Сезон дождей

Они помянули Наталью. Вспомнили общих знакомых. Обсудили болезнь Генки Рунича, что сейчас в стадии ремиссии, поэтому его и отпустили домой. Пора бы ей и уходить – на часах начало одиннадцатого. Можно будет еще раз позвонить, если не Мурженке в кабинет, то на квартиру, Сапегину, вполне. Зоя Романовна сидела, строго выпрямив спину. Ее лицо с большими круглыми очками, пошло бледно-розовыми пятнами от скуластых щек по крепкой шее. Если она на два года моложе Натальи, то ей сейчас шестьдесят три, подумал Евсей Наумович.

– Да, между нами была небольшая разница в возрасте, – Зоя Романовна разгадала мысли Евсея Наумовича, – но мне всегда казалось, что Наташа гораздо старше. С ее умом, внешностью… Я очень переживала наш разрыв.

– Из-за чего вы поссорились? – без особого интереса спросил Евсей Наумович.

– Из-за Эрика, твоего приятеля, – тотчас ответила Зоя Романовна.

– Вот как? – смутился Евсей Наумович. – Странно. Я и не знал, что ты знакома с Эриком, он был далек от нашей общей компании. И, насколько я помню, никогда не вспоминал твое имя.

– Как-то вы вместе отдыхали где-то на море.

– В Новом Афоне, – настороженно уточнил Евсей Наумович.

– Да, кажется. Эрик уехал раньше, а вы остались, с Андронкой.

– Да. Помню. Начинался учебный год. Эрик читал лекции.

– Не знаю, что он там читал. Он заявился ко мне с посылкой от Наташи. Фрукты, вино. Целая корзина. В те годы все это считалось деликатесом, не так, как сейчас – полки ломятся. Он стал ко мне наведываться. Неженатый, интересный внешне, молодой человек. Хорошо знал искусство, литературу. Чем-то я ему приглянулась. А к Наташе я тогда испытывала сложное чувство. Я ревновала Наташу. Я любила тебя. С той минуты, как впервые увидела в Клубе пищевиков, куда затащил нас Генка Рунич. Но ты увлекся Наташей. Я любила тебя, и от этого вдвойне завидовала Наташе.

Зоя Романовна сняла очки и бросила их на стол. Ее лицо теперь, казалось, принадлежит совершенно другому человеку, которого Евсей Наумович видит впервые. Доброй женщине из русской деревни. А пепельные тугие волосы открывали высокий лоб над карими близорукими глазами, придавая облику Зои Романовны ту красоту, которой красотой не назовешь, а назовешь обаянием доброй души, обаянием хорошего человека. И еще эта глубокая ямочка на округлом подбородке.

– Эрик тогда сказал, что вы еще поживете в Афоне. Но вы вскоре вернулись.

– Да, помню, – пробормотал Евсей Наумович. – Начались дожди.

– Что значит дожди? Несерьезно. Наверно, другая была причина.

– Дожди в тех местах не просто дожди. Это сезон. Как время года – сезон дождей. Большая стирка. Великое очищение природы. Море взмывает в небо и падает на землю. Поэтому мы и вернулись. И ни о какой иной причине я думать не хочу. Все прошло, Зоя, все. Мне скоро семьдесят лет. В моей душе наступил тот самый сезон дождей.

– Ты сам спросил, почему мы с Наташей разошлись, – с какой-то обидой произнесла Зоя Романовна.

– А откуда она узнала о тебе и Эрике? – не удержался Евсей Наумович.

– Я сама рассказала.

– Сама?! – тихо воскликнул Евсей Наумович.

Зоя Романовна тронула край бокала и принялась медленно водить пальцем по хрустальному ободку. Поверхность густого вина покрылась цыпками ряби, словно кожа на холоде. Евсей Наумович приподнял свой бокал. Ноздри втянули запах свежего винограда – это было хорошее вино и наверняка весьма дорогое. Евсей Наумович сделал короткий глоток и прижал языком небо, усиливая терпкий вкус миндаля.

– Сама, – повторила Зоя Романовна. – Хотела, чтобы Наташа перестала тебя мучить.

Брови Евсея Наумовича поползли вверх от удивления. При поредевшей седой шевелюре, брови сохранили черный цвет молодости.

– Думала, что, узнав об измене Эрика, Наташа выбросит его из своего сердца, – продолжала Зоя Романовна.

– Интересно. Откуда ты вообще узнала об их отношениях?

Зоя Романовна усмехнулась. Она достаточно сблизилась тогда с Эриком, чтобы узнать многое о его жизни. Да и Наташа в те времена не очень скрытничала.

