Долина красоты

В школе своя пекарня (говорят, как-то там парень с дивчиной закрылись, и в тесто что-то попало, а на вопрос что, начинают хихикать как придурки). После завтрака и до полудня продолжаются занятия, потом рукопашный бой или русская народная хореография. Щетинин собрал целый ансамбль песни и пляски «Кубанушка» – хлопцы постарше между собой называют его «Кабанушка», потому что дивчины там дородные. Меня туда тоже взяли за хороший голос, и лицеисты считали, что мне повезло, но из ансамбля с позором выгнали, после того как я задремала на песне «Черный ворон».

После душа продолжаются занятия, а после скромного обеда (суп да каша) наступает долгожданный час личного – педсостав говорит, лишнего – времени. Можно написать письмо домой, почитать, вздремнуть, если получится. До семи вечера снова учеба, а после ужина начинаются «огоньки» и «сборы по направлениям». Каждый лицей отчитывается перед своим директором, что полезного сделано и кто себя проявил за день. В девять вечера начинается общий сбор. В джинсах, которые считаются рабочей одеждой, идти никак нельзя – только если лицей в этот день дежурит.

Щетинин вызвал меня к себе в кабинет на третий день обучения.

– Ты дитя асфальта! – изрек он обвинительно. – Возвращайся в свой мрачный город!

Я представила себе перекошенное лицо мамаши и ответила:

– Мое место здесь. Я хочу быть казацкой дивчиной!

– Казацкая дивчина… Ты хоть знаешь, кто это? – седовласый Щетинин улыбнулся в усы каким-то воспоминаниям. – Одна маленькая девочка раньше так себя называла. Иди!

Испытательный срок мне продлили.

В первую же неделю учебы у меня украли все трусы, которые привезла заботливая мама. В следующий приезд она громогласно возмущалась: «Врешь, сучка! – Мамаша часто называла меня сучкой, может, к слову приходилось. – Кому они нужны, трусы твои? Небось, сама по кустам растеряла?!»

Мне тоже не верилось, но нижнее белье пропадало регулярно, и не только у меня. Последние трусы я примотала ниткой к изголовью кровати, но ночью какая-то овца срезала ниточки и их стянула. Это не слишком удивило по пробуждению: я уже поняла, что дивчины в школе Щетинина коварны и не слишком брезгливы. Решив не устраивать бесполезных разборок, стала ходить как хиппи, без трусов, – юбки ведь длинные, какая разница, многие звезды вообще белья не носят. К счастью, племянница Михаила Петровича провела «сбор девчат», на котором выразительно объяснила, что, надевая чужие труселя, ты принимаешь на себя негативную карму их предыдущей обладательницы. Дивчины немного угомонились, и пропажи на время прекратились.

Мне очень не хватало любимой музыки. Я пыталась ставить новым соседкам по комнате ирландский фолк, но те возражали, что слушать такое в школе нельзя. Они же объяснили мне, что рок убивает людей, потому что барабаны разрушают генную память.

Директор проводит сборы с непременным баяном. Все садятся в круг, студентки подтягиваются поближе к Щетинину. Для разминки он начинает «разгонять» под музыку свои мантры: «Русь… Россия… Рас-сея… Ра – свет! Сея – сеять! Идет сеятель по земле Русской… Росской… Рось… Ра… Травинка… Веточка березы белой…»

Михал Петрович учит, что за каждым из нас стоят невидимыми наши пращуры и нужно всегда помнить об этом. Выходит, просить о помощи, кроме мертвых предков, некого, а если моего отца мама называла иродом, то мой настоящий отец – бог Род? Меня все время клонит в сон, но нужно внимательно слушать. Никто не может лечь спать просто потому, что устал или неважно себя чувствует. Нельзя «выпадать», нужно быть одним целым, «держать состояние», жить «по сердцу, по чувству», а не «рассудочно», то есть осмысливая свои действия.

