Первенцы

Направляющийся домой батрак, издалека заметив верховых, прикоснулся к своей широкополой шляпе в знак приветствия. Он был из деревни Мирной, лежащей у северных границ владения Ольшанских, жители которой в далеком прошлом трудились на эту семью. Теперь же все батраки ушли к другим господам – в основном, к Тильбе, но Берту из Старой Ольхи, а затем ее дочь и внучку знали и помнили. К тому же, Итка в скором времени должна была стать причиной события, знаменательного для всего края и даже, быть может, для всей страны. Незадолго до смерти Берта Ольшанская устроила помолвку своей единственной внучки с Отто из Тильбе, которую так никто и не расторгнул. После Войцеха, явно не стремящегося заводить законных детей, и Марко, которого много лет назад признали умершим, права на два огромных владения переходили к Итке. Ее брак с Отто Тильбе сделал бы их самыми крупными землевладельцами Берстони. Этой свадьбы ждали и боялись одновременно, а ждать оставалось недолго, может быть, пару месяцев: по договору Итка могла выйти замуж, достигнув шестнадцатилетнего возраста.

Когда жара немного спáла, она сняла платок и заново заплела длинную косу: волосы растрепались. Итка действительно была в Ольшанских, особенно в бабку – Гашек думал, что именно так госпожа Берта выглядела в юности. Голубые глаза, большие, как у матери, делали ее взгляд вечно любопытным. Она попросила воды – собственный бурдюк опустошила, а затем и из второго выпила почти все, оставив Гашеку совсем немного. Впрочем, они уже слышали, как шумит впереди Подкиртовка. Ворон замедлил шаг, и Итка, хоть и стремилась попасть домой, придерживала свою кобылу, чтобы Гашек не отставал.

К замку подъехали уже в сумерки. Свида забыл закрыть ворота, хотя обычно он так не делал, но, видимо, почтенный возраст все-таки дал о себе знать. Итка направилась к дяде, Гашек остался в конюшне, расседлать лошадей. Но она почти сразу вернулась и дернула его за рубаху, сделав знак быть тише. Он вопросительно развел руками, на что Итка прошептала:

– Там Свида. Мертвый. Ему перерезали горло.

Гашек хотел что-то ответить, но попросту растерялся. Мертвый Свида? Кому могло прийти в голову убить старика? Итка продолжила:

– Много крови. Есть следы. Нам надо в замок, узнать, что с дядькой.

Он не успел возразить: Итка, схватив крюк для чистки копыт, пригнулась и стала осторожно пробираться к двери, ведущей на лестницу. Гашек пошел за ней. У этой самой двери лежал управляющий. Итка оказалась права: крови было ужасно много. Глаза Свиды были широко распахнуты и глядели в небо, как будто он был чем-то очень удивлен. Они обошли его аккуратно, чтобы не наступить в багровую лужу.

Размытые грязные следы нескольких пар сапог вели наверх, к малому залу Кирты. У входа Итка замерла, прислушиваясь к доносящимся оттуда голосам. Гашек сперва не мог разобрать слов: только понимал, что говорят несколько человек, но затем раздался стук, а следом – такой надрывный вопль, что он даже вздрогнул. После этого разговор продолжился на повышенных тонах, и они все слышали даже из-за двери:

– У тебя осталась еще одна рука, Ольшанский, – громко сказал неизвестный, – и две ноги. Потом я возьмусь за уши, потом за глаза и ноздри…

– Не надо! – завопила Лянка: ее голос они узнали сразу. – Вы обещали…

– Убери ее отсюда нахрен, – рявкнул первый. – Я только начал.

– Вы обещали, что никого не тронете! – не унималась она и хотела сказать что-то еще, но вдруг умолкла. Послышалась возня, протяжный стон – видимо, Войцеха – а затем грохот падающего тела.

– Теперь ты, – снова заговорил мужчина, и вдруг в его речи послышался чужеземный говор. – Этот ваш замок большой, как шлюхина дырка, а времени у нас мало, так что ты расскажешь, где Гельмутово добро, и останешься при своих ноздрях.

– Я не… не знаю, – проскулил Войцех. – Я ничего у него не брал. Пьяный был. Бросил камень в кусты и удрал…

У Гашека вспотели ладони. Итка не шевельнулась.

– А в замке? – вдруг произнес другой голос, помоложе. – Где была комната Гельмута?

