Кровавый снег декабря

В первый же вечер генерал провёл совещание со старшими офицерами — от капитана и выше. Хотя, что там совещаться? Общее командование взял на себя Волконский. Командование пехотой оставлено за подполковником Муравьёвым-Апостолом. Кавалерия — за Муравьёвым. Назначать командиров батальонов и эскадронов они будут сами. Общая диспозиция была ясна — идти на Санкт-Петербург. Ну, а уж если не удастся — пробиваться в Новгородскую губернию и поднимать военных поселян. Тем более что новгородский губернатор сам входил когда-то в одну из организаций. То ли в «Союз благоденствия», то ли ещё куда-то. Правда, с тех пор остепенился... Единственное, что было не совсем ясно, — как быть с провиантом? Брать его у пейзан за просто так, сообразно законам военного времени, или платить за это деньги? Потом всё-таки решили: отбирать провизию неприлично, не поляки или французы, а свои, родные. Так что придётся платить, пока не закончатся имеющиеся деньги.

— Вам, господин Еланин, придётся возглавить наших партизан, — неожиданно обратился генерал Волконский к командиру роты Вятского полка. — Или, если угодно, ополченцев. В войну восемьсот двенадцатого года сотнями ополченцев подполковники командовали. А у вас — целая дружина. Считайте, что заняли полковничью должность.

— Простите, Ваше Высокопревосходительство, каких ополченцев? — удивился капитан. — Тех самых, что со всей Малороссии к нам сбежались? Они считают нашего Сергея Ивановича потомком последнего гетмана. Кажется, так оно и есть?

Отозвался отставной подполковник Матвей Муравьёв-Апостол:

— Ну, не совсем так. Мы — дальние родственники Даниила Апостола. Но Муравьёвых много...

— Нуда, — хмыкнул Муравьёв-гусар. — И все родственники, хоть и дальние. Все от Адама и Евы происходим.

— Так вот, — продолжал Матвей Иванович. — При императрице Екатерине нашему прадеду пожаловали добавку к фамилии — Апостол. Это как с Пушкиными. Есть Василий Львович и Александр Сергеевич. Эти просто — Пушкины. А есть Мусины-Пушкины, Брюсы-Пушкины, Бобрищевы-Пушкины.

— Да-да, — радостно подхватил Муравьёв. — А есть ещё «бывшие Пушкины» — фальшивомонетчики. Один из них, эдакий parvenu, немало крови нашему пииту попортил. Из-за него Александр Сергеевич рукопись в карты проиграл...

Артамон Захарович уже открыл было рот, чтобы рассказать, какую именно рукопись проиграл поэт, но был остановлен бдительным Волконским. Генерал неплохо знал бравого гусара: начнёт читать стихи Александра Сергеевича, а потом всё сведёт к своему любимому Денису Васильевичу. Поэтому он прервал начавшийся интересный разговор:

— Ладно, господа, ближе к делу. Так вот, господин капитан. Нужно сделать из этого сброда отряд. Пусть не боеспособный. Главное, чтобы они не разбежались при первом же выстреле. А пока, простите за цинизм, они даже на пушечное мясо не годятся.

— Простите, господин генерал, — сдержанно отозвался капитан, — как-то непривычно заниматься обучением.

— А что делать? — философски отозвался Волконский. — Конечно, лучше бы им дать в начальники кого-то из Муравьёвых-Апостолов. Но Сергей Иванович у нас командует пехотой. Матвей Иванович — опытный сапёр. Нам нужно создавать инженерно-сапёрное подразделение.

— А Ипполит Иванович?

— Ипполит Иванович сейчас в Польше. Это раз. А во-вторых, прапорщик для командования отрядом — как-то несолидно. Когда прапорщик Муравьёв-Апостол вернётся из Польши, то возьмёте его своим заместителем. Думаю, братья возражать не станут.

Братья, разумеется, не возражали. Более того, Матвей Иванович, самый старший и мудрый из братьев (старше Сергея на два года) неожиданно сказал:

— Мне кажется, господа, со временем к нашим ополченцам добавятся ещё люди. Прибьются крестьяне, которые мечтают о вольностях.

— Дай-то бог, — пылко сказал Бестужев-Рюмин. — Тогда мы будем не одни. Крестьянство поймёт, что мы несём ему свободу от тирании, поможет нам эту свободу удержать.

— Думаете, — скептически улыбнулся Матвей Иванович, — крестьяне так уж и рады свободе?

— Разумеется. Человек рождается свободным. Крестьяне, взявшие в руки топоры, станут нашими союзниками.

