Страница 10 из 13
— Рома, вставай, к тебе пришли.
Андрей Алексеевич бесцеремонно отодвинул женщину и попробовал подергать ручку. Дверь была заперта изнутри.
— Открывай быстрее! — прокричал прокурор и несколько раз грубо стукнул кулаком по двери.
Потом приложил ухо к двери и махнул рукой Максиму, показывая, что надо проследить, чтобы никто не выпрыгнул в окно. Но Максим даже не успел выйти на улицу: дверь открылась и из‑за нее показалась взлохмаченная голова музыканта. Андрей Алексеевич распахнул дверь, затолкнул Романа обратно в комнату и зашел за ним.
— Быстро рассказывай, где вчера был! — еле сдерживаясь, прокричал прокурор.
Музыкант не спеша сел на кровать, закурил и мотнул головой в сторону Максима.
— Вот с ним в котельной. А почему вы спрашиваете?
— После! После этого! — рявкнул Андрей и подскочил к кровати.
— Что вы кричите на моего сына? — вступилась мать. — Что вам вообще от него надо?
— Вчера кто-то похитил его дочь, — объяснил Максим, повернувшись к женщине. — Лена ночью пропала, — добавил он, обращаясь к Роману.
— Так ты же вчера с ней вместе ушел... — ответил он. Потом посмотрел на прокурора. — Вы ее отец? Никогда бы не подумал, — музыкант криво усмехнулся и добавил: — Ничего общего.
Тут прокурор не выдержал и с размаху залепил молодому человеку сильную пощечину.
— Это ты, скотина, мою дочь обрюхатил? — закричал он и схватил упавшего назад на кровать Романа за горло.
Через мгновение Максим оттаскивал его за руку, а мать за волосы.
— Я тебе глаза твои поросячьи вырву! — кричала она, защищая сына.
На крики прибежал из машины Семен Семенович, и они вдвоем утащили разъяренного прокурора на улицу.
— Ты что делаешь? — пытался успокоить его Максим. — Так мы ничего не добьемся... Да еще при матери.
Андрей Алексеевич зло пнул лежавшую на тропинке консервную банку, повернулся к Максиму и прокричал, взмахивая руками:
— Она – мать, а я – отец! Ее оболтус здесь на кровати в безопасности, а моя дочь неизвестно где!
— Я понимаю, Андрей. Посиди в машине. Я все сделаю. Так будет лучше.
Прокурор остановился. Посмотрел в глаза Максиму долгим оценивающим взглядом. Вздохнул.
— Дорогой мой, действуй. Но времени нет совсем.
Максим вернулся в комнату. Роман все еще сидел на кровати, а рядом, согнувшись, держа его за плечи, стояла мать и утешала сына.
— Извините, что так все получилось. Это он из‑за дочери, — Максим вытащил из‑за стола единственный стул и сел. — Но есть еще кое‑что. Есть свидетели, которые утверждают, что ты был у Розы Швец в ночь ее смерти.
Роман будто ждал этого вопроса. Он отодвинул руки матери и неожиданно признался:
— Это я ее убил.
Мать отступила от него назад и безвольно опустила руки.
— Сынок, — обреченно произнесла она, — как же так?
Роман молча сидел, глядя в пол.
— Да ты же мухи никогда не обидел, — продолжала мать. — Почему ты на себя наговариваешь?
— Расскажи, как это произошло, — попросил Максим.
— Да как‑как... Не помню я, как! — выкрикнул Роман и неожиданно заплакал.
Мать подошла к сыну и села рядом, глядя перед собой. Она уже не утешала его, а пыталась осмыслить услышанное.
— Рома‑Рома! — быстро и громко произнес Максим. — Не время сейчас плакать. Что значит «не помнишь»? Рассказывай, что помнишь, — он встал со стула, подошел к музыканту и сильно потряс его за плечо. — Вспоминай! Это сейчас очень важно. Что произошло той ночью?
— Да пьяный я был, — поднял на него мокрые глаза Роман, — ничего не помню.
— Не может быть, чтобы совсем ничего. Почему же ты решил, что ты ее убил?
Роман встал с кровати, повернулся к столу, взял сигареты и, с трудом попав спичкой по коробку, закурил.
