Чучела

– Что здесь происходит? – повторяет она, чеканя слова, – Что вы тут устроили?

– Ничего, – отвечает Ирка, – Разговариваем просто…

Да, наглости ей не занимать! Хороши разговоры… Весь макияж мне испортила и выдрала клок волос! Я непроизвольно хмыкаю…

Маргарита Анатольевна смотрит испытывающее на ухмыляющуюся Ирку, на перепуганных, сбившихся в кучку девчонок за ее спиной, переводит взгляд на меня.

– Разговариваете…, – протяжно повторяет она, – И, можно ли мне узнать, о чем?

– О всяком, разном, – пожимает плечами крыса, и ее адепты подтверждающее кивают головами.

– Ну, что ж, – поджимает губы Маргарита Анатольевна, – Пойдемте! – она разворачивается и выходит из туалета.

– Куда? – спрашивает Ирка удивленно.

– К директору!

Они даже не дали мне привести себя в порядок, смыть остатки косметики с лица. Ирка схватила меня под руку, словно лучшую подружку, и потащила по коридору вслед за завучем. Я мельком увидела свое отражение в зеркале и похолодела от ужаса. Мои волосы превратились в сорочье гнездо, под глазами красовались большие черные круги от потекшей туши, а помада была размазана вокруг губ, образовывая яркий клоунский рот… И вот в таком виде, не смея сопротивляться, я вынуждена была идти через всю школу посреди перемены, а злой смех и ядовитый шепот были моими спутниками, если не считать виновницы моего фиаско, крепко держащей меня за локоть.

Перед самой дверью в кабинет директора, Ирка остановилась, наклонилась к моему уху и очень тихо, но вполне различимо, произнесла:

– Скажешь хоть слово – тебе не жить!

Уже второй раз за последние пять минут, она угрожает мне смертью! По-моему, одного человека убить дважды нельзя… Но это физически! Морально меня можно уничтожать бессчётное количество раз, каждодневно, ежесекундно, без перерыва на обед и сон. От этой мысли меня передергивает. И я решаю молчать.

– Ну-с, – вопрошает директор, оторвав свой уставший взгляд от компьютера, – Что там у вас?

Он человек старой закалки, ценитель книг и советской системы образования, но вынужден идти в ногу со временем, хотя у него получается совсем не в ногу… Он так старается вывести нашу школу на новый, цифровой уровень, что совсем не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Он практически не выходит из своего кабинета и целыми днями смотрит в монитор, нажимая одним пальцем на кнопки клавиатуры.

– У нас драка в женском туалете! – выдает Маргарита, глядя на него поверх очков, – Девочки!

– Что у вас случилось? – спрашивает директор, устало потирая переносицу и даже не глядя на нас.

– Ничего! – твердо говорит Ирка, – У нас все в порядке! Мы просто разговаривали! Да, Чу… Насть?

Я молчу.

Взгляд директора упирается в мое размалёванное лицо под сорочьем гнездом волос, его глаза удивленно расширяются, и правая бровь подлетает вверх.

– Разговаривали…, – повторяет он, потирая подбородок, – И о чем же?

– Это наши девчачьи дела, – говорит Ирка, – Да, Насть? – она пихает меня локтем в бок.

Я снова молчу.

– Ты решила, что мы тут дураки что ли все? – вспыхивает директор, переведя свой взгляд на крысу, – Или первый год работаем и не знаем, как вы там «просто разговаривали»?

Теперь молчит она, громко сглатывая. Георгий Палыч злиться редко, но когда это случается, он становится очень пугающим, прямо до дрожи в поджилках.

– Чего молчишь? – кричит он ей прямо в лицо, – Порастеряла свой пыл?

– Вы не имеете права…, – щебечет она себе под нос.

– Не имею права на что? – еще чуть-чуть и у него пойдет из ноздрей пар.

– На нас орать, – говорит она почти шепотом.

– А, ты? – он подходит у ней близко и нависает сверху, сверля ее взглядом, – Ты имеешь право обижать учеников? Есть у тебя такое право? – кажется, что ее мгновение, и он схватит ее за шкирку и выкинет вон.

– Я никого не трогала! – кричит она в ответ, но голос ее звучит неуверенно, в нем слышаться первые нотки слез, – Да, Насть? – но я лишь пожимаю плечами в ответ.

