Законы Долга

Юнуши, закутавшись в плащ с головой, прошла мимо сонных монахов, держащих ночную службу на случай, если кому-то срочно потребуется их лечебная сила или предсмертная молитва, и встала на колени напротив огромной статуи, вырезанной в скале в самом дальнем алькове пещеры-храма. Тридцатиметровая фигура богини Эйнхасад в виде прекрасного архангела в свете высоких факелов взирала на молящихся гордо и уверенно, подняв над головой огромный обоюдоострый меч, как бы намекая, что ни один из смертных не уйдет от божественного правосудия.

Убедившись, что никто на нее не смотрит, юная графиня прокралась вдоль стены и, свернув в тесный коридорчик, оказалась в спальной зоне святилища, где жили монахи и послушники. Вторая по счету дверь с негромким скрипом отворилась, едва она толкнула ее плечом, и тут же закрылась за ней. В комнате, освещенной светом уличных фонарей через единственное крошечное окошко, хватало места лишь для того, чтобы развернуться. Две кровати стояли вдоль стен, над каждой из них висели полки с немногочисленными книгами в потертых переплетах. Юнуши с сожалением заметила, что и второе спальное место нашло своего хозяина. Еле слышно она скользнула под одеяло правой койки.

Первые недели в Шуттгарте Юнуши чувствовала себя здесь особенно чужой: она не могла даже обратиться за помощью к своей богине, так как в огромном людском городе не нашлось место гномьему идолу. Она стояла в раздумьях перед хранительницей портала[8], думая о том, чтобы вернуться домой или хотя бы навестить своих родных, очутиться еще разок в привычной атмосфере родного поселения. Именно тогда он подошел к ней.

— Отчего юная леди так грустны? — его тихий мягкий голос прервал ее раздумья.

Юнуши обернулась: он стоял перед ней, всего на голову выше ее, светлокожий, с прямыми каштановыми до плеч волосами. Мальчишка, молодой, как и она сама, но уже в бледно-голубом одеянии послушника. Он смотрел на нее теплым обволакивающим взглядом серых глаз на круглом, как белая луна, лице.

— Я просто… — замялась Юнуши.

— Вы ведь совсем недавно в Шуттгарте? Раньше я Вас здесь никогда не видел — зато заметил, что в последние несколько дней Вы растерянно блуждаете по площади.

— Вы правильно заметили, — пробормотала гномка, — я и вправду здесь недавно и совсем не нахожу себе места.

— Так почему же Вы не зайдете в храм? Говорят, молитва может дать утешение.

— Видите ли… — Юнуши пыталась подобрать слова, — я дочь Верховного Жреца Зименфа. Я привыкла обращаться за помощью к своей богине.

— Богиня у всех одна, — ласково заметил клирик[9]. Другого человеческого проповедника Юнуши и слушать бы не стала, но юноша смотрел на нее с таким неподдельным интересом, что она захотела поговорить с ним еще. — Эйнхасад создала все в мире, включая гномов и людей.

— Однако теми, кто мы есть, нас, гномов, сделала именно Мафр, — мягко возразила она. — Говорят, она создала первого гнома из глины и камня.

— Эйнхасад — мать всех богов и их детей, поэтому она и наша мать тоже: Ваша и моя. Пойдемте, я покажу, — человек протянул Юнуши руку. Та робко взялась за нее и первый раз в жизни ступила на порог человеческого храма.

С ходу ее окружила атмосфера легкости и необычайного спокойствия. Заполняющие все огромное пространство храма тягучие мелодичные песнопения вызвали в сердце девушки чувство внезапного благоговения.

Они продвигались все дальше вглубь горы, пока не приблизились к гигантской статуе первобогини. Тени, отбрасываемые многочисленными свечами, плясали на устремляющихся ввысь каменных стенах. Стоя во всем этом суровом великолепии рядом с трепещущим от волнения юношей, Юнуши впервые в жизни почувствовала необыкновенную ничтожность всех своих переживаний. И когда она уже была готова признать, что ее жизнь ничего не стоит перед лицом высшей силы, провожатый дотронулся до нее, прервав ее ступор.

— Эйнхасад услышит и исполнит любую просьбу, если она искренняя, — заверил ее клирик.

— Мою просьбу невозможно исполнить, — с горечью прошептала гномка, — она противоречит всему, ради чего я явилась на свет.

