Страница 38 из 71
— Поймите меня правильно, товарищ Лушин, — заговорил он, умащиваясь поудобней. — Всё, что нельзя объяснить, вызывает недоверие и настороженность…
— Послушайте, — я ощутил, как во мне пузырится пена раздражения, — да какая вам разница, гуляли мы или ползли? ДОТ мы уничтожили? Уничтожили! Тимофеево штурмом взяли? Взяли! Чего вам еще?
— Товарищ Лушин, — проникновенно затянул Аверин, — мы умеем не только хранить тайны, но и раскрывать их. Когда я сталкиваюсь с загадкой, то просто обязан разгадать ее, понять, удостовериться, что она не несет угрозы!
В этот момент я по-настоящему испугался, разглядев за аскетической личиной старшего политрука лик средневекового инквизитора. Те же медоточивые речи — и фанатичный, угрюмый огонь в глазах.
— Видите, — продолжал журчать особист, — я не таю от вас никаких секретов, и даже не веду допрос. Но прошу учесть, — лязгнул голос, — если вы сами всё толком не объясните, мне придется допросить бойцов вашей роты. А уж когда тайна откроется, не просите о снисхождении — вы утратите и мое доверие, и хорошее расположение к вам.
Насмешливо-снисходительный огонек в глазах напротив — вот, что меня взбесило. Вероятно, бледность залила мое лицо, поскольку во взгляде Аверина мелькнуло удовлетворение.
— Нет, не узнать вам моей тайны! — дернул я губами в подобии глумливой ухмылки. — Буду молчать, как Мальчиш-Кибальчиш!
Испуг, страх, отчаяние — всё переплавилось внутри в жгучую ярость. Она едва удерживалась во мне, грозя выплеснуться, и тут особист угрожающе приподнялся, шаря костлявой ладонью по новенькой кобуре.
— На место! — хлестко скомандовал я, выбрасывая руку. — Спать! Забыть!
У меня не было ни малейшей уверенности в том, что гипноз — это мое. Напротив, я был убежден, что проба сил обернется полным фиаско. Даже пораженческие мысли промелькивали — куды бечь? Но Аверин поник на своем пенечке, свешивая голову и роняя трость.
«Не может быть… — мелькнуло в голове. — Но получилось же!»
Осаживая разгулявшиеся нервы, я покинул рощицу, часто оглядываясь.
«Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу…»
Мы собрались в отбитом у немцев блиндаже — я и Пашка с Кристей. Девушка в белом халате задумчиво смотрела на трепещущий огонек коптилки, сработанный умельцами из снарядной гильзы, а мне интересней было следить за отражениями в ее глазах. Кристина то взмахивала ресницами, словно изумляясь чему-то, незримому для меня, то опускала их, погружаясь в омут памяти.
Я ласково улыбнулся, тут же пугаясь, и сжал губы, чтобы не выдать себя вновь. Память о будущем, как бы нелепо не звучало подобное словосочетание, расплывалась и пригасала, выдавливаемая новыми впечатлениями, всё чаще казалась сновидной и нереальной. Но иные моменты бытия горели в мозгу ярко, всеми красками.
У нас в экспедиции хватало хорошеньких девушек. Света, Аллочка… Да и Лиза. С ними было приятно поболтать о том, о сем, заодно высматривая, как дразняще изгибается стройное бедро, как тоненькая ткань футболки облегает грудь, притягивая взгляд к набухающим соскам. Но все же девчонки оставались для меня подругами — я не переступал грань дозволенного, хотя и мог бы. Не зря же снимались бюстгальтеры…
Впрочем, я всегда был осторожен в отношениях. Меня даже поругивали за излишнюю серьезность, но великолепная простота — не мое. Мало заниматься любовью, надо еще и отвечать за нее.
Но вот, когда у нас появилась Кристина…
В дебрях извилин вспыхнула притягательная картинка — надменное и красивое высшее существо глядит на тебя, смертного, с прищуром зеленых глаз, а ты в эти растянутые мгновения осознаешь, что все твои защитные укрепления, возведенные в душе, рушатся, распадаются в неслышном грохоте, и ты остаешься один на один с шикарной девицей, беззащитный и безгласный.
Я влюбился тогда, в самый первый день, когда увидел Кристю. Не верил, что так бывает, но… Сподобился. Природа не спрашивает, чтишь ли ты ее законы. Она их устанавливает, а твой удел — следовать неписанному.
Двое или трое суток я блуждал в сладостных амурных лабиринтах, пока не уловил взаимности между Кристиной и Павлом. Расстроился вчерную, однако и странное облегчение испытал. Ну, и ладно, думаю, зато никакой ответственности, никаких забот и тревог…
Как Хиль пел: «Уйду с дороги, таков закон — третий должен уйти…»
Ерунда это все. Любишь — люби, а не трусь, изображая верного товарища! А то выходит некое полупредательство — отдаешь возлюбленную другому…
Ох, сколько я уже передумал всего за эти месяцы, но все так и тянется — стою скромно в сторонке, лишь бы не мешать чужому счастью, и корчусь в душе!
А ведь Кристинка наверняка что-то чувствует. Недаром она так ласкова со мной… Я украдкой посмотрел на девушку — красотулька, зажав между ладоней щербатую чашку, задумчиво вертела ее. И уж какие мысли крутились за зеленью глаз — бог весть…
А вот Ломов не глядел на свою невесту — нахмурив лоб и выпятив нижнюю губу, он сосредоточенно размышлял, иногда досадливо морщась.
«Думай, думай…», как говорил мультяшный Удав Мартышке…»
Я единственный из компании не допил свой трофейный коньяк. Покрутив кружку в пальцах, нюхнул изделие французских виноделов, плескавшееся на дне, и сделал большой глоток. Хорошо пошло…
Топот и скрип двери озвучили приход четвертого попаданца. Возбужденный Трошкин проскользнул к нам, громко сопя, и отпыхиваясь.
— Не закрывай, — сказал я скучным голосом, — а то душно.
— И не подслушают! — кивнул Тёма, приоткрывая дверь.
— Ну? — нетерпеливо насупился Пашка.
— Усё у порядке, шеф! — осклабился «лазутчик». — Аверин бродил-бродил, хмурился и лоб тер, а потом заперся у себя, и накатил полный стакан водяры! Сидит, такой, как сыч, нахохлился — и смотрит… как это… тупо уставясь перед собой! Сидел, сидел — еще полстакана хлопнул. И опять в ту же точку уставился!
— Тупо, — подсказал Ломов.
— Ага!
— Ладно… — кисло вздохнул я. — Может, и не вспомнит ничего…
Кристина погладила меня по плечу.