Страница 64 из 136
«Опять делаю, что скажут, – думал Акрион, со злостью щурясь на плавящееся в зените солнце. – Вначале был послушной куклой в руках Семелы. Потом отправился за Кадмилом, считая, что исполняю волю Аполлона. Теперь готовлюсь умереть на потеху господам. Вечно играю роль в чьей-то пьесе. Актёришка. Тьфу. Хватит. Я – Пелонид! Царский сын и царь Эллады! С этого момента не буду плясать под чужую дудку. Сбегу, найду дорогу домой и сделаю всё по-моему!»
Он с размаху уселся под акацию, втиснувшись между Спиро и ещё одним новобранцем, безбородым мальчишкой откуда-то из Лидии. Лидиец испуганно заёрзал, стремясь освободить немного места. Спиро не пошевелился. Акрион в ярости стукнул по стволу акации.
– Двигайся! – гаркнул он.
Из листьев посыпался какой-то сор. Крупная черная птица снялась с ветки и, едва не задев Акриона по макушке, полетела прочь. Акрион вздрогнул: хлопанье крыльев напомнило сон, который привиделся ночью. Опять. В сотый раз. Кошмар, где его окружали крылатые чудовища. Снова тянулись когтистыми лапами и обвиняли в убийствах...
– Птичку испугался? – послышался глумливый голос.
Акрион с ненавистью зыркнул в сторону Спиро. Тот широко ухмылялся, показывая дыру на месте верхних передних зубов.
– Видел, как ты сегодня чучело убивал, – продолжал Спиро. – Этак ты скоро любое чучело победишь. Молодец.
Акрион рассвирепел.
– Иди в жопу, – прошипел он. – Завали хлебало!
– У, страшно! А не завалю – чего будет? Подерёмся?
Акрион стиснул челюсти. Он уже дрался со Спиро, дважды, доведенный его насмешками до белого каления. Оба раза Спиро побеждал. Оба раза после драки их высекли плетьми. До плена Спиро был учителем борьбы на островке Кефалиния – и, похоже, отменным учителем. Он запросто избегал атак Акриона, уворачивался, оставляя вместо себя пустоту, оказывался вдруг за спиной, ловил болючим захватом, валил наземь, упирался в сведённые лопатки острой коленкой. Неудивительно: на стороне Спиро был двадцатилетний опыт и постоянные тренировки. А на стороне Акриона мог оказаться лишь страстный гнев, проклятие Пелонидов.
Но проклятие так и не вырвалось на волю – ни в первый раз, ни в другой. Порой Акриону казалось, что он вообще потерял способность разражаться ужасными вспышками гнева. Наверное, это было к лучшему.
– Ну ничего, деточка, – сюсюкая, продолжал Спиро, – тебе Гермесик поможет. Из Тартара вернётся и поможет.
– Отвали и сдохни! – взорвался Акрион. – Я тебе рассказывать-то не хотел! Ты всё сам из меня вытянул!
Спиро покатился от хохота.
– Вестник богов! – смеялся он. – Развёл тебя на кражу статуи! Спёр, припрятать хотел, а потом его же подельники самого и зарубили! А тебя – в рабство! Ну ты осёл, пацан!
Акрион вскочил и в бешенстве зашагал по солнцепёку – прочь, куда угодно, только бы подальше от этого зубоскала. Когда их привели в школу, Акриону не с кем было даже перекинуться словечком: большинство рабов говорили на тирренском, который он учил в музической школе, но успел здорово позабыть. Так отрадно было встретить соотечественника! Они поболтали пару дней, урывками, между изнурительными упражнениями, беготнёй и сном. Истосковавшийся по эллинской речи Акрион размяк, разоткровенничался и сдуру открыл Спиро свою тайну. С той поры ему не было покоя от издевательств.
– Слышь, ты богам-то помолись, – донёсся сзади голос Спиро. – Вдруг у тебя хер в волшебный ксифос превратится, и ты им всех до смерти затрахаешь!
Акрион вбежал в оружейную. Знаками потребовал у раба тренировочный меч. Выходя, споткнулся о порог, едва не упал.
Стражник у входа схватил за плечо:
– Сэру, фурте пул?
«Стой, куда собрался?» – понял Акрион.
– Лине мастарна баттуэрэ, – выдавил он по-тирренски. И прибавил на родном языке, боясь, что его не поймут: – Учиться драться…
Стражник осклабился.
– Лине млакас, маним. Учись лучше, мертвец.
