На Калиновом мосту

— Было же предупреждение и не раз. Никто этих экологов серьезно не воспринял. А за ними были люди серьезные.

— Да все знали кто за кем стоит. В Римском клубе в семидесятых годах наших больше половины было, еще те сталинские кадры. Так что все это нашими людьми и делалось.

— Получается, что та девочка‑ангел из Норвегии, которую кто‑то полгода назад в ООН притащил, была последним предупреждением.

— Точнее – объявлением начала войны.

— Значит война. И если опять раздвинем булки, то от страны не останется даже воспоминаний, — ответил на это незнакомый Ивану человек, сидевший не за столом, а на стульях, расставленных вдоль стены.

— Прекратить обсуждение! — громко приказал сидящий во главе стола руководитель Конторы Владимир Тушин. — Капитан Ясенев, — обратился он к Ивану, — ваша задача отправиться в Китай и организовать... — он на секунду задумался, — пока только слежение за двумя объектами. Их самолет уже готовится к вылету. Мы можем задержать его максимум на час, но все равно они, скорее всего, вылетят раньше вас. Так что спешите. Вам понятно?

— Не очень. Что мне с ними делать?

— Ничего. Смотреть, докладывать и ждать распоряжений. Но сначала догнать и попробовать узнать план их действий.

— Ясно, — удивляясь непонятным формулировкам, ответил Иван. — А за кем надо следить?

— Разве ты еще не знаешь? — удивился Тушин и посмотрел на Вахромеева. — За Чуком и Геком, — сказал он, чуть улыбнувшись.

— Не понял, товарищ генерал.

— За заместителем премьер‑министра Чернухой и главой финансового контроля Горемыкиным.

— Извините, а при чем здесь Чук и Гек? — еще больше удивился Иван.

— Потому, что это они сейчас члены правительства. А в молодости были нашими агентами со служебными именами: Чук и Гек. Приступайте. Время не ждет.

* * *

«Может Иван прав? Надо увольняться... Все так запуталось, что даже на совещании в Конторе больше врагов, чем друзей», — думал через час в своем кабинете Сергей Вахромеев, когда в дверь без стука вошел Михаил Калган.

— Сколько у тебя телефонов на столе! — воскликнул он. — Красненькие, желтенькие, черненькие. Неужели все работают?

— Телефонов много, а звонить некому.

— Это вы после Вильнюса? — спросил он, глядя на ту же фотографию, на которую недавно смотрел Вахромеев.

— Да.

— Лихо мы тогда там порядок навели. Сейчас так не умеют.

— Пока мы там наводили, здесь в Москве тогда тоже лихо порядок наводили.

— Ты о чем?

— О том, как помогали понимающим людям из окон выпрыгивать, из наградных пистолетов стреляться и на люстрах вешаться.

— Не говори глупости... Они сами...

— Сами‑сами, конечно, — не стал спорить Сергей Андреевич. — Я постоянно вот о чем  думаю: ты же свои первые звездочки на погоны зарабатывал в боевых операциях, а не в кабинетах, вылизывая чужие задницы... Когда ты свернул не туда?

— Как власть свернула и я за ней. Идея умерла, а мертвые идеи быстро начинают плохо пахнуть.

— Это кто решил, что умерла, ты? У нас на эмблеме не баба с повязкой на глазах и дурацкими весами, а щит и меч с серпом и молотом.

— Ты о чем?

— Мы не судьи. Мы не судить были должны: «умерла, не умерла», а страну защищать. Ту, с серпом и молотом... До последней капли крови... Как обещали на присяге.

— Да ты совсем с ума сошел! Сила была не на нашей стороне. Было бы много крови и мало толку.

— А в чем сила?

— Сила во власти.

— А у кого власть?

— У тех у кого деньги.

— А у кого деньги?

— Дураком не прикидывайся и журнал «Форбс» посмотри на досуге... У них и власть, и деньги, и сила.

— Деньги, власть... все это пыль...

— А что не пыль? — усмехнулся Михаил Калган, вспомнив свой разговор с Иваном.

— Что останется с тобой за час до смерти. О чем ты будешь думать, уходя навсегда. И ты это не хуже меня знаешь. Поэтому и боишься оказать на девятом кругу. Поэтому и пришел.