Директор на грани нервного срыва, с красным от гнева лицом и раздутыми ноздрями молча смотрит на нас и скрипит зубами. Он сжимает кулаки и садить на свое директорское место.

– Завтра в школу с родителями! – выносит он свой вердикт, – Обе!

М-да… Вот этого еще мне хватало… Теперь придется все рассказать бабушке. А она расскажет маме и папе, да и сама вряд ли удержится от того, чтобы пару недель не повыносить мне мозг. Мама, скорее всего, отреагирует спокойно, ей некогда думать о таких глупостях, а вот, папа… Папа устроит мне настоящий прессинг со всеми вытекающими… Ну, как минимум на ближайшие пару месяцев я буду обеспечена домашней работой без права выхода на улицу…

Я бреду домой по тротуару, лениво шаркая подошвами и пиная мелкие камушки. Не спешу. Это, возможно, последний день в моей жизни, когда я вижу солнышко, чувствую на коже движение ветерка, ловлю губами первую каплю дождя. Впереди меня ждет большой нагоняй и тюрьма под названием «своя комната». И мне уже некуда спешить…

Поднимаюсь по лестнице, отпираю дверь, вхожу в квартиру:

– Я дома, – кричу я, скидывая с усталых ног обувь.

В прихожую выходит бабушка. Вид у нее какой-то печальный. Она подпирает плечом дверной косяк, поднимает очки и вытирает платком слезы.

– Что случилось, ба? – подскакиваю к ней я.

– Твоя мама, – говорит она с надрывом, – Ее в больницу забрали…

– Почему? Когда?

– Днем… Я зашла к ней узнать, не хочет ли она есть… Ты ведь знаешь. Она уже два дня ничего не ела! Вообще с кровати не вставала! Ну, я и подумала… Что стресс, стрессом, а есть то все равно надо. Вот и пошла… А она…, – бабушка разразилась неудержимым рыданием, – А она там без сознания лежит… И вообще ни на что не реагирует! И таблетки какие-то по кровати разбросаны…

– Бабуль, бабуль, не волнуйся, хорошо? – я хватаю ее под руку и уволакиваю в гостиную на диван, – Давай, тут с тобой посидим… Накапать тебе пустырника?

– Не, я уже целую бутылку выпила…, – говорит она.

– Где сейчас то мама? С ней все в порядке?

– Да, откуда ж мне знать? Я сразу в скорую позвонила, да отцу твоему… Ее в больницу увезли. Папа сразу с работы туда поехал. И Даня тоже, сразу, как узнал… А я тебя тут осталась ждать.

– А чего не позвонили то?

– Да, кто ж его знает… Как-то не до этого было… Да и уроки у тебя!

– Так, ясно! Я в больницу! Ты со мной?

– Нет, милая… Я не могу в больницу. Я лучше тут подожду хороших вестей. А ты беги, беги…, – она гладит меня по плечу, – И не забудь мне позвонить, как все узнаешь…

Я подхожу к палате и заглядываю в приоткрытую дверь. Мама лежит на кровати, такая бледная, такая грустная, но живая! Я облегченно вздыхаю. Рядом сидит папа. Я впервые вижу его таким. На нем нет лица. Он смотрит на маму с такой болью в глазах и что-то негромко ей говорит. Она кивает в ответ и грустно улыбается ему.

– Подслушивать не хорошо! – выстреливает мне в ухо одну из своих забористых фраз Даня.

Я вздрагиваю от неожиданности, а он бесцеремонно проталкивает меня в палату.

– Смотрите, кого я нашел под дверью! – почти хохочет он.

Вот, вроде бы умный парень! А такой дурак! Неужели он не видит, что происходит что-то плохое? Неужели ему нет дела до того, что мама только что чуть не погибла? Что за бесчувственность? Откуда столько цинизма?

Едва мы с братом оказываемся по эту сторону двери, родители замолкают, глядя на нас.

– Мамочка, – я бросаюсь ей на шею и начинаю рыдать, – Мамочка! С тобой все хорошо?

– Не волнуйся, милая, – она прижимает меня к себе и нежно гладит по голове, – Со мной все будет в порядке. Я просто очень устала!

– Как же ты могла? – спрашиваю я, заглядывая ей в глаза, – Как ты могла захотеть оставить нас одних??? Зачем?

– Прости меня, – говорит она, пытаясь скрыть горечь в голосе, – Прости родная! Я была не права… Я так больше никогда не поступлю!