали жить. Они уже появились по краям дороги, встречая гостей.

— Стоматолог оказался бессилен, — фыркнула она.

— Нашла отца Егорки?

— Ну, как сказать, — протянула Слава, не решаясь говорить правду. Она любовалась видом, открывшимся в окно. — Как же здесь красиво. Дико.

— Да. Здесь тихо, если не считать птиц. Где остановимся?

— Без разницы. Везде хорошо.

Они оба снова ушли от разговора, заменив его наигранной суетой. Вскоре под ногами приминалась трава, а головы задевали раскинувшиеся ветви. Яблони почти отцвели, но аромат сохранился.

— Задохнуться можно, — блаженно вдохнула воздух носом Слава. — Он пах почти так же.

— Кто?

— Стоматолог, — хихикнула девушка, уловив в голосе нечто похожее на ревность. — Да и на вид был как грех. Совершенство. А голос… Даже во мне проснулись желания. Чего уж скрывать.

— Понятно. Ян Ковальский, — ухмыльнулся Юрий. Вредный червячок в груди успокоился. Этого красавца-искусителя знали многие, несмотря на то, что он редко появлялся в обществе. Разве что выводил в свет нового друга. Как и почему так случилось, что он приютил Виту Лайт, можно было только догадываться, но Юрий предполагал, что сыграл роль талант актрисы вызывать к себе сочувствие и жалость. Он сам попался на него, когда приютил щедрую на ласку девушку, нарушив святое правило: мой дом — моя крепость. — Но он…