— Будьте искренны и доверьтесь Богине Света и Жизни.

Юнуши прикрыла глаза и еще раз прочувствовала то одно-единственное искреннее желание, что сидело у нее глубоко внутри уже много лет, — обрести свой путь.

— Ну как? — обратился к ней юноша, когда она, улыбнувшись, открыла глаза.

— Вроде полегчало.

— Как Ваше имя, миледи?

— Не называй меня миледи… Я Юнуши, просто Юнуши.

— А я, — молодой человек еще раз протянул гномке свою мягкую ладонь, — я Ясек.

— Ясек… Ясек… — шептала Юнуши в ухо сопящему под одеялом приятелю так тихо, как могла, чтобы не разбудить его соседа. От клирика пахло ладаном и лавандовым маслом, и это на миг напомнило ей, что сама она не принимала ванну уже целых три дня.

Мужчина приподнял веки и, увидев гномку, сперва блаженно улыбнулся, но тут же, ошарашенно распахнув глаза, сел на кровати и стал озираться.

— С ума сошла? — прошептал он. — А если нас увидят?

— Кто это? — спросила гномка, кивая в сторону соседней кровати.

— Пошли, — не обращая внимания на ее вопрос, Ясек быстро натянул на голое тело мешковатую льняную рубаху и потянул гномку к выходу.

Из спальной зоны он повел ее в противоположную храму сторону, и они направились по узкому каменному туннелю вглубь горы, пока наконец не оказались в маленькой тесной пещерке.

— Это келья для тех, кто совершает долгую молитву, готовя себя к отречению от мирской жизни, — пояснил Ясек, прикрывая проход деревянной доской, служившей вместо двери, и зажигая прихваченную с собой свечу. На их счастье желающих отречься от мира в тот день не нашлось.

— Юнуши! — обратился клирик к графине, закрепив свечу в стенной нише; глаза его радостно светились. — Ты вернулась… — тут же голос его вдруг стал строгим, — но я прошу тебя больше никогда так не делать.

— Я не знала, что у тебя сосед, — оправдывалась гномка.

— Его подселили ко мне на прошлой неделе. Он лишился родных, и его из Руна перевели сюда.

Юнуши разочарованно вздохнула: как же хорошо раньше было проводить вечера в комнате Ясека и говорить обо всем на свете. С их знакомства прошло уже много лет, но Юнуши до сих пор предпочитала общество молодого послушника всем остальным, включая своего мужа и глупышку Алис.

— И вообще, — продолжал Ясек, — ты теперь замужняя дама, невестка лорда…

Юнуши закатила глаза.

— Иначе было нельзя, — пыталась она вновь оправдаться. — Отец всю жизнь готовил меня для чего-то великого, и вот теперь этим великим стал брак с самым напыщенным гномом королевства.

— Тебе не следует говорить так о своем муже, — наставительно заметил клирик.

— Да, прости меня… Тем более что этот самодовольный голубь наконец-то исполнил мою просьбу.

Ясек во все глаза смотрел на довольное личико подруги.

— Я буду заниматься! — вскричала гномка и чуть не захлопала в ладоши. — И уже через год — максимум, через два — я смогу сама постоять за себя, и тогда мы сможем… мы сможем… — Юнуши осеклась, заметив неуверенность в лице собеседника. — Что-то не так? — прищурилась гномка, глядя другу в глаза.

Тот минуту помедлил и затем сообщил, что его и еще трех послушников из почти двух десятков юношей, воспитывающихся при храме, выбрали для продолжения обучения.

— Мне пророчат судьбу епископа, если я буду усердно заниматься, — важно пояснил он. — А потом лучший из нас троих станет главным помощником Первосвященника Барила.

Юнуши с воодушевлением встретила это известие.

— То, что в тебе разглядели магические задатки, — это просто невероятно славная новость, — радостно выпалила она. — Когда ты будешь посвящен в сан епископа, то сможешь лечить. Лучшего мы даже ожидать не могли: воин и лекарь — мы станем непобедимым дуэтом, сможем отправиться, куда захотим… Мне бы еще освоить мастерство «извлечения»[10] — и мы станем сами себе хозяевами… — Юнуши вопросительно посмотрела на притихшего приятеля. — Или ты уже передумал и теперь мечтаешь вместо странствий по миру прожить всю жизнь при церкви, нося красную рясу и вытирая сопли за дряхлым старикашкой?!