Азовский гамбит

— Ну не знаю. Попробовать, конечно, стоит, но вряд ли что выгорит. Хотя, может запорожцев удастся на крымцев натравить? Подумайте, кого можно с поминками к старшине подослать?

— Как прикажешь, государь.

— Ну, тогда не задерживаю. Хотя… Корнилий, останься, есть небольшое дельце.

Все присутствующие тут же встали и, чинно поклонившись, отправились на выход, оставив меня с телохранителем наедине. И только Романов, зачем-то замешкался.

— Что-то еще? — вопросительно посмотрел я на боярина, ничего не делавшего просто так.

— Да, государь, — утвердительно кивнул тот.

— Тогда говори, у меня от Михальского секретов нет.

— Как прикажешь, тем более что это касается и его.

— Вот как?

— Прости, Иван Федорович, но утаить от тебя сие не могу. Сам ведаешь, черный люд наш темен и к суевериям склонен, а потому любую дурость повторять готов.

— Что-то ты, Иван Никитич, издалека начал. Говори как есть!

— Толкуют в народе, — собравшись с духом, продолжил Романов, — что матушка Катерина не просто так померла.

— В смысле, — озадачился я. — Бояре, что ли отравили?

— Кабы б, — скорбно вздохнул глава Земского приказа. — Сказывают, что Господь тебя наказал, за то, что ты, сказавшись, что едешь на богомолье, сам в Неметчину отправился на княжеский съезд.

— Что за на хрен!

— Ходят такие слухи, — мрачно подтвердил Михальский.

— И ты молчал?!

— Не успел…

— Всегда вы так.

— Не кори своих верных слуг, государь, — заступился боярин. — Не все до наших ушей доходит сразу.

— Ладно, на каждый роток не накинешь платок. Однако самым крикливым языки все же укоротить! И хорошо бы найти тех, кто эти сплетни распространяет…

— А то ты не знаешь кто? — криво усмехнулся Романов.

— Ты на что это намекаешь?

— Иван Никитич прав, — буркнул Корнилий. — В окружении патриарха немало злонамеренных людей.

— Ладно, разберемся, — скрипнул я зубами.

— И вот еще что, — помялся боярин. — Не посылай покуда за Вельяминовым. Пусть хоть год пройдет с кончины государыни.

Что в прошлом однозначно плохо, так это отсутствие привычных развлечений. Нет не то что телевидения или интернета, но даже газет. Нет, «Московские Куранты» у нас, конечно, выходят. Примерно раз в месяц. К тому же, я заранее знаю, что там написано, по той простой причине, что лично утверждаю все что там появится. Иноземную прессу тоже доставляют, но еще реже.

Театра не то чтобы совсем нет. В Кремле регулярно ставят различные мистерии[9], рассказывающие о житии и смерти святых великомучеников. Очень интересно, особенно когда ничего другого нет!

Можно еще устроить пир и пригласить скоморохов, которые будут скакать и прыгать, отпуская при этом матерные шутки, от которых даже рейтары краснеют. Правда, потом духовник с патриархом мне по очереди на мозги капают, мол, грех это, но куда деваться?

В общем, единственным доступным развлечением, не попадающим под санкции церкви, и при этом не совсем скучным являются настольные игры. В особенности шахматы. В прошлой жизни я играл, но, что называется, без фанатизма, а тут неожиданно пристрастился.

На Руси, кстати, двигать фигуры по клетчатой доске любят издавна. Говорят, еще Иван IV, прозванный за жестокость Васильевичем, очень уважал эту игру. Вероятно с той самой поры, выигрывать у царя считается не то чтобы неприличным, немножечко опасным. В общем, когда я пятерым боярам подряд поставил «детский мат», стало понятно, что нужен партнер.

Неожиданно им стал мой бывший секретарь, а ныне преподаватель в царской школе при Славяно-Греко-Латинской академии Первушка Анциферов. Первая наша игра произошла довольно случайно, а теперь дьяк по вечерам с шахматной доской и мешком с фигурами приходит в Кремль. Служба у него такая! Игрок он, по всей видимости, не очень хороший, раз даже я справляюсь, но по местным меркам безбашенный. Выигрывать у царя, пусть даже и не все партии подряд, кроме него никто покуда не решался.

— Шах тебе, государь! — в очередной раз обозначил угрозу для моего короля Первак.

— Кстати, как мои оболтусы? — поинтересовался я, парируя угрозу слоном.

Оболтусы это царевич Дмитрий и участник всех его детских проказ Петер. Обычно они стараются смыться из-под зоркого глаза приглядывающих за ними дядек и нянек, чтобы что-нибудь натворить. Но теперь холодно, и молодые люди чинно сидят рядом с нами на лавке, с азартом наблюдая за нашим поединком.

— Усердно постигают науки, — постным голосом отвечает их наставник в русской грамоте и письме, делая очередной ход.

— Неужто совсем не озоруют?

— Бывает, — дипломатично отвечает Анцыферов.

— А подробнее? — прищурился я, заметив, как напрягся Петька.

— Да так сразу и не упомнишь, — задумывается дьяк. — Разве что, кто-то из них на поварне кошку поймал, да привязал ей к хвосту ложку деревянную. Она, значит, бежит, а ложка тарахтит. Животина, понятное дело, пугается и щибче… так урок и сорвали!

— Это не мы, мой кайзер! — делает честные глаза Петер.

— Мы не знаем, кто это, — менее уверенным голосом добавляет царевич.

— И когда это случилось?

— Так сегодня.

— И ты сразу вспомнить не мог, — хмыкнул я, переставляя фигуру, — а почем знаешь, что они?

— Так ведь не признался никто и доносить не стал, — пожал плечами Первак.

— И что с того?

— Если бы кто другой, — принялся объяснять дьяк, — обязательно нашелся б наушник. [10] А на царевича клепать дураков нету!

— Логично, — хмыкнул я, оборачиваясь к пацанам. — Что скажете, лиходеи?

— Это не мы, — стоял на своем Петька.

— Уверен?

— Вот вам крест, мой кайзер!

Сочетание посконно православного «креста» с немецким титулованием в устах ушлого мальчугана выглядело забавным. Мой отпрыск хотя и выглядел не столь нахально, но сдаваться и каяться тоже не собирался.

— Зачем вы это сделали? — печально спросил я у Дмитрия.

— Простите, отец, — неожиданно всхлипнул тот.

— Что случилось, мой мальчик?