Глава 7

— Неплохо мы вчера погуляли... Но только ты, Эдик, поручи этим своим бесам, которые у тебя эскортницами занимаются, привозить девок попроще... а то эти... — Михаил Борисович вспомнил, как мелькнуло на несколько мгновений отвращение в глазах девушки, которой он накануне предложил уединиться, — слишком высокомерные.

— Миша, а ты вообще в свой жизни когда‑нибудь с нормальными бабами пробовал? Или ты их боишься? — хихикнул его собеседник и старый приятель Эдик, ныне глава финансового контроля Эдуард Горемыкин. — Каких тебе попроще? Плечевых из‑под дальнобойщиков?

— Да хоть бы и этих... А то я вчера к одной подкатил, а она смотрит на меня, как на говно, — заместитель премьер‑министра Михаил Чернуха был уже сильно пьян – несколько рюмок водки на пустой желудок сделали свое дело.

— А как она еще должна на тебя смотреть? — с презрительной ухмылкой спросил Эдуард. — Ты вчера и был в говно... Упился как колхозник после получки. А ведь серьезно – я тебя никогда с нормальной женщиной не видел, а только проститутки‑эскортницы.

— Это про каких нормальных ты говоришь? — развязано ответил Чернуха. — Не про одну ли бездарную актрису самарского театра, которая вдруг стала московской светской львицей, писательницей и звездой инстаграма сразу после того, как стала твоей женой? Да она бы там так и трахалась по гримеркам с помрежами и осветителями, если бы какие‑то люди не надоумили продать квартирку, да дать кому надо денег, чтобы ее пару раз к нам в высшую лигу пустили. А здесь уж она свой шанс не упустила. Но она и сейчас о своем самарском колхозе мечтает, — громко захохотал Чернуха, — потому что у помрежа...

— Прекрати! — взвизгнул Горемыкин. — Моя жена меня любит. А ты и в колхозе никогда не был, — добавил он непонятно зачем.

Михаил Борисович Чернуха, конечно, был в колхозе и как раз там впервые и решился пообщаться с нормальной женщиной. Они, студенты второго курса, строили там колхозный свинарник. Он поехал, чтобы заработать денег, которых ему больше взять было негде. Мать, работая уборщицей на двух работах, могла его лишь накормить и одеть, но на карманные деньги уже ничего не оставалось.

Работать физически он не любил, да и делать ничего не мог, поэтому в отряде был при кухне. В его обязанности входило поднести‑унести, убраться, почистить картошку и съездить в город за продуктами и заодно купить ребятам кто что попросит. Зарабатывал он меньше чем другие, но зато не нужно было прыгать по стропилам и таскать кирпичи. Да и времени свободного было больше.

Может от безделья он и решил приударить за местной библиотекаршей. Библиотека находилась в том же здании, где и размещался их стройотряд.

Первые дни Миша просто ходил туда каждый день поменять книжки, которые даже не читал. Наконец решив, что время уходит и деревенская девушка будет счастлива от внимания москвича, прошел за ней за стеллажи, прижал ее к стене и попробовал поцеловать. Даже сейчас, спустя много лет, он слышал в ушах звон от ее пощечины.

Это его не остановило, а лишь необычайно сильно раззадорило. Он решил, что надо идти другим путем. На следующий день он съездил в город и купил тоненькую золотую цепочку. Специально не оторвал бирку с ценником и вечером вручил ее девушке.

— А теперь согласна?

Она несколько секунд изучала ценник, где было написано: «Цена 85 рублей». Столько она получала на работе за месяц. Вдруг девушка молча  встала и вышла на улицу. Обойдя здание, она вошла в комнату к командиру отряда и передала ему цепочку.

Инвентаризация на кухне показала недостачу. Мишу не били. Но ночевать ему пришлось в недостроенном свинарнике...

— О чем задумался? — прервал его воспоминания Горемыкин. — У тебя лицо стало, как будто ты убить кого‑то решил.

— Подлая тварь... — прошипел Михаил. — Это я не тебе... Так, вспомнилось кое‑что. А ты не думал, почему Кауперман выбрал именно нас? — быстро сменил он тему разговора.

— Потому что доверяет, — пожал плечами Горемыкин.