— Я к ней после кабака пришел. Уже почти час ночи был. Она сама в ресторан мне звонила, звала. Ну а у нас там играть всухую не принято. Выпили, одним словом. Ну, это не важно... В общем, она меня в постель тащит, — Роман посмотрел на мать, решая продолжать при ней или нет, — а мне ничего не хочется. Тогда она журнальчики достала... Ну, эти... с голыми девушками... — ему было стыдно говорить при матери, — вы же понимаете? И сказала, что нам нужно так поиграть, как там на картинках, чтобы у меня интерес появился... Короче, привязал я ее к ножкам кровати, а дальше не помню. Проснулся, а она рядом мертвая... На шее шарфик шелковый...
Роман замолчал. Мать сидела на кровати и смотрела на спину сына без всяких эмоций. Ей казалось, что она тоже умерла. Двадцать лет, работая уборщицей в двух соседних санаториях, она тянула Романа и его сестру, отказывая себе во всем. В прошлом году дочь сказала, что уезжает в Ленинград, чтобы там выйти замуж. Больше она дома не появлялась, не писала и не звонила. Теперь еще и это. «За что мне все это?! Почему бог так наказывает меня?» — думала она.
— А про Лену я ничего не могу сказать, — продолжил Роман. — Я не понял, зачем я тогда ей вообще нужен был. У меня и в мыслях ничего такого не было... Где я, а где она... Она же как принцесса... А я – никто... Про ребенка я, конечно, ее потом спрашивал, но она просила молчать. Умоляла. Мне даже обидно стало. Получилось, что вроде она меня использовала, только не знаю зачем. Я собственно из‑за этой обиды первый раз к Розе и приперся. Но чтобы как‑нибудь Лене навредить... Нет. Никогда.
— А потом? — спросил Максим.
— Что потом?
— Ну ты же ходил к Розе не одни раз, а она почти в два раза тебя старше. Зачем?
— Она мне денег давала, когда у меня не было, — честно признался Роман и опять оглянулся на мать. — У нее денег полно было, вот она и помогала мне иногда.
— А не знаешь, откуда у нее деньги? Ведь она не работала нигде.
— Не знаю. Может от мужа что досталось. Она что‑то постоянно продавала. К ней часто приезжали двое мужчин... На машине... Она их боялась очень. Дня за три до... — Роман замялся, — до этой ночи, я слышал, как они на улице ругались. Я в спальне был на втором этаже.
— А почему ругались?
— Мне кажется, у нее было что‑то такое, что им было нужно. А она не отдавала. Но точно я не знаю. Меня это не волновало.
— А что за ребята? Ты их знаешь? Видел где‑нибудь?
— Видел пару раз, но кто они, я не знаю. Их Гера знает.
— Который в кочегарку вчера приходил? Так ты с ним вроде не знаком.
— Это он так просил, чтобы я делал вид, что мы не знакомы. Я у него иногда шмотки покупаю и в кабаке перепродаю, — Рома задумался и посмотрел в окно. — Пару раз я ему Розины кольца продавал... Она даже не заметила.
— Сынок, ты еще и воровал! — всплеснула руками мать.
— Ну, мама... Ерунда это... Стекляшки... Настоящие ценности у неё в сейфе были спрятаны. Оттуда не украдешь. Про него никто не знал. Он за шкафом спрятан, — Рома рассказывал все это обреченно, думая, что по сравнению с убийством это уже ерунда. — И еще я доллары у него брал, в кабаке продавал, — сознался он.
— А Гера хорошо знает тех, кто ругался с Розой?
— Да. Он сам говорил, что у них общие дела. Но мне кажется, он у них на побегушках был...
— Описать их сможешь?
— С виду слащавые. Разговаривают культурно, но как‑то с ними рядом не по себе становится. Даже страшно. Я людей хорошо чувствую. Такие на все способны. В глазах ненависть и презрение. Они откуда‑то из Средней Азии. То ли узбеки, то ли казахи – кто их разберет... Гера тоже их боялся. Они как‑то пошутили, что голову ему отрежут как барану, если он их обманет. Он позеленел сразу. Я видел, как у него руки затряслись.
— Где этот Гера живет?
— Тут, у озера. Я дом не знаю, но могу нарисовать.
— А про сейф, который у Розы, ты кому‑нибудь еще рассказывал?
— Да Гере этому и рассказывал, — сознался Роман, — когда кольца продавал...
Через минуту Максим вернулся в машину.
— Сознался в убийстве Розы Швец, — сообщил он прокурору, — но очень много вопросов... Какие‑то нестыковки. Поехали по этому адресу. По дороге я все расскажу, а сюда надо наряд вызвать...