Вкус порока

– Что за чушь, Александр Петрович? – я хлопнул дверью и побрел в машину ДПС, как на Голгофу.

Напарник сержанта отсутствовал. Инспектор с кислой миной заполнял протокол, я украдкой подглядывал. Ручка плохо писала, он давил на шарик, пытался расписать на ладони. Слова выходили коряво: «…остановлен экипажем в составе сержанта 4-го полка ДСП…» Описался, но мысль интересная. Я приложил усилия, чтобы не улыбнуться. Если по Фрейду – то, видимо, заниженная самооценка.

– Что же вы так, Дмитрий Сергеевич? – вздохнул инспектор, – Ведь этот знак не сегодня поставили. Лишаем прав? Или штрафуем на пару МРОТов?

И тут я понес какую-то ахинею. Краска залила лицо, я так вошел во вкус, что сам поверил! Все валится из рук, голова не варит. Я знал, что нельзя сворачивать, но… мне уже все равно, господин полицейский. Хоть десять тысяч рублей, хоть сто. Может, хоть вы поймете? Такая женщина, мечта поэта, любовь с десятого класса – свадьба через месяц. Счастливейший человек на свете – и никогда не нарушал ПДД! И вдруг трагедия, конец света, жизнь кувырком! Объявление о разрыве, роман с начальником, который через месяц везет ее на Канары, а впоследствии под венец! Тьма, опустошение, и мне уже плевать, как сложится дальнейшая жизнь! Я так увлекся, что к середине трагического повествования даже сорвался на фальцет.

Дрогнула ручка в руке сержанта. Вывела слово и снова дрогнула. Он слушал. Я оборвал монолог на полуслове и с душераздирающей скорбью уставился в лобовое стекло.

– Да уж… – пробормотал инспектор… и вдруг сложил пополам недописанный протокол! Я мельком глянул ему в глаза. Он так смотрел, словно мы с ним уже выпили. Гаишник поколебался и вернул водительские документы.

– Ладно, идите, – его голос тоже просел, – На первый раз прощается. Но больше так не делайте. Счастливого пути… и выбейте из головы эту дуру.

Садясь в машину, я сгорал от стыда. Тронулся, не глядя на доктора. И только у светофора, встав на красный, выпустил пар.

– Гипотеза подтвердилась – не без самодовольства сообщил Краузе. Он все понял по моему лицу и ехидно ухмылялся, – А вы молодец, без запинки выполняете предписания.

– Что это было, Александр Петрович?

– Я психолог, Дмитрий Сергеевич. Говорят, неплохой. Должен разбираться в людях. И не только анализировать их речь, но и невербальные реакции: жесты, мимику, позы, степень напряжения и расслабленности мышц лица. Самое важное в человеке – его лицо. Слышали про науку физиогномику? У человека неприятности, не связанные с работой. В глазах печаль и меланхолия – вряд ли кто-то умер. Отсутствующий взгляд, печальная поволока, замедленность движений – увы, не сказывающаяся на профессиональных навыках. Я сделал вывод, что у парня тяжелые потери на личном фронте. И вот он встречает такого же – раздавленного, понимает, что он не один, кому-то еще хуже, и жизнь, как ни странно, продолжается. Гаишник сентиментален, в иной ситуации вы бы у него поплясали. Но тут сиюминутный порыв щедрости – мол, пусть гуляет, ему и так досталось…

– Но этого мало для полной уверенности, – возразил я.

– Мало? – удивился Краузе, – Хорошо, добавлю. У инспектора редкий цвет глаз – синий – что свидетельствует об эгоизме, самомнении, но в то же время о романтических наклонностях. Такие люди поддаются порывам. Треугольное лицо, немного закругленный подбородок – что говорит о высокой чувствительности. Несомкнутые, расслабленные губы – признак отнюдь не железной воли. Достаточно? Пусть каждый из признаков сам по себе не определитель, но взятые вместе они формируют картину. И даже учитывая его работу – отнюдь не способствующую романтизму и чувственности… Он молодой, еще не зачерствел.

– Меломанию лечите? – спросил я на следующем перекрестке.

– Поясните.

