ЛВ 3

— А вот это жестоко было, Водя, — тихо сказала я.

И хотела уйти, просто уйти, впереди была битва, и зная чародеев не уверена, что одна, скорее всего две как минимум, а Водя прошептал:

— Однажды ты погибнешь, Веся. Разбрасываешься собой направо и налево, ввязываешься в схватки, из которых выходишь живой в большинстве своем лишь по случайности, вечно пытаешься быть благородной, не думая о себе, и знаешь к чему это приведет?

— К тому, с чего ты начал эту фразу, — холодно ответила я, сжимая клюку и не оборачиваясь.

— Да,- хмыкнул Водя, — закончится все тем, что однажды ты умрешь… и учитывая количество тех, кому ты помогаешь бескорыстно, погибнешь ты от удара в спину.

Ничего не ответила я ему на это.

Призвала Лесю, покинула островок с деревцем и Водей, но уже когда на землю свою ступила, вот тогда и не сдержалась я. Обернулась резко, да и высказала:

— Не дождетесь!

***

В избу вернулась злая, как черт.

Хотелось разнести все к тем же чертям, пнуть Заратара тоже хотелось, или даже может быть вообще всех чародеев попинать. Но меня впереди ночь веселая ждала, уж такая веселая, что прям обхохочешься.

В баньку сходила, водой теплой, слава охранябушке, искупалась. Опосля переоделась в платье черное чародейское, волосы распустила, отражением своим в зеркале полюбовалась. Любоваться было чем — красивые украшения для меня Агнехран сотворил, уж такие красивые, что глаз не оторвать, а главное, они мне созвучны были, с силой моей перекликались, суть мою отражали. Что роза я, не обычная алая, в теплице али в саду взращенная, а лесная роза, особая, таких и в природе то существовать не должно было бы. Да только вот существую я. А еще у розы шипы есть… как и у меня.

«Ведунья!» — крик ворона Мудрого мысленным был, а по ушам резанул так, что закрыть их хотелось.

И крик тот из центра леса моего Заповедного шел.

«Облако зло несет!» — сокол Зоркий, над орлами и теми начальник главный.

Это с запада.

«Ветер смертью пахнет!» — сойка-пересмешница.

Юг.

«Глаза вижу черные», — филин Огуро.

Это север.

Призвала клюку, сжала верную свою, и почему-то об Агнехране подумала. О том, как сидели вместе трапезничали, еду через блюдце серебряное передавая. О том, как в глаза мои смотрел, своими синими словно небо летнее перед грозой. О том, как компот мясной варил, да вкусно же вышло… очень вкусно. И хорошо тогда было, а теперь вот… беда пришла.

И вздохнув глубоко, я голову запрокинула, клюку сжимая крепко, да и приказала:

«Прятаться, всем. Не на деревьях, не в кустах, а под землей, в норах да пещерах. Беда пришла, беда страшная, кровь проливать по всему лесу нельзя! В помощи не отказывайте, из-под земли нос не высовывайте!»

И зашумел, зашуршал лес, проснулся, да тревогой окутался.

Леся появилась было на пороге, на меня глянула, видать хотела сказать что-то, да не стала.

— О птенцах позаботься, их труднее всего спасти будет, опускай с деревьев вместе с гнездами. Да поспеши.

А лес тревогою все сильнее наполнялся. Уж так тревожно было, что не продохнуть, ни вздохнуть грудью полной, только вот страшно мне не было все равно.

Степенно из избушки вышла, степенно по ступеням спустилась, да вопросительно на Гыркулу поглядела — тот уж был тут. Бледный, тревогой отравленный, меч тонкий сжимающий. С неба падали иные вампиры. Нетопырями падали, людьми оборачивались. Все кто мог оружие держать, от юнцов зеленых, до старцев, что лицом были молоды, да руками уж немощны — у вампиров всегда так, первой они силу теряют.

— Наши все здесь. Кого из других кланов призвал, тоже. Женщины в подземельях у волкодлаков. А ты что скажешь мне, хозяйка лесная?

Что тут сказать?

— Жаль аспид Заратара забрал, а то я бы его еще разок треснула. А может и не разок, — сказала я.