Поднимая с каждым шагом облачка рыжей пыли, Акрион ушёл в дальний угол двора. Выбрал чучело из тех, что не успели окончательно размочалить утром. Встал в стойку и принялся метелить соломенного врага тупым мечом в ожидании, пока рука не онемеет от ударов, а лёгкие не запросят пощады.
Зачем только открылся этому криворожему поганцу? Спиро сразу поднял Акриона на смех. Три года назад он потерял семью во время урагана на Кефалинии и с тех пор не верил, что богам есть какое-то дело до смертных. А любого, кто полагал иначе, считал дураком. Акрион в глазах Спиро был трижды дурак: из-за того, что верил в доброту богов, из-за того, что дал себя обвести вокруг пальца ложному Гермесу и, наконец, из-за того, что до сих пор упорствовал в своих заблуждениях.
Меч свистел, раздваивая воздух.
На песок падали клочья соломы.
Чучело крякало при каждом ударе, пружинило на врытом в землю шесте.
«Это испытание, – думал Акрион, сжимая скользкую от пота, дурно сработанную рукоять. – Боги хотят, чтобы я проявил волю. «Нам интересно, как вы сами решите действовать». Так говорил Кадмил… Возможно, для этого всё было подстроено так, будто Кадмила убили? Может статься, он на самом деле жив и сейчас наблюдает за мной с Олимпа вместе с Аполлоном? Как-то сложно, однако. Он мог бы просто сказать: всё, дальше сам, отныне я тебе не помощник. Послушал бы я? Разумеется. Но при первой же серьезной опасности схватился бы за амулет и попросил о помощи Феба. Наверное».
Он перевёл дух. Взял меч в левую – вдруг ранят, и придётся сражаться слабой рукой?
Снова полетела солома.
«Ведь Киликий предупреждал: любой шаг в компании бога может оказаться испытанием. Вот оно, испытание. Я – царский сын и царь Эллады. Избранник богов. А быть избранным – не значит идти легким путём. Вспомнить Геракла. Вспомнить Персея... Да. Я обязательно сбегу! От меня зависит судьба всей страны. Я просто должен выжить и вернуться. Чтобы покарать тех, кто меня предал. Занять трон, который мне принадлежит. Да! Да!»
Хрипло дыша, Акрион отступил от чучела – верней, от нескольких пучков соломы, которые чудом ещё держались на столбе. Выронил на песок погнутый меч, упёрся в колени. По животу и рёбрам, оставляя следы на пыльной коже, стекал пот.
«А если я и не тот, кем себя считаю... Тогда всё равно сбегу. Вернусь домой – мама и папа, должно быть, уже все глаза выплакали. Боги, как же я по ним тоскую. Только бы увидеть их ещё раз. Только бы не умереть на потеху толпе. О, дай мне только сил, Аполлон. Дай мне сил».
– Всем строиться, мертвецы! – раздался вдалеке протяжный крик Меттея.
Акрион подобрал меч, смахнул с шеи пот и потрусил по горячему песку к оружейной. Что-то случилось? Почему их собирают? Вокруг тоже все бежали: лудии спешили на построение, стражники занимали места по углам двора, рабы сломя голову носились между столовой и казармами. Даже Меттей торопился куда-то, резво ковыляя на кривых ногах и обмахиваясь краем плаща.
Едва Акрион успел встать в строй, как послышалось сиплое пение бронзовых труб. Двое рабов, едва не падая от усердия, проворно раскатали прямо по земле пушистую ковровую дорожку, конец которой пришёлся аккурат ко входу.
Створки ворот дрогнули и медленно поползли в стороны. Все замерли: лудии в строю, рабы под навесом казармы, стражники у стен и на постах, устроенных в высоких башенках.
Меттей степенно прошествовал по ковру и застыл, протянув вперёд руку с растопыренными пальцами.
– Славься, дорогой кузен Тарций! – выкрикнул он. – Приветствую тебя сердечно!
В ворота вступила небольшая процессия. Сперва, бренча оружием, вошли телохранители-копейщики. Полированная бронза доспехов сверкала так, что Акрион зажмурился – и то продолжал видеть под веками сполохи. Затем показались рабы, которые несли высокие носилки, забранные ослепительно-белой тканью. Носилки опустились наземь; из них, сопя, выбрался исключительной толщины человек – вероятно, тот самый Тарций, которого Меттей назвал кузеном (если, конечно, Акрион верно перевёл слово «ати-рува»). Наконец, последними во двор вступили трое лучников с короткими мечами на поясах – и тут же разошлись в стороны, взяв хозяина в безопасный треугольник.