Страница 9 из 25
Макс отпустил меня.
– Прости, милый! – Я расцеловала сына в обе щеки. – Я люблю тебя. – И повернулась к Кате. – Катюша, что не так? Ты сейчас что-нибудь прожжёшь, искры глазами мечешь.
Не отвечая, Катя направилась к деду. Я следом.
– Детка, я рад, что к тебе вернулся смех, – сказал Андрэ, поднимаясь навстречу, и поинтересовался: – Почему хозяйки дома не видать? Я уже испытываю неловкость.
– Не знаю, милый. Может, её отвлекают приготовления к обеду? Ты хочешь, чтобы я узнала?
– Нет-нет, посиди со мной. В последнее время мне редко удаётся побыть с тобой. – Андрэ дождался, пока я села, и сел сам.
Не смея перебивать деда, Катя плюхнулась в кресло напротив и нетерпеливо забарабанила пальчиками по подлокотнику. Глотнув вино, граф спросил:
– Зачем ты хочешь купить эту картину? Она очень мрачная.
– Я назвала её «Надежда».
– «Надежда»?! – в один голос воскликнули Андрэ и Катя.
– Где же там надежда? – переспросил граф.
– В лучике света, в цветочке. Художник изобразил край, предел человеческих возможностей – дно инферно. Ещё чуть-чуть и Личность погибнет. Это чуть-чуть сумел передать автор – малость, отделяющая от гибели, и есть надежда на возрождение.
Андрэ в задумчивости покачал головой. Воспользовавшись его молчанием, Катя, наконец, дала волю своему раздражению:
– Мама, что со мной не так? Я в этом доме была несколько раз! Я в этом подвале была несколько раз! Я по всему миру ищу талантливых художников! Все говорят – у меня есть чутьё! И что же? Где были мои глаза? Ты не успела войти в дом, как нашла сокровище!
– Вначале успокойся, Катюша. Выдохни.
Катя откинулась на спинку кресла и поторопила:
– Мама!
– Слепой тебя сделала предвзятость.
– И это всё, что ты можешь сказать? Я спрашиваю, куда делось моё чутьё?
Я поморщилась.
– Катя, думай! При чём тут чутьё? Ты была уверенна: «В этом доме искусства быть не может!» – Я сделала нарочитую паузу и мягко добавила: – У меня просто не было твоей предвзятости.
Она стукнула кулачком по коленке и вперила взгляд в потолок; прошло не менее минуты, как, шумно вздохнув, она улыбнулась.
– Хороший урок! Благодарю, мама. Теперь к делу. Я прикинула цену. Даже учитывая неизвестность автора, я бы поставила ценник в полтора миллиона. Думаю, две цены за неё много, а два миллиона можешь давать. В чулане я нашла достаточно работ, чтобы устроить персональную выставку автора. И теперь мне бы этого самого автора разыскать! Эдвард говорит, связи с ним нет. Он раньше открытки раз в год присылал, последние лет пять и открыток не было. Может, и не жив уже? – Она посмотрела на меня вопросительно, будто у меня и спрашивала. После паузы досадливо сообщила: – У меня Альманах в верстке… – Вновь умолкла, теребя ремешок на платье, и решительно закончила: – Мама, решай вопрос с Виталием, для Альманаха мне хозяин картины нужен. Затолкаю я «Надежду» в этот Альманах, чего время терять до следующего номера? – Катя вскочила с кресла и, опустив взгляд в экран телефона, заспешила к выходу.
Я взглянула на графа:
– Скажи, в кого Катя такая импульсивно-эмоциональная в отношениях и холодно-рассудочная в деле?
Граф только покачал головой, и я отправилась исполнять поручение Кати в другой конец мужского салона. Хозяин дома и его сын сидели на диване, один держал в руке стакан с желтоватой жидкостью и кубиками льда на дне, другой пил красное вино, а у Макса, не пьющего спиртного, в руках не было ничего. Мой сын встал при моём приближении, как сделал бы его отец и сделал бы его дед, и не сделал ни хозяин дома, ни его сын.
– Мама, – Макс жестом пригласил меня занять его кресло, а сам, поскольку присесть было больше некуда, примостился рядом со мной на подлокотник.
– Виталий, я к вам всё по тому же вопросу, – объявила я и извинилась, – простите мою настойчивость. Катя определила цену за картину вашего брата.
– Милая Лидия, я ведь подарил вам картину. – Коротко хохотнув, он бесшабашным жестом махнул рукой. – Забирайте!
