Страница 12 из 13
Вернувшийся к тому времени невезучий воздыхатель опять остался у разбитого корыта.
Глава 14
Миша ждал в конце вестибюля станции метро «Октябрьская». Проход за ним был отгорожен массивными черными коваными воротами, сразу за которыми сияло подсвеченное прожекторами нарисованное на стене и потолке голубое небо.
Максим еще издалека заметил, что Михаил очень расстроен.
— Ты здесь у решетки стоишь грустишь, потому что тебя в светлое будущее не пускают? — попытался шуткой подбодрить его Максим.
Миша вежливо поздоровался, но даже не улыбнулся.
— Вообще-то, эта станция – символическая усыпальница, — он посмотрел вверх и показал рукой на арочные своды с барельефами солдат, погибших в войне. — Люди пробегают мимо не задумываясь. Многие об этом забыли, а некоторые вообще не знали. А решетка эта – вход в алтарь. А туда, ты прав, не всех пускают... Пошли наверх.
Максим опешил. Он сотни раз был на этой станции и, как и все, давно уже не вспоминал о том, что значат эти бронзовые венки и факелы на стенах.
Они прошли в другой конец станции, где их подхватил длинный эскалатор. Миша смотрел на хмурые лица людей, которые двигались им навстречу, а Максим вдруг вспомнил, что сто лет не был на могиле деда, погибшего в сорок третьем под Курском.
— Надоело все, — тихо произнес Михаил. — Хочется бросить все и уехать отсюда.
— Куда? В Израиль? — Максим, стоявший чуть выше, повернулся к нему.
— Меня пригласили завтра зайти в одно учреждение, — не отвечая на вопрос, еще тише пробормотал Миша.
— Не сказали по поводу чего?
— Нет. Но я уверен, что из‑за выставки. В лучшем случае не разрешат половину картин, а в худшем вообще всё запретят.
Когда они почти поднялись, грустно добавил:
— Я со Снежаной договорился у выхода встретиться. Так что у тебя еще есть время отказаться.
Картины хранились в Доме культуры картонажной фабрики, который находился недалеко от метро. В фойе дорогу им преградила очень худая пожилая женщина с тугим пучком седых волос на затылке и с желтой кожей, так же туго обтягивающей ее острые скулы.
— Вы куда собрались? — строгим голосом выкрикнула она и выскочила наперерез из‑за стойки гардероба.
— Я здесь у вас помещение арендую, — заискивающе пролепетал Михаил, — у меня и пропуск есть.
— А это кто? — она грозно посмотрела на Максима и Снежану.
— Это со мной.
— Не велено пускать без пропуска! — не успокаивалась женщина.
— Тогда нам к директору, — вмешался Максим. — Он на месте?
— Ладно, проходите, — буркнула вахтерша и неохотно спряталась за стойку.
Снежана подошла к дальней стене, где были развешаны фотографии актеров.
— Идите куда шли и не топчите, — заворчала женщина. — Мне потом еще мыть за вами, — она внимательно посмотрела на Снежану. — Я тоже хотела актрисой стать, — неожиданно созналась дама, — а вот сижу здесь.
Снежана высокомерно взглянула на вахтершу и, поправив сумку на плече, прошла за молодыми людьми мимо игровых автоматов, вспомнив, как безуспешно пыталась достать из большого стеклянного короба духи «Дзинтарс». Но сейчас ей удалось вытащить свой счастливый билет.
Они спустились в полуподвальное помещение. В двух небольших залах картины, как и в квартире Германа, стояли вдоль стен, кое‑где даже в несколько рядов. Третий зал был пустой. На одной стене висели большие зеркала, очевидно, здесь занимались бальными танцами.
— Мы с Германом хотели попробовать, в каком порядке лучше разместить картины на выставке, но в этих комнатах очень плохой свет, — печально вспомнил Михаил. — Лампы постоянно мерцают, моргают...
— Картин так много? — удивленно воскликнула Снежана, но сразу опомнилась. — А здесь точно все? Вы меня не обманываете?
— Не говори глупости, — неожиданно резко отрезал Михаил. — И давай не будем тратить время. Пришли считать – давай считать.
