Страница 3 из 11
– Неужели, – пробормотал я, – И в стенах вашего почтенного заведения… Выездной сеанс психоанализа?
– Работает, – кивнул Турицын, – В рамках сотрудничества с органами правопорядка. Пациент, которого вы видите, страдает сложным пограничным расстройством. Его недуг, по мнению доктора Краузе, поддается лечению психоанализом. Пациент был свидетелем преступления, состоявшегося пять лет назад – уголовное дело недавно возобновили. В памяти бетонный забор, обусловленный тяжелым травматическим шоком. Задача Александра Петровича – избавить больного от посттравматического состояния, что откроет дорогу к прояснению памяти. Метод называется абреакцией. Другое название – «отреагирование». Пациент повторно переживает событие – он должен выплеснуть сдерживаемые эмоции. Вскрытие гнойника, так сказать. Слышали про катартический метод лечения неврозов? От пациента требуется эмоциональная разрядка, он должен высвободить психическую энергию. В психоанализе считается, что это способствует снятию тревоги, внутреннего конфликта… Кстати, доктор Краузе безмерно любопытен и по любому вопросу имеет собственное мнение. С диагнозом Дарьи Васюковой он знаком и в целом его поддерживает. Он выражал лишь беспокойство по поводу неустойчивости вегетативных реакций пациентки и колебаний артериального давления. Считает, что лечение психотропными средствами не принесет результата. А более уместной была бы психотерапия. Пациент обязан осознать болезнь и пошагово сопротивляться ее симптомам. Методика четырех шагов Джеффри Шварца… Впрочем, не думаю, что вам это интересно.
– Он считает, что гражданка Шпагина страдает психическим расстройством?
– Безусловно. Ее мамаша может поднять в штыки адвокатскую коллегию, задействовать связи в медицинских кругах и в конечном итоге добиться выписки дочери. Но это плохо кончится. И вам не стоит тратить время на сбор доказательств ее вменяемости.
Выйдя из больницы, я покурил в местном скверике, зашел в аптеку и только после этого направился к машине. Меня окликнули – с крыльца спускался собственной персоной доктор Краузе с портфелем! Я мысленно взмолился, но «обмен любезностями» в текущих планах мэтра не значился.
– Расслабьтесь, Дмитрий Сергеевич, не извиняйтесь за свою бестактность. Доктор Турицын поведал о вашем интересе к пациентке Васюковой… и о вас тоже. Мы сталкиваемся в четвертый раз, не так ли?
– Безо всякой инициативы с моей стороны, – уныло заметил я.
Краузе раскатисто рассмеялся – он был в благодушном настроении. Доктор разглядывал меня с толикой пренебрежения и снисходительности – как сюзерен вассала.
– Жалко мне вас, Дмитрий Сергеевич. Посмотрите правде в глаза – вы трудитесь над тем, во что не верите. Уж поверьте моему опыту психоаналитика и физиономиста. А это трудно – работать, испытывая неуверенность. Не возражайте, ваша личность не такая уж тайна за семью печатями. Лечащий врач гражданки Васюковой отказался с вами встречаться – не по причине своего отсутствия, а потому, что ему надоели нападки матери пациентки, к чьему лагерю он относит и вас. Забудьте об этом деле. У пациентки ярко выраженный синдром ОКР – на фоне обманчивого спокойствия. Повышенная мнительность, склонность к решительным действиям Она переживает навязчивые мысли – обсессии. Спровоцировать их может любое событие. Ей повсюду мерещится грязь (кто бы говорил, – подумал я), раздражает кашель, громкие голоса, ее терзают страхи, что соседи затопят квартиру, что дочка упадет и ударится головой об острый предмет. Несколько раз с ней в общественных местах случались обострения. Она защищается от своих страхов – так называемыми компульсиями, защитными действиями. Оттирает несуществующую грязь, переставляет предметы в доме – якобы для того, чтобы обезопасить дочь, обстукивает стены, подкручивает розетки, по сорок раз в день проверяет, закрыта ли дверь. Приходит облегчение, но вскоре все начинается заново. Я наблюдал ее несколько раз, мог бы определить степень тяжести заболевания по шкале Йеля-Брауна, но вижу и так: стадия четвертая, расстройство тяжелой степени. Если остановить лечение, до последней стадии рукой подать.
