Вкус порока

– Ба, кого мы видим, – сказала бледная дама средних лет с замысловатой прической, – Поприветствуем, господа. Доктор Краузе. С каких это пор наше руководство прибегает к услугам психоаналитиков? Ах, простите, гениальных психоаналитиков. Какими судьбами, добрый доктор? – очевидно, эти двое встречались не впервые, и встречи не доставляли обоюдного удовольствия.

– По объявлению в газете, мэм, исключительно по объявлению… – Краузе улыбался располагающей улыбкой. Я не верил своим глазами – разве этот человек способен улыбаться располагающей улыбкой?

– Вы обзавелись биографом… – продолжала издеваться дама.

– Присаживайтесь, Дмитрий Сергеевич, – Краузе показал на стул в углу, – Это мой помощник, господа. В некотором роде, практикант. Давайте сделаем вид, что его здесь нет.

– Я ничего не понимаю, – проворчал упитанный низкорослый субъект с физиономией бульдога, – Генеральный отправил меня сюда, сказал, что так надо. Что тут, ради бога, происходит?

– Я тоже не понимаю, – подал голос субтильный нервный тип примерно моего возраста, – К нам пришла переаттестация? Как в полиции? Нас теперь проверяют на благонадежность и профессиональное соответствие посредством психоанализа?

– Генеральный считает, что нам нечем заняться, – бледная дама демонстративно взглянула на часы, – Ну, давайте, гениальный вы наш, переходите к групповой терапии.

– Рад приветствовать вас, господа, – продолжал источать любезность Краузе, – Предлагаю не ссориться, а просто поговорить. Просьба учесть, что все происходящее – инициатива вашего руководства, отнюдь не моя. Почему такое происходит – один из вас понимает, остальным не стоит ломать головы. Считайте это психологическим тестом на профпригодность. У нас всего час. За это время никто из кабинета не выйдет. А если попытается, об этом будет немедленно сообщено гендиректору. Просьба не нервничать, не возмущаться, отвечать на вопросы – какими бы абсурдными они ни казались. Желающие могут говорить правду… впрочем, дело ваше – говорите все, что хотите. Это не испытание на детекторе лжи.

– Безобразие, – сказала дама, – Занимаетесь подработкой? Вам не хватает денег?

– Мы в засаде, – неуверенно пошутил «бульдог», – Не понимаю, что за блажь нашла на генерального. Что-то случилось в фирме?

– Что бы ни случилось, я буду жаловаться, – визгливо пообещал тощий.

Началась беседа… и меня неудержимо потянуло в сон. Я сидел в углу и искренне недоумевал, почему я здесь? Но инструкции помнил – следил за доктором. Он восседал на стуле, выбрав «правильную» позицию: за спиной никого, все трое – перед глазами. Имен и отчеств я не запоминал, уловил лишь, что бледная дама является одним из замов генерального, нервный и тощий – ведущий специалист по IT-технологиям, а «бульдог» руководит отделом внешних коммуникаций или что-то в этом духе. Несколько раз эта троица бунтовала, дама дерзила, тощий грозился карами, «бульдог» порывался уйти – но дверь так и осталась закрытой. Постепенно бушующее море улеглось, и под расплывчатые ответы на бессмысленные вопросы я вступил в решающую фазу по борьбе со сном. Доктор Краузе выяснял у присутствующих их отношение к коллегам по работе, довольны ли они зарплатой, имеют ли предложения по повышению эффективности, как относятся к руководству, ценят ли его. Спрашивал о семье, об увлечениях вне работы. Отвечали не хором – а тот, к кому обращались. Я проснулся на вопросе: привлекались ли господа к охране коммерческих секретов фирмы. Краузе гневно косил в мою сторону: не спать! Они ворчливо отвечали, сыпали специальными терминами. Доктор слушал, что-то записывал в блокнот. Спросил про любимый цвет, прослушал ответы. Поинтересовался отношением аудитории к серебристо-желтым оттенкам. Выслушал гневные рулады, снова что-то записал. И вся эта муть продолжалась минут сорок. Потом он громко кашлянул – я вскинул голову. Доктор сидел ко мне левым боком, блокнот лежал на коленях, левая рука свисала к перекладине стула. «Ложное срабатывание», – подумал я. Присутствующие угрюмо взирали на своего мучителя. Бледная дама превращалась в статую Снежной королевы, «бульдог» готовился залаять, худосочный невротик ломал пальцы. И тут из сжатого кулака доктора Краузе выстрелили четыре пальца. Через секунду – еще один. Это мог видеть только я. Он покосился в мою сторону, убедился, что я не сплю. Повторил манипуляцию: четыре пальца, один палец.

– Ладно, господа, – вздохнул он, – У нас осталось двадцать минут. Проведем их с пользой. Имею еще ряд вопросов… Жарковато у вас… – он посмотрел вокруг себя, сморщил лоб, – Странно, неужели я оставил в холле свой плащ? Дмитрий Сергеевич, – повернул он голову, – не откажите в услуге, принесите, пожалуйста. Я оставил в кармане свой платок. Надеюсь, ему не приделали ноги? – последний вопрос адресовался аудитории.

– В нашей фирме не принято красть, – проворчал «бульдог».

– Кому он нужен, ваш плащ? – фыркнул невротик.

– Хоть бы украли… – размечталась дама.