— Глупости не глупости, но деньги могут любому голову вскружить. Предупреждаю, мне Герман много чего рассказывал про эти картины. Не утаишь, — она села на единственный в комнате стул, достала из сумки школьную тетрадку и распорядилась: — Давайте вы переносите их из той комнаты в свободную, а я буду все записывать и помечать.
Снежана расписала ручку на последней странице, положила тетрадь на коленки и подумала:
«Мать в Москву перевезу. Пусть отчим там один в той дыре любуется волжскими просторами».
Потом посмотрела на свое отражение в зеркале, поправила волосы и выпрямила спину. Написала в тетрадке: «опись».
«Впрочем, мать можно и потом перевезти. Надо сначала свою личную жизнь устроить. Главное, сейчас не спешить. Хотя, вот этот высокий очень даже ничего, — Снежана внимательно осмотрела Максима с головы до ног. — Интересно, чем он занимается?.. А этот кучерявый, — она бросила презрительный взгляд на Мишу, — сразу видно: жлоб и скупердяй. Я и сама могу организовывать выставки. Ничего сложного. А еще можно организовать художественный салон, — мечтательно подумала она. — Ко мне будут ходить известные люди: художники, поэты...»
Через два часа они закончили. Снежана очень тщательно записала в тетрадке приблизительный размер каждой картины, сюжет и в какой она раме. Сначала она пыталась узнать хотя бы приблизительную стоимость, но Миша каждый раз объяснял, что сейчас оценить их невозможно. Она этому не верила, считая, что ее хотят как‑то обмануть.
Максим попросил девушку написать паспортные данные для составления договора, который пообещал составить в ближайшие дни. Снежана написала их в тетрадке, вырвала листочек и протянула ему.
— Звоните мне в любое время, телефон я там тоже написала, — она игриво улыбнулась, помахала рукой Михаилу и вышла из зала.
Снежана была счастлива. Она шла по фойе довольная собой, и с удовлетворением рассматривая в зеркалах свое отражение.
«Все было не зря. У меня все получилось!»
Ей хотелось танцевать и петь. Перед выходом она остановилась и обратилась к вахтерше, которая что‑то вязала у себя в закутке.
— Жаль, что вы не смогли стать актрисой, но вахтер и гардеробщик – это тоже призвание. Кто‑то же должен людям подавать их пальто и шубы, — язвительно произнесла она и гордо вышла на улицу, не дожидаясь ответа.
После ухода девушки, Миша с грустью прошел мимо картин, будто смотрел на них последний раз.
— Мне кажется, что она все быстро распродаст разным спекулянтам, — вздохнул он. — Таким, как она, все нужно сейчас и сразу. И поэтому им всегда не хватает денег.
— Может и не продаст, — предположил Максим. — Я проголодался и чего‑нибудь бы выпил.
— Да-да, конечно, — спохватился Михаил. — Я знаю здесь недалеко отличное место. Пошли.
Через десять минут они были в кафе «Шоколадница» недалеко от станции метро, на которой встретились утром.
— Не ожидал, что здесь так шикарно, — удивился Максим, оглядываясь вокруг и с искренним любопытством разглядывая красивые интерьеры, стильную, выбранную с большим вкусом, мебель и интеллигентную публику за соседними столиками. — Я думал, здесь избалованные дети жуют эклеры и пьют молочные и фруктовые коктейли. А здесь маленький уголок Запада.
— Побольше бы таких... — согласился Михаил и кивнув официанту, который принес меню. Он не стал его открывать и как частый посетитель сделал заказ сразу: — Нам пожалуйста орешки с взбитыми сливками. Потом ваши фирменные блинчики с шоколадным соусом... Давайте сразу каждому по две порции. Мне абрикосовый ликер... А ты будешь ликер? — спросил он у Максима.
— Я лучше коньяку, — ответил тот, с интересом читая меню. — И еще мне кофе с мороженным.
— Такие места – это символ успешной жизни для советского буржуа, — тихо произнес Михаил, когда официант ушел. — И еще комиссионка с вульгарным антиквариатом в этом же здании. Как‑то незаметно прошли времена, когда смеялись над геранью на окнах и желтой канарейкой в клетке под потолком.