Хулиган

Сюда прорваться было практически невозможно, потому что общество собралось знатное. Вместо привычных мне водки и пива творческие люди попивали из бокалов шампанское и вино. Из тех, кого довелось мне узнать, были Зинаида Гиппиус, Валерий Брюсов…

— Игорь Васильевич! — вдруг вскрикнула я, отрываясь от руки Есенина и следя к знакомому мне лицу. — Игорь Васильевич, и вы… Тут…

Он улыбнулся, сразу узнавая меня, рассказал, что здесь презентует и что будет читать, однако, как только вспомнился мне день рождения Сергея и стихи, что прочитала Майя, я вмиг поменялась в лице, даже как–то погрустнев. Мы, видно, пришли в сознаниях к одной мысли с ним.

— А как… подруга ваша? — осторожно спросил Северянин. Я махнула головою, пожала плечами и отвечала, что–де поживает неплохо, да и в общем… Разговор заходил уже в неприятное русло — благо, рядом оказался Сергей.

— Да, литературные вечера! Совсем не то, что в Москве, — по–детски смеялся мужчина. — А теперь позволь представить тебе начинающего поэта, моего давнишнего друга, — он подвёл меня к молодому человеку, и сердце моё сжалось, но от изумления ли или явного непонимания происходящего — не знаю.

— Так вы и стихи пишете? — спросила его я.

— Случается. Но скорее стремлюсь выступать и петь, — улыбнулся мне Андрей Болконский. Он выглядел даже иначе, нежели в прошлый раз — во фраке, лаковых ботинках, модном в северной столице костюме.

— Так вы знакомы?

— Привелось, — Андрей снова улыбнулся. — Видишь, Серёжа, а ты и не верил, что в Петербурге увидимся.

— Право, сам не ожидал! — смеялся поэт. Мы стали весело общаться. Я временами украдкой поглядывала на старого друга Есенина, моего нового знакомца, но не обращалась к нему ни словом.

— Не балы, Вика, конечно… — Сергей улыбнулся. — Хотя, впрочем, почему же нет? Вы танцуете? — явное недопонимание, как видно, растеклось по лицу моему краскою, потому что мужчина мгновенно весело улыбнулся и продолжил: — Отчего же нет? Публика вся своя, да никто и возражать не будет, — и, не дождавшись моего согласия или хотя бы какого ответа, он стремглав подбежал к музыкантам и о чём–то шепнул им. Все смотрели внимательно как на меня, так на Сергея. Я не знала, что и думать: было весело и стыдливо. Пред нами расступилась не такая уж многочисленная толпа творческих людей, и все будто замерли, ожидая, что же произойдёт далее. Держу пари, что Сергей в своё время и в Петрограде успел обзавестись статусом женского угодника. Он протянул мне руку. Я вложила его в свою. Но при первых аккордах замерла, как вкопанная, потому что танец в них угадывался тотчас же — и он был не моим. — Что же вы стоите? — тихо шепнул мне мужчина, приблизившись, и лёгкое дыхание его шевельнуло кончики моих волос.

— Так ведь это танго? — то ли спросила, то ли повествовала я, ибо сама теперь сомневалась, верно ли угадала исполнение.

— Ну, разумеется, танец страсти, — игриво шепнул он. — Если хотите, давайте цыганское.

Об чём толковал он? Мне хотя бы одну ногу поставить стоило немалых усилий, а здесь — полноценное танго! Или норовил он таким образом посмеяться надо мною, выведя пред всеми «в свет»? Я нахмурилась, решив, что Сергей Александрович, в таком случае, не на ту напал, и смело шагнула к нему, стараясь и походкою своею, и во взгляде выразить всю уверенность, что наполняла теперь сердце. Мы взялись за руки, сделали несколько шагов в разные стороны, осознавая, что оба не попадаем под ритм; как–то, в конце концов, подстроились, не отрываясь, но и не сближаясь ближе положенного. Сергей вёл уверенно, помогал, если я невзначай запиналась, покуда вспоминала движения, улыбался, если на лице моём начинала играть краска и, главное — не отпускал. Все движения его были плавными и сильными, и в какой–то момент мне и самой начала нравиться эта его забавная затея, хотя и выглядела она глупостью человека, старавшегося всеми силами выделиться из окружавшей его толпы. Пару раз невзначай я чуть не наступила, правда, мужчине на ноги, но он с усилием театрально нахмурился и произнёс что–то навроде: «Ничего, в первый раз бывает», а когда зазвучали последние аккорды, резко отпустил, и меня закружило в непроизвольном быстром вихре. С тою же лёгкостью, что и отпускал, он взял меня снова под руку, и, крепко держа одною рукою за спину, опустил под собою. Я улыбалась, тяжело дыша, глядя в раскрасневшееся лицо его, а общество, наблюдавшее за танцем, зааплодировало.