Я вспыхнул – из меня делали мальчика «принеси-подай». А доктор Краузе уже забыл, о чем просил, стал допытываться у дамы, не хочет ли она уехать в страну, где нет экстрадиции? Дама перестала бледнеть, покрылась румянцем – цветом стыдливости и оскорбленной добродетели. А я уже пробирался к выходу, проклиная свою мягкотелость.

Живых существ в «пальмовом раю» не было, плащ доктора лежал на диване в свернутом виде. Я взял его… и удивился. Под плащом лежал листок, вырванный из блокнота. Тот самый, на котором Краузе что-то писал. Я еще раз осмотрелся. Мелькнула мысль: не читать, сунуть в карман, вернуть доктору. Всему есть предел. Мы даже незнакомы! Излишне говорить, что я прибрал записку и прочитал. У доктора был мелкий, волнообразный, но в целом разборчивый почерк. «Дмитрий Сергеевич, это серьезно, отнеситесь ответственно. Я вынужден на вас положиться. Номер, показанный пальцами – идите в этот кабинет. По крайней мере, попытайтесь в него попасть. Виновного я вычислю, но знания – ничто, если нет доказательств. Ищите диск с серовато-желтым напылением на нерабочей стороне. Повторяю, это важно, об ответственности не думайте. Вам заплатят».

Это походило на бред сивой кобылы. Как меня угораздило? Ведь Юрий Иванович доходчиво объяснил, от кого следует держаться подальше!

Ноги понесли, хотя я им ничего не приказывал. Помещение под номером сорок один располагалось в глубине полутемного коридора, где почти не появлялись сотрудники. Я дошел до двери на ватных ногах, выглянул на лестницу. Сердце сжалось. Я вернулся. На двери висела табличка, но буквы плясали, я не мог их прочесть. Мимо прошмыгнул незнакомый тип с папкой под мышкой – и воцарилось безмолвие. Это было просто глупо! Я потянул дверь, она открылась. Поздороваюсь и уйду… За дверью находилась приемная. Боком ко мне сидела секретарша – крупная, мужеобразная, основательно за сорок. Повернула голову… но я уже закрыл дверь, обливаясь потом и горя, как маковое поле. Что и требовалось доказать. Я тронулся в обратный путь, на выходе в холл сделал остановку… и мимо меня прошла та самая секретарша! Покосилась – что за тело перекрыло дорогу? Под мышкой она сжимала стопку скоросшивателей, а плечом вдавливала в ухо трубку радиотелефона.

– Да, Ангелина Юрьевна, через пару минут я спущусь в архив, уже собрала материалы, отберете нужные… – у нее был скрипучий голос, и я удивился – неужели бывают такие секретарши? Видимо, только у трудоголиков…

Дама исчезла в боковом ответвлении, загудел лифт. Бес вцепился в ребро. Несколько минут в распоряжении, вдруг она не закрыла дверь? Я помчался обратно, дернул ручку. Открыто! Испарина градом. Я повертел головой, вошел. В приемной не было ничего интересного (в записке про приемную не говорилось). Дверь справа от стола секретаря – солидная, тяжелая. А ведь разбудили во мне авантюриста! Я потянул за ручку, дверь открылась. Кабинет был небольшой, но стильно обставлен. Тумбочка с аппаратурой, два плоских монитора на массивном бюро, серые шкафы из IKEA, занавеска между шкафами, несколько выбивающаяся из контекста. Из форточки доносился уличный гул. Отступать было поздно – я начал обшаривать помещение. Выдвинул ящики из бюро, проигнорировав не распечатанную бутылку французского коньяка, перебрал содержимое – в основном, канцелярскую продукцию. Распечатал несколько коробок с дисками, проверил дисководы у компьютеров. Пробежался по тумбочке – внешние накопители, мультимедийный плеер (у этих штук вообще никаких дисководов нет), принтер, сканер, LCD-телевизор. Кинулся к окну, снял экран, прикрывающий батарею, чертыхаясь, установил обратно. Метнулся к шкафам, начал выхватывать папки. Да здесь просто «прозрачный» человек работает! И похолодел… В приемной покашливали. Секретарша вернулась! Я схватился за голову – спалили, Дмитрий Сергеевич! И похолодел еще сильнее: скрипнула половица под дверью. Я не закрыл ее до конца. Инстинкты работали: я отпрянул от шкафа и метнулся за занавеску, запахнул половинки. Чуть не раздавил компактную раковину и вешалку, на которой висела легкая куртка. Застыл, уставившись в щель. У секретарши имелось чутье. Дверь приоткрылась, объявился настороженный лик. Она вошла, крадучись, потянула зачем-то носом. Такая и прибить может, – со страхом подумал я. Она скользнула цепким взглядом по предметам обстановки, шагнула влево, глянула за тумбу. Сместилась вправо, подошла к окну, посмотрела за штору, отогнула вторую… и что-то зацепила. Рассыпались листы, женщина, присев на корточки, стала их собирать. В это мгновение я выскользнул из закутка и скорчился слева от бюро. Она не слышала – заглушали звуки с улицы. Секретарша шагнула за занавеску – с таким лицом, словно уже хватала за шиворот злоумышленника. Пауза, возник озадаченный профиль. Она задумалась, потом пожала плечами, прошествовала к выходу. Постояла у порога, прежде чем выйти, скрипнула дверь.