– Скажи, Зоя. Ты была когда-нибудь дома у Эрика? – спросил Евсей Наумович.

– Нет. Никогда. А что?

– С тех пор, как я узнал, моя память, словно шампур, нанизывает истории про дурака, которого водили за нос. Как-то я отправился к Эрику. Без звонка. И узнал, что он, незадолго до моего визита, ушел куда-то с женщиной. Он мог уйти с кем угодно, а сейчас, вспоминая тот давний случай, в голове, как гвоздь: той женщиной была Наталья. А ведь заявись я раньше, и моя жизнь, возможно, изменилась бы. Или тот же Новый Афон, с его сезоном дождей. Ничто не ранит душу, как сознание, что тебя водили за нос.

– Знаешь, Евсей, я тебе скажу, – Зоя Романовна отняла палец от бокала. – Явись ты тогда раньше – ничего бы не изменилось. Ровным счетом ничего! Только прибавил бы себе терзания – и все. Такой у тебя характер.

– Почему же?! Если честно, я тоже не всегда был ей верен.

– Может быть, тебя, как мужчину, и заносило. А как мужа… У тебя, Евсей, характер женщины, которая, вопреки всему, пытается сохранить семью. Тебе изначально нужна была другая жена.

– Такая, как ты? – сорвалось у Евсея Наумовича.

– Да. Такая, как я. Мы, Евсей, давно живем на этом свете. И кое-что поняли. Я больше, ты – меньше.

– Почему же такая пропорция? – ревниво вопросил Евсей Наумович: его стала раздражать гостья.

– Почему? Потому, что ты вновь из-за своего характера стоишь на пороге опрометчивого шага.

– Вот как?! – озадаченно воскликнул Евсей Наумович.

– Да. – Зоя Романовна близоруко прищурила глаза. – Эта молодая женщина.

– Что?! – изумился Евсей Наумович. – Что за намеки?!

– У тебя появилась женщина, которой ты годишься в отцы. А то и в деды.

– Ну, знаешь! Так много сразу открытий, – буркнул Евсей Наумович. – Давай-ка помолчим.

– Иначе, пора мне и честь знать? – Зоя Романовна поднялась с места. – Где подарок?

Узкая не по годам талия, подчеркивающая полную грудь, привлекли внимание Евсея Наумовича сразу же, как Зоя Романовна вошла в прихожую, сняла светлый плащ и осталась в изящном черном костюме. А сейчас, разгоряченная разговором и вином, она показалась еще более привлекательной. Особенно когда большие круглые очки в модной оправе вновь спрятали ее лицо. Бледно-розовые пятна, что поначалу выступили на щеках и шее, сейчас растеклись ровным бархатным тоном, делая ее моложе лет на десять, если не больше. Еще ее молодила прическа – стянутые к затылку пепельные волосы над высоким лбом, помеченным мелкими, едва приметными двумя полосками, точно муравьиный след на песке.

– Так где же мой подарок? – Зоя Романовна окинула взглядом профиль Евсея Наумовича. – Ты и вправду стал каким-то смешным.

Он пожал плечами, подошел к буфету, взял Будду и поставил на стол. Широкоскулая физиономия божка источала добрейшую улыбку, живот бочкой выпирал из-под задранного балахона, подводя к мысли, что на свете нет ничего более важного, чем вкусная еда, беззаботная жизнь и мирские удовольствия. А хитрый прищур раскосых глаз, наоборот, предупреждал, что ко всему этому надо относиться осторожно, с оглядкой, не перегибать палку. Об этом предупреждали и его тонкие девичьи пальчики.

– Хитер боженька, – Зоя Романовна приподняла Будду. – И весит килограмма три.

– Два с половиной, – поправил Евсей Наумович. – Я взвешивал.

– Ну и оставил бы его там.

– Мне они выдвинули ультиматум.

– Видно, у тебя с детьми не простые отношения.

– С некоторых пор да. К сожалению.

Евсей Наумович выбрал из вороха пакетов крепкую сумку, опустил в нее Будду и вышел в прихожую, следом за гостьей. Его ноздри уловили нежный запах духов.

Странно, почему я их ощутил лишь сейчас, подумал Евсей Наумович и похвалил запах. Держа на весу светлый плащ, он, чуть подавшись вперед, укутал ее и держал руки на ее плечах, чувствуя через ткань жар ее тела. Казалось, Зоя Романовна этого не замечала. Может быть, делала вид, что не замечает.