– Напротив, – с готовностью ответил Войцех. – Тут, напротив. Стол у камина, может, там есть тайник…

– Благодарю, – издевательски усмехнулся первый, – добрый господин.

В последовавшее за этим мгновение Гашек понял: Войцеха только что убили. Второй мужчина, молодой, остался этим недоволен:

– Он мог сказать что-нибудь еще.

– Не мог, – харкнув, возразил убийца. – Искать надо здесь. Если только белобрысый говна нам в уши не налил.

– У Куницы никто не лжет.

– Да в жопу Куницу. Я и без него справился.

– Я вижу.

– Помоги-ка лучше. Проводим господинчика в последний путь.

По ногам повеяло холодом: выбили окно. Из малого зала открывался хороший вид на реку. Гашек понял, что они делают, и почувствовал, как холодеет весь целиком.

– А башку белобрысому я все равно расплющу, – сказал тот, что постарше, когда они выбросили тело Войцеха. – Прям той самой, сука, знаменитой булавой.

Гашек хотел бы, чтобы Итка этого не слышала, но она слышала и понимала – все до последнего слова. Поэтому молча развернулась и кивнула: вниз, по лестнице, пока они не пошли в кабинет. Выбегая во двор, Гашек надеялся, что убийц только двое. Но он ошибся. У конюшни они столкнулись с третьим, на ходу подтягивающим штаны.

Итка со своим крюком выглядела перед ним как лисица рядом с медведем, но она рванулась, метя прямо в живот, и очутилась в крепких руках грабителя. Тот выбил инструмент из дрожащих пальцев, развернул ее к себе спиной и начал душить, не замечая ударов острых локтей. Гашек оказался проворнее, а лопата действеннее крюка.

Пока разбойник валялся на земле, они вывели так и не расседланных лошадей и вылетели из замка, не задумываясь и не оглядываясь. Даже Ворон взял такой галоп, что закладывало уши – или, быть может, Гашеку просто было страшно. Там, у малого зала, он вдруг понял, что все это время жил бок о бок с убийцей отца. И это пугало его едва ли не больше, чем мертвый Свида и ужасные крики Войцеха.

Они не заметили, как оказались возле устья Подкиртовки, впадающей в Зеленое озеро. Здесь пришлось остановиться, потому что у Ворона подогнулись ноги.

– Он отдохнет и двинемся дальше? – спросила Итка, слезая с Красавицы. Кобыла устала, но стойко несла хозяйку – эта ноша была намного легче, чем взрослый мужчина, а лошади, в отличие от старика Ворона, не исполнилось и пяти лет.

– Нет, – тихо ответил Гашек, осторожно касаясь горячей конской шеи. – Он умирает. Я его загнал.

Красавица смотрела на него печальными глазами. Итка села напротив, скрестив ноги, и долго молчала. Потом сказала:

– Нельзя его так оставлять.

Гашек согласился и велел ей отвернуться, но она этого не сделала. Он добил Ворона, отцовского коня, за которым ухаживал всю свою жизнь, собственными изуродованными руками.

Они молча сидели у озера, будто позабыв о том, что за ними может быть погоня. На противоположном берегу темнел густой хвойный лес. Через какое-то время они увидели в той стороне, откуда приехали, черный дым до самого неба, и поняли, что возвращаться некуда. Разводить костер не стали, сели поближе к теплой Красавице, но и ночь была не слишком холодная. Гашек не знал, о чем так глубоко задумалась Итка, но догадывался, что их мысли были примерно схожи: нужно решить, что делать дальше. Перебрав в голове немногочисленные возможности, он озвучил самую очевидную:

– Мы должны поехать к твоему жениху.

Она ничего не ответила. Гашек попытался снова:

– Итка, ты слышишь? В Тильбе…

– Плевать на Тильбе! – сорвалась она, не замечая, как вдруг градом полились слезы. – Они убили моего дядьку и выбросили в реку, как помои! Я никогда не смогу его похоронить, он останется беспокойным духом… Я теперь… У нас с тобой больше нет дома.

Гашек отвел взгляд. Войцех натворил в жизни много всего, хотя никогда не был злым человеком. Он был пьяницей, трусом и подлецом. Он убил Гельмута Ройду. И все-таки его было жаль. Еще сильнее жаль было Итку.