Страница 8 из 25
Я рассмеялась.
– Меня зовут Лидия. Я мама Кати.
Виталий Сергеевич смутился, ладонью, как козырьком, прикрыл глаза, вероятно, стараясь лучше меня рассмотреть. Все терпеливо ждали. Он ещё больше сконфузился и, запинаясь, пролепетал:
– Графиня… эээ… Лидия… Ивановна…
– Виталий Сергеевич, зовите меня Лидия, если удобно, Лида. Я понимаю ваше замешательство, Катя похожа на своего отца.
– А вы зовите меня Виталий, – рассмеялся и он.
– Договорились. Познакомьтесь, Виталий, мой сын Максим, брат Кати.
Виталий с тем же большим чувством, что выражал в отношении Серёжи, стал трясти руку Макса.
Хозяйка встречала внутри дома, в холле. Дама слегка увядшая и полноватая, с замысловатой причёской и пухлыми, любовно ухоженными руками. Голубые глаза девочки, пребывающей в мире грёз, бутонистый розовый ротик и полное отсутствие подбородка – всё в её внешности взывало к покровительству и защите от превратностей жизни.
– Познакомьтесь, это моя супруга, мать Эдварда, Алевтина Марковна, – представил Виталий.
– Аля, – тоненьким голоском едва слышно пискнула Алевтина Марковна.
На фоне жены Виталий Сергеевич выглядел чрезмерно живым и энергичным.
Хозяева пригласили пройтись по дому. Виталий откровенно гордился собой, рассказывая, как шестнадцатилетним мальчиком приехал в Москву из сибирского посёлка, как учился и работал, ночью мыл посуду в ресторане, грузил мусор, утрами подметал дворы, чтобы «выбиться в люди». Как, экономя каждую копейку, заработал первоначальный капитал, а потом открыл бизнес. Опять много работал, чтобы заработать и на этот дом, и на машину, и на то, чтобы в доме было всё необходимое, чтобы жена ни в чём не нуждалась, и даже обязательные счета на старость он и ей, и себе завёл. Особенно он гордился тем, какое хорошее образование дал сыну.
– Эдвард у нас умница, – хвалил он сына, – и в школе хорошо учился, и в университете. Потом в Англии образование пополнял. Дорого, конечно, но в такого сына не жаль вкладывать! Вошёл в дело и вернул затраченное сторицей!
Хозяйка как-то незаметно исчезла, а мы обошли весь дом и дошли до цокольного этажа. Виталий распахнул двустворчатые двери в большое, красиво оформленное помещение, разделённое четырьмя колоннами на две части. По одну сторону от колонн располагался домашний кинотеатр, а на другой разместился, как назвал его Виталий, мужской салон – в центре большой бильярдный стол, вдоль стен диваны в кожаной обивке, винные шкафы, стеллаж с более крепкими напитками, тут же витрина с посудой и тумба с кофе-машиной.
Пока мужчины обсуждали винную карту хозяина, я прошла на другую половину помещения и подошла к одиноко висевшей картине, плохо освещённой, явно повешенной здесь только для того, чтобы занять пустое пространство стены. Картина влекла издалека. Мне понравился основной посыл полотна – в самом глухом, отрицающем жизнь, отчаянии всегда есть лучик надежды. Изломанный скорбью рот и тусклый взгляд изображённой на картине женщины щемили сердце. Общий фон угнетал безысходностью. Хотелось вздохнуть, но воздуха не было. И только мелкие детали – из ниоткуда взявшийся, крохотный лучик, притаившийся в открытой ладошке женщины; кокетливая прядка волос на её обнажённом плече; повернувший головку к зрителю цветок, единственно живой в увядающем букете, – приоткрывали тайну возрождения к жизни.
Я почувствовала взволнованное дыхание Кати за спиной.
– Котёнок, это так хорошо! Кто это, ты знаешь?
– Мама, это очень, очень хорошо! Темно тут, надо света больше.
Мы оглянулись в поисках помощи. Эдвард разговаривал с Андрэ. Максим был ближе всех, но стоял спиной. Только Серёжа смотрел в нашем направлении, беседуя с Виталием.
– Виталий, Серёжа, – окликнула я, – простите, что прерываю беседу. Окажите нам помощь.
Виталий поспешил на зов.
– Конечно, конечно! Лидия, Катенька, чем я могу помочь?