— Вот-вот. Топоры-то они в руки возьмут. А потом этими же топорами — да нам по головам... Но, поверьте, потом они сами не будут знать, а что с этой свободой делать. Мои пейзане, когда я давал им вольную, слезой изошли — не бросайте нас, барин, пропадём. А потом добрая половина мужиков просто спилась. Они же привыкли, что управляющий им скажет, когда пахать, когда сеять. Так-то, господа якобинцы...

— И вот ещё, — задумчиво сказал генерал, — имейте в виду, капитан Еланин. К вам будут прибиваться не только крестьяне. Первыми придут дезертиры, конокрады и прочее быдло. Не будем обольщаться, господа. В своё время в партизанских отрядах служили, в большинстве своём, мародёры.

— И что мне с ними делать? — с напряжением в голосе спросил Еланин, уже примеряя на себя шкуру начальника ополчения.

— То, что делал любимец нашего полковника. Так, Артамон Захарович?

— Так точно, господин генерал, — осклабился Муравьёв. — Денис Василии брал в отряд всех. Говорил: «Хлопцы, то, что было раньше, — забыто. В бою брать трофеи не возбраняется. Но ежели какая сволочь вздумает старое вспомнить — повешу». Знаете, господа, действовало.

— Многих повесил? — заинтересовался капитан.

— Двоих. Для остальных сие стало наглядным уроком. Поняли, что командир не шутит.

— Так что, господин начальник дружины, — почти весело заключил Волконский, — пару-тройку мародёров повесите, остальные сразу уважать начнут. Возьмёте с собой надёжного фельдфебеля, трёх солдат постарше — вот вам и профос с командой.

После такого напутствия Еланин лишь вздохнул, надел шинель с портупеей и пошёл знакомиться с «войском». «Профоса с командой» решил пока не брать. Нужно вначале осмотреться самому, а уж потом решать — сколько людей из состава регулярных солдат потребуется, чтобы хоть чему-то научить «ополченцев».

...«Войско» располагалось на самой окраине Могилёва. Из-за недостатка жилья и желания вчерашних пахарей держаться вместе им был выделен огромный пустующий сарай с изрядно прохудившейся крышей. Впрочем, это и к лучшему. День выдался ясным, снега не предвиделось, а дым от нескольких костров, разведённых прямо на полу, мог свободно уходить вверх.

Еланин посмотрел на бойцов, и ему стало нехорошо. Молодому капитану, опоздавшему на войну 1812 года и не нюхавшему кавказского пороха (в отличие от лучшего друга Ника Клеопина), ополченцы представлялись героями, сошедшими с лубочных картинок. Тут они больше напоминали разбойников. И не благородных, а наших, исконно русских. Какой уж там Шиллер...

Вокруг одного из костров сидело человек двадцать, распевая «Дывлюсь я на нэбо». По рукам певцов ходила ведёрная бутыль с мутным пойлом, куски сала и луковицы... У второго костра народ не пел, а просто пил. У третьего уже не пели и не пили — лежали вповалку. У четвёртого и пятого... не лучше. В одном из углов творилось полное непотребство: из кучи сена торчали голые женские ляжки, а между ними колыхался увесистый зад с приспущенными шароварами. Рядом нетерпеливо переминались ещё трое...

От одного из костров поднялся дюжий мужик и подошёл к капитану.

— Ну, и цэ же те кэ? Кто ты будешь? — нарочито грубо обратился он к офицеру.

— А я буду, — твёрдо отвечал капитан, глядя мужику прямо в глаза, — капитаном Еланиным. Назначен командовать (тут Павел замялся)... вашим отрядом. А ты кто будешь?

Мужик картинно снял с головы папаху, обнажив свежевыбритую голову с чубом, и насмешливо ответствовал: — А я, паныч, буду наказным атаманом Григорием Гречухой.

— Не паныч, а Ваше благородие, — сквозь зубы проговорил Еланин. — Уж если Вы, Гречуха, называете себя наказным атаманом, то в званиях и чинах разбираться должны.

— Мы, ваше бродье, — издевательски проговорил атаман, — козаки, люди вольные. Нам офицеров не нужно. Наших дедов ваша императрица Катька на Яик сослала. Сослала — да не всех. Мы же — потомственные козаки из Запорожской Сечи. Как узнали, что полковник Апостол на войну за свободу идёт, так и мы пошли. Вот если бы сам полковник пришёл, то мы бы за него горы свернули... А других нам не надо.