Каждый вечер Учитель рассказывает одну из своих красивых легенд. Медитативная, медленная речь, яркие образы героев, что поступали по справедливости, жертвуя собой, – все это вызывало у детей абсолютное к нему доверие и желание идти за этим «святым человеком», куда бы он ни сказал. Алгоритмы, заложенные в этих легендах, образ справедливого и мудрого Отца, с которым нельзя обрывать связь (а Щетинин играл именно эту роль в центре), важность Рода, как бога, так и рода твоего, воскрешение родовой памяти через народные песни и сказания – все было направлено на то, чтобы слушатели ненадолго выпали из реальности, вошли в некоторый транс. А потом начинался «разбор полетов».

Сначала большой пряник, потом плетка-семихвостка. Это как с новенькими при поступлении: сначала тебя хвалили, оказывали доверие (например, когда узнали, что я знаю французский, то организовали лицей французского языка и назначили меня его директором), а потом «опускали на дно», и от тебя отворачивался весь коллектив, чтобы не стать таким же аутсайдером. Теперь ты делал все для того, чтобы получить прежние одобрение, похвалу, уважение. Если ты доверие оправдывал, проникался идеями центра и вкалывал как проклятый, тебя снова немного «приподнимали».

Эмоциональные качели были непрерывной частью учебного процесса, и каждый день тебе приходилось доказывать, что ты достоин своего места под солнцем. Миниатюрная модель этих манипуляций – общий сбор. Сначала сказочка после раннего подъема и тяжелого рабочего дня, а потом всем сестрам по сусалам для усиления эффективности учебного процесса.

Телепат Батька Щетинин уже все на свете знает: какой лицей сегодня был пассионарным, а какой облажался. Он никогда не называет провинившихся по именам, предпочитает говорить иносказательно: мол, одна дивчина из одного лицея… Все и так понимают, о ком речь. Некоторые слабачки убегают в рыданиях. Это мощный прессинг – когда подростка «выводят на круг», даже если не упоминать имени того, кто накосячил, общее осуждение в закрытой системе невыносимо.

Сборы затягиваются допоздна, и вот после них уже сложно успокоиться. Хотя ночами тоже надо следить, все ли закрыты окна и двери и не крадется ли какой злодей к корпусам, поэтому устанавливаются дежурства. Среди ночи тебя будят, и час ты охраняешь дом, в котором ты живешь, а потом снова ложишься спать до 04:30 утра.

Мы очень мало спим. Позже я прочла, что это первый признак тоталитарной секты, первая примета режимного учреждения. Люди должны уставать настолько, чтобы им хотелось только поспать. Главное – они не должны думать. Поэтому, наверное, и нужно «жить по сердцу»?

Но самым жутким оказалось то, что все поголовно были вшивыми. Мамаша регулярно привозила шампунь от педикулеза и ругалась: «Сто рублей опять потратила, как другие, интересно, справляются?»

Я объяснила, что одни мажут голову бензином или керосином, другие красят волосы, вроде бы краска помогает. «Мажь бензином, краситься не смей!» – приказала она. Впрочем, толк от такой терапии был нулевой, потому что чесались все и конца и края этой эпидемии видно не было.

И все же мама, спасибо ей, приезжала ко мне намного чаще, чем другие кукушки к своим детям. С одной стороны, это понятно: из того же Сибая или Якутска не налетаешься, а Новороссийск недалеко, в нескольких часах езды. От бабушки у нас остался небольшой саманный дом, и они с братом из Питера переехали туда.

В школе не было ни одной свободной минуты – то мы чистили картошку, то мыли полы, то натирали паркет, то дежурили по кухне, то учились… Постирать свои вещи в тазике в душе зачастую не хватало времени. «Отдых – это смена видов деятельности!» – любила говаривать вслед за Сухомлинским моя мудрая мать. Я познала эту истину, когда разок обмочилась ночью. Это стремно, особенно для тех, кто никогда не ссался в детстве. Просто так устала, что не смогла проснуться. Когда встаешь в полпятого утра, весь день учишься и работаешь, непонятно во сколько ложишься, даже молодой организм не выдерживает. И когда я ночью несла мокрую простыню застирывать в душ мимо дежурных хлопцев, то от всей души желала здоровья и директору центра, и педсоставу, и своим любящим родственникам.

Моя соседка по комнате спала с открытыми глазами. Многие по ночам стонали и кричали. Обстановку сложно было назвать спокойной – нервное напряжение, большие физические перегрузки, скандалы, интриги, расследования.