Я невольно рассмеялась и покачала головой.
– Я не могу принять картину. Я не принимаю подарков по такой цене.
– Лидия, ну по какой цене? Мне эта картина ничего не стоила.
– Картина обрела цену, Виталий. По оценке Кати она стоит полтора миллиона.
– Вот эта картина? – Он ткнул указательным пальцем в пустоту. – Она стоит полтора миллиона?
Я помолчала, давая ему возможность осознать цифру, и сообщила:
– Как только имя вашего брата станет известным, картина вырастет в цене. Именно поэтому я предлагаю за неё двойную цену. – Я опять помолчала. – Итак? Если вы согласны, я прямо сейчас перечислю деньги.
– Подождите, Лидия. Вы готовы заплатить за картину три миллиона рублей?
– Нет, Виталий, я готова заплатить за картину три миллиона долларов.
Сумма отбросила Виталия на спинку дивана. На его лице промелькнула череда эмоций – растерянность сменилась сожалением, на несколько секунд он опечалился, потом гримаса гнева исказила лицо, потом лицо исказилось от боли, и боль осталась в глазах. Безмерно уставшим и вдруг осипшим голосом он спросил:
– Мой брат хороший художник?
– Да, Виталий, ваш брат хороший художник.
Виталий аккуратно поставил стакан на стол и, обхватив голову руками, стал раскачиваться из стороны в сторону. Хмурившийся на пустой бокал в своей руке Эдвард остался безучастным. Я протянула руку.
– Виталий…
Он резко поднялся и устремился к выходу, едва не сбив с ног заходившую в салон Катю.
– Макс найди отца. Эдвард, полагаю, нам лучше уехать, вашим родителям сейчас не до приёмов. – Я встала. – Катюша, сделка отменяется.
– Простите, Лидия, – промямлил Катин жених, – мне жаль, что так…
– Пустое, Эдвард, не извиняйтесь.
– Мама, его цена не устроила?
– Нет, думаю, причина в другом. Ты, Котёнок, домой поедешь?
– Конечно! Я дедулю должна отвезти и, мам, мне поговорить надо, хотелось бы сегодня.
– Хорошо, детка.
Подошёл Андрэ, поставил недопитый бокал с вином на столик, обнял меня за плечи и повёл к выходу. Я покаянно шепнула:
– Прости, Андрей, за вояж наш бестолковый.
– Детка, что ты могла сделать? Котик, догоняй!
Катя пристроилась к нему с другой стороны, он и её обнял за плечи, и мы вышли из мужского салона. Эдвард, как сидел в своём кресле, так и остался сидеть.
Никого не встретив по дороге, мы вышли из дома во двор – безжизненный в своей асфальтовой серости.
– Катя, у них тут люди пропадают. Ни Серёжи, ни Максима. Ни хозяина, ни хозяйки. Эдвард абсолютно безучастный, как будто в трансе. Может, ты нам что прояснишь?
– У них семейная драма. Алевтина была девушкой художника, старшего брата, а женой стала младшего, Виталия. А с ним, я так понимаю, она несчастлива. А теперь ещё выясняется, что её любимый вовсе не бездарность, а талант.
– Ясно. То же, по-видимому, и с Виталием – он всегда чувствовал себя успешным, ответственным, более достойным, чем брат. А теперь узнал цену работ брата. А с Эдвардом что случилось?
– А с Эдвардом… я ему сказала, что пока не готова к браку.
– Ясно, – повторила я. – У меня ещё два вопроса, где твой отец и где твой брат?
– Папа успокаивает Алевтину. – Катя пожала плечом. – Она вниз спустилась как раз в тот момент, когда все рассматривали картину, и всё поняла. Убежала, а папа бросился за ней. Куда Макс делся, я не знаю.
– Придется подождать. Может, в машину сядем?
На последних словах дверь дома резко распахнулась, вероятно, от удара ногой. На пороге возник Виталий с картиной в руках. Пройдя мимо нас, он положил её на крышу Катиного спорткара и, тяжело отдуваясь, воскликнул:
– Заберите эту чёртову мазню! Бога-ради, Лидия! Чтобы её не было в моём доме!
– Хорошо, Виталий. Катя, займись картиной.
Едва Катя отошла, Виталий начал извиняться:
– Бестолково так… вы простите, мы с супругой ждали, готовились и…
– Не беспокойтесь, всё в порядке, – поспешила заверить я.