– Сосед за стенкой. Парню восемнадцать лет. Не наркоман, не пьет, не балбес – где-то учится. С небольшими тараканами, но кто без них? Заводит хип-хоп и техно-поп так, что мебель падает. И невозможно объяснить, что это нарушает правила человеческого общежития. А стены в доме, сами понимаете. Предвосхищаю ваш совет: бить жалко. Хрупкий молодой человек с тонкой душевной организацией. Родителей нет, всыпать некому, проживает с глухой бабкой, которой его музыка глубоко по барабану. Полиция бессильна, ведь он не буянит? Контрмеры не работают: однажды прислонил динамик к стене, запустил шансон – весь дом полёг, а этому хоть бы хны, открыл для себя много нового, потом где-то добыл ремиксы Евгения Кемеровского…

– Ну, это элементарно, – добродушно прогудел Краузе, – Не гей, полагаю?

– Девчонок водит. Каждую неделю – новую. Под музыку и занимаются…

– Расскажите человеку про невроз навязчивых состояний, ведущий к частичной, а впоследствии и полной импотенции. Это, кстати, не преувеличение. Через год-другой начнутся проблемы, и тишина уже не поможет. Поговорите с парнем, спасите его от надвигающейся катастрофы… если, конечно, полностью исключаете силовое воздействие.

Я задумался. Решение казалось простым, и было непонятно, почему я сам до него не додумался.

– Приехали, – сообщил Краузе. Мы приближались к деловому центру – нелепому сооружению переменной этажности, – Заезжайте на парковку.

Я задумался: зачем заезжать на парковку, если можно просто высадить пассажира? Машинально повернул на запруженную транспортом стоянку, нашел свободное место. Заглушил двигатель и поймал на себе задумчивый взгляд пассажира.

– Раз уж вы убили на меня столько времени, Дмитрий Сергеевич… не окажете последнюю услугу?

И вновь не хватило воли отправить его подальше и заняться, наконец, своими делами.

– Что изволите, Александр Петрович?

– Отлично. Сейчас мы войдем в здание, потопчемся на вахте, потом поднимемся в лифте на четвертый этаж. Фирма «Эпсико», информационные технологии и все такое. Большая уважаемая организация. Вам следует меня сопровождать, не открывая рта. Говорить буду я. Запомнили? Ни о чем не спрашивайте и строго выполняйте инструкции. Какой бы поступок я ни совершил – держите рот на замке. Следите за моими жестами, ждите, пока подам знак.

– Какой еще знак?

– Твердый, – Краузе ухмыльнулся.

Предприятие попахивало авантюрой, но я не смог отказаться. Доктор не был в фирме «Эпсико» персоной нон грата – с вахты позвонил, скатился взволнованный плешивый колобок и что-то зашептал ему на ухо. Краузе снисходительно выслушал и кивнул. Колобок испарился, мы взлетели в лифте на четвертый этаж и оказались в пальмовом раю. Здесь находился «зал ожидания». Мы сидели на мягких кожаных диванах и ждали у моря погоды. Я зевал, поглядывал на проходящих девушек в деловых нарядах. А доктор Краузе задумчиво меня созерцал. Казалось, он колеблется, не может принять решение. Потом он встал, размял ноги, снял плащ, аккуратно свернул его и положил на диван, предварительно исследовав поверхность на предмет бактерий. Забрался в кожаный портфель, вынул блокнот и стал бегло писать, постреливая в меня глазами – очевидно, я служил источником вдохновения. Проплыла, покачивая бедрами, сексапильная сотрудница компании – я отвлекся, а когда вернулся в исходное положение, на меня смотрели насмешливые глаза. Доктор уже не писал, поигрывал блокнотом.

– Признайтесь, Дмитрий Сергеевич, вам бы хотелось заглянуть в ее богатый внутренний мир?

Я не остался в долгу.

– Человек, по Фрейду, эротическое существо, управляемое бессознательными инстинктами.

– Но ваши инстинкты вполне осознанные, – доктор сардонически засмеялся.

Я бы нашел, что ответить, но тут возникло очередное непорочное создание, сообщило ангельским голоском, что все собрались, мы можем зайти, и очень жаль, что нам пришлось ждать. Доктор Краузе устремился в узкий коридор, забыв на диване плащ. Я хотел его окликнуть, но передумал: был приказ помалкивать. Спустя минуту мы находились в огромном кабинете. Половину пространства занимал стол и приставленные к нему стулья. «Офисным талисманом» служила морская черепаха, смотрящая дурными глазами из аквариума. Очевидно, неприязненные отношения сложились у доктора не только с кошками: он брезгливо покосился на «Тортиллу» и обошел ее дальней дорогой.