Доктор Краузе вдруг нахмурился, посмотрел на часы и, забыв попрощаться, зашагал на парковку. Я изумленно смотрел ему вслед – воистину сапожник без сапог.
– Дьявол, – вдруг сказал он и резко встал, – Склероз крепчал, и все такое… – снова вскинул руку с часами и двинулся к проезжей части. Встал у края тротуара, махнул рукой. Шофер уволился, – почему-то подумал я. Он, видимо, считал, что все машины мира обязаны выстраиваться в очередь. «Хонда» с шашечками выстрелила залпом из лужи. Краузе отшатнулся, погрозил ей кулаком и угрюмо уставился на забрызганные брюки. Повертел головой и обнаружил меня – еще не ушедшего (ума не приложу, почему я это не сделал).
– Всего вам доброго, Александр Петрович, – спохватился я.
– Вы на машине? – мне не понравился его взгляд – едкий, изучающий. Я мог бы сослаться на неотложные дела – а у меня и действительно были дела! Но этот взгляд… – Временем располагаете, Дмитрий Сергеевич? Не подбросите в район Останкино? Здесь недалеко. Я заплачу, не волнуйтесь.
Будь проклят тот миг, когда я согласился! Работать таксистом в планы не входило. Сказать, что доктор Краузе ксенофоб, социопат и бесконечный брюзга – ничего не сказать. Он весь изворчался, пока мы ехали: какая гадость, что за машина, как я могу в ней сидеть? Она такая неудобная, в ней столько грязи… Я чувствовал себя незаслуженно оскорбленным. Средство моего передвижения, возможно, не относилось к представительскому классу, но салон я регулярно чистил! Пришлось укоротить пассажира – пригрозить, что высажу. Доктор уставился на меня с изумлением, потом фыркнул и скрестил руки на груди. А вскоре опять ерзал, нервно поглядывал на часы, шумно фыркал, когда я вставал у светофоров и пешеходных переходов.
– Боже правый… – исходил он желчью, – Опять пехота пошла… Не могли бы вы объехать этот праздношатающийся люд, Дмитрий Сергеевич, почему вы стоите?… А этого инвалида головного мозга зачем пропускаете? Давите его, здесь нельзя переходить! Да что за город, никакого порядка… Дмитрий Сергеевич, не могли бы вы поднажать, мы плетемся, как придавленные… Так, на следующем перекрестке налево.
– Нельзя налево, – огрызнулся я, – Запрещено. Не волнуйтесь, свернем на следующем перекрестке.
– Я с вами никуда не доеду! – возмутился Краузе, – Сворачивайте, чего вы боитесь? Машины стоят, инспекторы сюда не заходят…
И так разошелся, что я вывернул баранку и проскочил перекресток под запрещающий знак. Лишь бы не слушать это брюзжание! И сердце упало пятки – из-за машин, припаркованных вдоль обочины, вышел человек в форме и недвусмысленно махнул полосатой палкой. Я застонал от отчаяния. Делать нечего, заехал на свободный пятачок. Доктор Краузе как-то смущенно откашливался, сделал отсутствующее лицо.
– Спасибо вам, – в сердцах вымолвил я, – Довольны, Александр Петрович? Поворот в неположенном месте равносилен выезду на встречную полосу. Теперь вы точно никуда не успеете, а меня лишат прав. Сердечно благодарю.
Он как-то надулся. Создалось впечатление, что доктор Краузе собирается покинуть машину, чтобы искать другого олуха. Он даже взялся за ручку, но передумал. Разглядывал в зеркало медленно подходящего молодого сержанта. Инспектор ГИБДД сегодня встал не с той ноги, был мрачен, под глазами набухли мешки, движения были приторможенные. Я со вздохом опустил стекло. Он козырнул, что-то буркнул. Всунулась физиономия представителя государства. Он смотрел на меня отрешенно.
– Нарушаем, гражданин?
Я протянул документы. Несколько минут он их разглядывал, думая о своем. Потом махнул головой.
– Пойдемте в машину, протокол будем составлять.
– Не побрезгуйте советом, Дмитрий Сергеевич, – зашептал Краузе, – Не нарывайтесь, не пытайтесь себя обелить – вы виноваты. Нанесите скорбь на лицо, эдакую обреченность – помните маску Пьеро? И обязательно скажите: вчера вас бросила девушка, а сегодня вы не соображаете, что делаете. И непременно любимая девушка, уяснили? Такая любимая, что с ума сходите и жить не хотите…