Страница 6 из 8
Принц какое-то время крепился, но надолго его не хватило, и его маленькие плечи затряслись от рыданий. Петька обхватил своего высокородного приятеля руками, как будто хотел заслонить собой от чего-то ужасного, после чего обернувшись ко мне почти выкрикнул:
— Его королевское высочество очень устал и не мог больше учиться. Не наказывайте его, пожалуйста! Это я один во всем виноват…
— Ты скучаешь по маме? — печально спросил я сына, положив руку ему на голову.
Тот не смог ничего сказать в ответ и только судорожно кивнул. Вся его фигура выражала такое неподдельное горе, что мне стало непереносимо стыдно, что я так легко смирился с потерей, что не находил времени побыть с семьей пока она была жива. Что моими детьми занимаются чужие люди, а сам я вечно погружен в какие-то заботы и не вижу, как они страдают. Черт бы подрал твое каменное сердце Иван Мекленбургский!
— Мне тоже ее не хватает, малыш. Знаешь, если тебе так трудно, можешь не ходить пока в школу.
— Нет, — всхлипнул он, вытирая нос рукавом. — Матушке бы это не понравилось.
— Вот это мужской разговор! Ладно, уже поздно. Отправляйтесь спать.
— Благословите, отец! — наклонил голову Дмитрий.
— Благословите, ваше величество! — привычной скороговоркой поддержал его Петер и встал рядом.
Дождавшись, когда я перекрещу их, мальчики по очереди приложились к руке и вышли. Дочери, Марфа и Евгения по малолетству уже давно спали, но я еще все равно зайду к ним, чтобы поцеловать на ночь. А пока…
— Давай что ли добьем? — посмотрел я на явно находящегося не в своей тарелке дьяка.
— Горе-то какое, — сочувственно вздохнул Анцыферов. — Может другой раз?
— Нет, — помотал я головой. — Сам знаешь, не люблю на потом оставлять!
— Как повелишь, — покорно вздохнул Первак. — Только в таком разе…
— Что еще?
— Отвлекся ты, государь, и сходил неладно. Может, переиграешь?
Мельком посмотрев на доску, я понял, что он имеет в виду. Его ферзь угрожал моему слону, после чего следовал неминуемый мат в три хода. Похоже, и впрямь зевнул…
— Нет, брат, — отмахнулся я. — Не стану…
— Тогда не взыщи, — взялся за фигуру дьяк.
Последовали еще два хода, и когда наставник царевича мысленно уже праздновал победу, я нанес давно планируемый удар.
— Шах и мат, — передвинул я ферзя.
— Как это? — разинул рот Анцыферов.
— Сколь раз тебе говорил, — пожал плечами я в ответ. — Считай ходы! А называется это гамбит. Ладно, хватит на сегодня. Завтра и послезавтра мне не до игры будет, а на третий день приходи опять. И это, приглядывай за моими…
— Все исполню, царь батюшка! — принялся собирать шахматы дьяк, одновременно кланяясь, и напряженно размышляя, как же он так опростоволосился.
Я давно понял, что наметив верную комбинацию, Первушка забывает обо всем и перестает следить за доской и в очередной раз обыграл его. Только сегодня это почему-то не доставило мне удовольствия.
Придумавшие шахматы древние индийцы, говорили, что эта игра помогает тренировать разум полководца. Что ж, посмотрим какой игрок молодой и по слухам мечтающий о славе самого Сулеймана Великолепного султан Осман?
Много воды унесла Двина в воды студеного моря, с той поры как у Михайло-Архангельского монастыря впервые появились иноземные купцы. Сначала просто торговали с кораблей, потом появились постоянные торговые фактории. Русские тоже не сидели, сложа руки, и вокруг обители выросли стены острога, потом появился посад, а лет восемь назад поселение объявили городом, который так и нарекли — Архангельском.
Несмотря на то, что земли на Севере для хлебопашества нехороши, жили местные обыватели по большей части справно, можно даже сказать зажиточно, ибо кормило их море. Хлебушка, конечно, волнами не выкинет, но вот рыбки всяко-разной вдоволь. Не голодали, одним словом.
Оно, конечно, зима в здешних краях долгая, а лето всего ничего, а все же, в отличие от Балтики, вокруг нет такого количества жадных соседей, так и норовящих перекрыть дорогу негоциантам. А потому торговля, а вместе с ней и сам город все ширились и ширились. А потому и место здешнего воеводы считалось весьма хлебным.
Минувшим местом «на кормление» сюда был поставлен боярин Никита Вельяминов. Сказывали, прежде он был у государя в чести, а потом незнамо за что попал в опалу. Так это или нет, никто доподлинно не ведал, а спрашивать не решались, ибо характером воевода был крут. Впрочем, обиды от него никакой местному люду не было. Поминки по чину своему принимал, не без этого, однако же, лишнего не требовал. Судил же, коли такая нужда случалась, по справедливости.
Вместе с новым воеводой приехала и его семья. Жена Марья урожденная Долгорукова, да сестра Алена — вдова князя Щербатова, погибшего от рук воровских казаков. Были и дети, у самого Никиты дочь — Настенька, да у Алены сынишка Иван, приходившийся боярину, соответственно, племянником.
Зима выдалась в тот год снежная да морозная, иной раз такая вьюга, что по неделе из дома носа не высунешь, а потом смотришь, и ветер стих, и солнышко пригрело, отчего на улице хорошо, да и на сердце благодать! Одно не хорошо, ночь рано наступает. Вроде и времени на иноземных часах, стоящих у воеводы в горнице, именуемой по-новомодному кабинетом, а за окном хоть глаз выколи!
— Все ли благополучно, братец? — встретила вернувшегося домой воеводу Алена.
— Слава богу, все благополучно, — весело отозвался тот, кидая на руки холопов заиндевевшую на морозе шубу.
— А что за шум был?
— Пустое, — отмахнулся боярин. — Голландские моряки с флейта «Святое пророчество» от безделья пошли в кабак и там упились до изумления, после чего стали местных задирать. Ну, те им и дали…
— Смертоубийства хоть не было?
— Не, не попустил господь. То есть, не успели. Прибежали стрельцы да всыпали и тем и другим, после чего всех в острог и отправили.
— Шкипер их, поди, жаловаться приходил?
— Не без того, — усмехнулся Никита.
— А ты что же?
— Посулил, что в другой раз всех в железа закую, после чего велел отпустить как проспятся.