– Мы хотим лучше рассмотреть картину, но здесь не хватает освещения.
– Ааа, это… сейчас решим… – Он стал оглядываться вокруг.
– Виталий, вы позволите перенести картину в центр мужского салона, под люстру?
– Да-да, конечно! – Он начал снимать картину со стены, бормоча: – Я о лампе думаю, а так даже проще.
Картину писал, безусловно, талантливый художник. При ярком освещении она зазвучала ещё сильнее – тени сгустились, контраст между отчаянием и надеждой стал ещё драматичнее. «Именно так я чувствовала себя сегодня в душевой кабине», – подумала я и посмотрела на хозяина дома.
Он крутил головой, недоуменно рассматривая сосредоточенные лица гостей. Встретившись с моим взглядом, словно извиняясь, произнёс:
– Это нарисовал мой брат – художник-неудачник.
– Виталий, я хочу купить картину. Простите мой каприз, но я впечатлена и взволнована, тема картины мне очень близка.
Мужчина смотрел, словно не понимая, и я добавила:
– Я заплачу двойную цену.
– Бог с вами! – вскричал он. – Какую двойную цену? Если картина вам нравится, я подарю её вам! Брат уехал в Америку искать счастья, а свои художества оставил в моё полное распоряжение. Их полно.
– Вы позволите посмотреть другие работы вашего брата? – оживилась Катя.
– Конечно! Пожалуйста, они тут за стенкой в чулане. Пойдёмте, я покажу. Там, правда, давно не прибирались и, наверное, пыльно. Но освещение там хорошее.
Я взглянула на другие работы художника, и, на мой взгляд, они были слабее. Зато Катя погрузилась в изучение «художеств», позабыв обо всем.
Оставив её с Эдвардом в кладовке, я вернулась в мужской салон. Серёжи не было, граф сидел на диване в дальней части салона с бокалом вина в руке, а Максим выкладывал шары на бильярдный стол. Картина вновь переместилась на территорию кинотеатра.
– Мама, сыграем?– предложил Максим.
– Нет, сынок. Не интересно.
У меня есть удивительная для меня самой и обнаруженная совершенно случайно способность точно рассчитывать траекторию бильярдного шара. Слово «рассчитывать» не отражает сути, я не рассчитываю, я просто знаю, куда и какой силы должен прийтись удар кием, чтобы шар зашёл в лузу. Если я разбиваю пирамиду, то я и заканчиваю партию. При этом я ни правил бильярда не знаю, ни терминов.
Максиму передался мой «дар». Изредка мы устраиваем бои по одному из вариантов. В одном случае мы играем на скорость – задача состоит в том, чтобы за определённое время положить в лузу, как можно больше шаров, при этом каждый играет за своим столом. В другом случае после каждого удара мы обмениваемся столами, и тогда задача усложняется – одним ударом нужно и загнать шар в лузу, и оставшиеся раскатать по полю так, чтобы партнёру было сложнее их «взять». Второй вариант мне нравится больше, и называем мы его «поочерёдка».
– Давай поочерёдку сыграем, – настаивал Макс, – за одним столом не так интересно, но что есть…
– Давай.
Виталий долго не мог взять в толк, «какой такой ерундой» мы занимаемся. Оказавшись азартным болельщиком, и, видя, как мастерски я или Макс работаем кием, он с возмущением вопрошал, зачем мы раскатываем самые удачные связки шаров, и почему у каждого есть только один удар.
Партию в итоге выиграл Макс.
– Мама, я не помню, когда я тебя в последний раз обыгрывал! – Светясь мальчишеским удовольствием, он подхватил меня за талию и закружил.
– Макс! – ахнула я. – Отпусти! Макс! Я мать, как-никак!
– Реванш не хочешь? – перестав кружиться, хитро прищурившись, спросил он.
– Только если ты поставишь меня на ноги!
Отбросив назад голову, Макс расхохотался.
В этот раз выиграла я с перевесом в один шар. И, если начистоту, то случайно – Макс допустил ошибку, оставив мне связку, и за один удар я положила в лузу три шара. Скорчив рожицу, я развела руками.
– Извини, сынок, но победная пляска с тобой на руках у меня не получится.
Недолго думая, он опять подхватил меня на руки и закружил.
– Мама, хватит обниматься! – Раздался требовательный голос Кати. – Ты мне по делу нужна! – Рдея румянцем на щеках и сверкая глазами, Катя топнула ногой.