Возвращались с вечера мы совершенно опьянённые, несмотря на то, что вроде выпили не столь уж много. Тёплый петербургский полдень сменился к вечеру сильной метелью, и с меня то и дело норовила слететь моя клетчатая кепи. Есенин наблюдал за тем, непрестанно смеялся, но и помогал придерживать. В том же увеселительном состоянии мы добрались до гостиницы.

— Сергей Александрович, позабавили же мы всех сегодня! — восклицала я, снимая с себя верхнюю одежду и сапоги и проходя в номер.

— Отчего же? Вы неплохо танцуете, — улыбался он, наблюдая за моими передвижениями.

— Мне по вкусу всё же больше пришлись стихи, — возражала я.

— Правда, собрались люди совершенно разных направлений, — улыбнулся он, садясь со мною на диван. — Как–то довелось мне беседовать с Маяковским. «Маяковский, — сказал я ему, — у вас не стихи, а агитезы!» «Есенин, — отвечал он мне на это, — у вас не стихи, а кобылезы!» Вот и посмотрим, кто после в эпохе останется!

— У поэта — все времена его, — задумчиво произнесла я. Мы молча глядели друг на друга, хлопая глазами, когда Есенин вдруг вскочил с места:

— А давайте я вам новое почитаю?

— «Монолог Хлопуши»! — я вся была внимание, потому что обожала этот отрывок из «Пугачёва».

— Нет, иное… Я совсем недавно начал писать. Ну, слушайте.

Я вздрогнула с первых же строчек. «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен». В строчках не было ровным счётом ничего пугающего или отталкивающего, но они мне не понравились уже тогда. А Есенин всё читал, вдруг даже начал сверкать глазами, будто становясь иным, каким–то не своим что ли. Он закончил отрывок, каковой читал особенно надрывно, и остановился, тяжело дыша. Я не могла пошевелиться и начать снова дышать — настолько это показалось мне страшным, но и сильным. А мужчина молчал и ждал моего мнения.

— Сергей… — я начала тихо, не зная толком, где можно было бы укорить его: написана часть поэмы была гениальна. — Та строчка… Ну, какой же вы забулдыга, ну что вы?

Он ласково улыбнулся, снова садясь рядом со мною, говоря прежним нежно–весёлым тоном, но виделся теперь абсолютно иным, чем прежде — даже в лице и глазах его что–то поменялось, пока читал он. Я уже тогда поняла, что о жизни говорить можно, а вот о смерти — никогда. Но и не подозревала при том, что в своей жизни мне ещё придётся возвратиться к теме Чёрного человека и даже однажды столкнуться с ним.

========== XIV. Константиново ==========

Покуда были мы в Петрограде, мне не раз пришлось ещё встретиться с таким интересным персонажем, как Андрей Болконский. Этот странный молодой человек, походящий не только именем своим, но и манерами на героя романа великого русского писателя, возбуждал во мне интерес при каждой нашей с ним встрече. Вначале мы почти не разговаривали, но, когда Сергей уже при мне назвал его своим давним другом, я стал присматриваться к нему, а ещё более глубоко заинтересовалась, когда стал он читать стихи свои — временами нежные и трогающие, временами — свежие и совершенно новые в эпохе современной нашей литературы. Сергей однажды хорошо сказал: «Где нет личности, там невозможно искусство», и ныне, глядя на Андрея и больше узнавая о нём, я всё сильнее в этом убеждалась, ведь Болконский был истинно личностью.

В то самое время, пребывая оба в Петрограде, мы стали вести задушевные разговоры. Сначала говорили всё о поэзии. После Андрей рассказал, что закончил Гнесинку, и мне стоило только громко удивляться, что мир так тесен, ведь Майя и Алиса учились там же, а ныне разъезжают по самым известным театрам мира и выступают.