Улыбнулся Гыркула. Бледный, напряженный, твердо уверенный, что бой этот в его жизни последним станет, но все равно улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

А опосля на колено опустилась, одна рука клюку сжимает, вторую к земле прижала крепко-накрепко, да сказала мысленно:

«Лешенька, друг мой сердешный, соратник верный, держи оборону вне круга, лес отдаю тебе. И в волшбу мою не вмешивайся».

Заскрипел, зубами заскрежетал, я это слышала, и я его понимала. Да только и он понимал меня, от того слова супротив не сказал, лишь прошептал шелестом травы:

«Сбереги себя, Веся».

Сберегу. Уж так сберегу, что некоторым мало не покажется!

И глаз не открывая, произнесла громко:

— Это МОЙ лес. Кто ко мне с жаждой крови придет, тот кровью своей захлебнется! Да захлебнется от моей руки!

И тихо так стало, странно.

Я глаза открыла, на вампиров посмотрела, те на меня глядят непонимающе. Я на них. Они на меня. Я все еще на них… Нервы сдали у Гыркулы.

— Валкирин, ты прости, но мы тут на взводе, сообразительностью в такой ситуации не отличаемся, так что, уж скажи прямо, без пафоса собственнического и заверений кровавых.

Да вроде и так прямо ж все сказала.

— Навкар убивать, чародеи все мои. Так понятно? — спросила у Гыркулы.

— Ага, все поняли, — заверил меня граф, сделавшись, кажись, еще бледнее.

Оно и понятно — вампиры ждали только навкар, в лучшем случае, и в худшем своих погрызунов, если луна Кровавая взойдет, а чародеи это даже для кровососущих было как-то слишком. Улыбнулась ему ободряюще, заодно на всякий случай добавила:

— Если свалюсь тут, кровью плеваться начну и все такое, внимания не обращайте, это бывает.

— Угу, бывает, — эхом отозвались вампиры, на всякий случай сделав шаг от меня подальше всем своим вампирским строем.

А собралось их тут немало, тысячи три, не меньше.

А потом грянул гром.

Они ударили там, где никто не ждал — на востоке.

Внезапно, быстро и жестоко.

Четыре чародейки и четыре чародея.

Даже действуя не в полном составе, где двенадцать пар требовалось, они сумели пробить защиту моего леса Заповедного и опуститься наземь, невредимыми и неуничтожимыми.

Я ощутила каждого из них черным провалом на яркой залитой солнечном светом картине своего леса — везде в Заповедном для меня был свет, а там где опустились эти восьмеро — нет. Восемь черных провалов, поглощающих даже мой свет. Страшно и странно — я никогда не думала, что подобное возможно, возможно в принципе. С ними ведь даже ведьмака не было, впрочем ведьмак больше одного провести бы не смог, а тут восемь чародеев.

— Валкирин! — Гыркула ко мне подбежал, да тронуть не решился. — Что случилось?

Ему-то чародеи были невидны, от них до нас почитай полдня ходу, если пешком идти. А если по тропе заповедной тогда столько, сколько я захочу. Только вот в чем проблема — чародеи моему лесу урон нанести могли, деревья поломать, зверье покалечить, а то и зажечь огонь негасимый. Я с таким никогда не сталкивалась, но читать о нем доводилось… Справлюсь ли?

— Валкирин… Веся? — Гыркула нервничал, от того что не ведал, а неведомое завсегда пуще известного страшит.

— Хорошо все, — солгала, глазом не моргнув.

Просто глаза были крепко зажмурены, все пытаясь заглянуть в темень, восемью фигурами свет поглощавшими. И для пригляда за ними глаз да глаз требовался — боялась я их, каждого шага их неверного… Да пока не до них.

«Мудрый ворон, следи!» — приказала соглядатаю верному.

Он в лесу этом Заповедном давно, от того и не совсем птица, магии в нем тоже хватает. И поднялся ворон на крыло, полетел, куда указала, а мне другим заняться следовало.

И прижав ладонь к земле сильнее, запела-зашептала, магию леса пробуждая:

— Я сила,

Я свет,

Я небо,

Но меня нет.

И сила заструилась от ладони к земле, устремилась сотнями побегов, тысячами корений разрастаясь под землей, заставляя все вокруг сиять ярким зеленым светом — светом моей силы, которую я отдавала лесу.

Отступил Гыркула. Я не стала останавливать, мне отрываться нельзя было, никак нельзя.

— Я легенда,